Представляешь, умру я, а недели через две-три обнаружат мое тело в таком неприглядном состоянии, что...
- Феликс Васильевич!
- Нет-нет, ты дослушай. Смерти я не боюсь, с ней смирился, а этот страх беспрестанно бередит душу. Веришь?
- Чем я могу помочь?
- За твоей спиной, Сереженька, я позволил себе сговориться со старыми соседками и хочу переселиться туда, на Красную улицу. Буду делиться с ними продуктами, которыми ты меня обеспечиваешь, а они обещали приглядывать за мной, кормить, поить и прибираться в местах общего пользования.
- За чем же дело стало?
- За тобой. Ты не против поменяться?
- Смешной вопрос! Во сколько мне это обойдется?
- Квартира на Рубинштейна - холмогоровская, она по праву принадлежит тебе без всякой компенсации, - с достоинством ответил Боголепов. - А оплату обмена и переезда ты уж возьми на себя. Мне, пенсионеру, накладно будет рассчитываться с грузчиками, шоферами и прочими вымогателями. И еще бы хорошо... - Боголепов стыдливо осекся.
- Нет проблем, - заверил Сергей. - Вы, кажется, хотели еще что-то сказать?
- Похорони меня на Охте рядом с Наташенькой. За место я заплатил, ограду и памятник поставил, а зарыть меня в землю и нанять каменотеса, чтобы выбил на стеле мою фамилию с инициалами и датами жизни, дорого не встанет, вот увидишь. И, если не трудно, закажи по мне панихиду. Я русский человек и хочу, чтобы меня проводили в последний путь по православному обряду.
- Добро. Короче, за мной пожизненное снабжение продуктами, похороны с отпеванием и поминки с кутьей и блинами. - Сергей поднялся. - Я пойду?
- Иди, иди, Сереженька, не смею тебя задерживать, - обрадованно затараторил Боголепов, провожая Сергея к двери. - Не думал я, что придется затруднять тебя хлопотами. Ты уж извини. Как-никак Наташенька была моложе меня на четырнадцать лет, ей бы и хоронить ее покорного слугу. Я же не виноват, что больше некого просить...
Направляясь на проспект Космонавтов, где жили Зелитинкевичи, Сергей ликовал. Все складывалось как нельзя лучше: он задарма получит трехкомнатную квартиру в самом центре, совестливый отчим избавится от страха внезапной смерти, а обе соседки с Красной улицы, надо думать, придут в дикий восторг после возвращения братьев-разбойничков Аня, временно уступившая им свою квартиру, практически переселилась к Сергею и по ночам устраивала настолько душераздирающие кошачьи концерты, что несчастные старухи впали в отчаяние. И Давиду Шапиро подфартило: теперь квартира на бывшем Комендантском аэродроме достанется в приданое его дочке Злате. Словом, денек выдался, прямо скажем, на славу. А ведь сегодня 13 октября - "черная" пятница.
54. ЗАГАДКИ И ОТГАДКИ
Весть о том, что городская прокуратура признала все судебные решения по делу Тизенгауза незаконными, застала Марину и Лену в ЦНИИСЭ. Они под различными предлогами отпросились с работы, после чего, не чуя под собой ног, добежали до станции "Чернышевская" и поехали на Гражданку.
Застолье в холостяцкой квартире Тизенгауза разгорелось после полудня. Шампанское сразу ударило им в головы, но подействовало на каждого по-разному. Марина принялась строить планы триумфа и с сигаретой во рту рисовала радужные картины - как ее Андрюша нежданно-негаданно явится в ЦНИИСЭ, где его встретят гаденькими усмешками, как без единого слова выложит перед директором оправдательный вердикт, отчего недоброжелатели тотчас впадут в шок, как те, кто поверил нелепым милицейским вымыслам, запоют Лазаря, на все лады вымаливая прощение, и так далее. А Андрей Святославович, опьяневший сильнее женщин, сперва молчал, попеременно то хмурясь, то беззаботно улыбаясь, а через час, когда открыли вторую бутылку, провозгласил тост за своих спасителей, чья бескорыстная помощь вернула ему доброе имя. Говорил он заплетавшимся языком и настолько уклончиво, что Лена, искренне разделявшая его непомерную радость, поняла едва ли половину и вдобавок почувствовала болезненный укол обиды - раз уж ее позвали отпраздновать в узком кругу столь знаменательное событие, какой смысл темнить и чего-то недоговаривать? Из тоста она не без труда вычленила, что спасителей было трое - какой-то известный профессор-медик, не менее известный писатель из Москвы и еще кто-то третий, кому Тизенгауз, по его словам, безраздельно предан до гробовой доски, но не прозвучало ни одной фамилии или сколько-нибудь существенной подробности, так или иначе проясняющей загадку. К тому же, что особенно действовало Лене на нервы, Андрей Святославович, расточая комплименты неведомым ей благодетелям, поминутно переглядывался с Мариной, без сомнения знавшей, о ком шла речь. "Зайка, не обижайся, - шепнула ей на ухо Марина. - Скоро наступит день, когда мы познакомим тебя с этими замечательными людьми". Легко говорить "не обижайся", а каково сознавать, что тебе не доверяют? Неужели в ее присутствии Тизенгаузы все еще осторожничают из-за Сергея?
Впрочем, радость оказалась непродолжительной и, главное, преждевременной две недели спустя, 18 октября, Президиум Ленинградского городского суда единогласно отклонил надзорный протест прокурора города. Тизенгауз, у которого начало подергиваться веко, немедленно поставил в известность Вороновского, тот в свою очередь связался с Добрыниным, а Добрынин позвонил в Прокуратуру СССР. "Все по-прежнему на особом контроле, - сообщил ему старший помощник Генерального прокурора. - Дело вашего подопечного уже истребовано в Москву на предмет принесения протеста в Верховный суд Российской Федерации. Звоните, не стесняйтесь, мы будем вас информировать обо всех последующих решениях".
И снова потянулись долгие дни ожиданий. Андрей Святославович с утра до ночи расхаживал из угла в угол, выкуривая множество сигарет, а когда становилось совсем невмоготу, ездил в Комарово, где Вороновский угощал его бренди и с обычной доброжелательностью объяснял, что бюрократическая машина социалистической законности без обильной смазки не ускоряется и черепашьим шагом движется строго в заданном направлении. А в начале ноября и этот источник поддержки внезапно иссяк - как выразился Алексей Алексеевич в телефонном разговоре с Тизенгаузом, "хозяин убыл в загранкомандировку".
14 ноября 1989 года первый заместитель прокурора РСФСР подписал надзорный протест, о чем Тизенгауз услышал от Добрынина, а когда его будет рассматривать судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда России - этого, к сожалению, не знал ни Добрынин, ни те, кто его информировал.
Прошел еще месяц, прежде чем раздался междугородний звонок из Варшавы и в трубке зазвучал бодрый голос Вороновского:
- Рад вас приветствовать, Андрей Святославович! Как настроение?
- Хуже некуда, - выдавил из себя Тизенгауз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192
- Феликс Васильевич!
- Нет-нет, ты дослушай. Смерти я не боюсь, с ней смирился, а этот страх беспрестанно бередит душу. Веришь?
- Чем я могу помочь?
- За твоей спиной, Сереженька, я позволил себе сговориться со старыми соседками и хочу переселиться туда, на Красную улицу. Буду делиться с ними продуктами, которыми ты меня обеспечиваешь, а они обещали приглядывать за мной, кормить, поить и прибираться в местах общего пользования.
- За чем же дело стало?
- За тобой. Ты не против поменяться?
- Смешной вопрос! Во сколько мне это обойдется?
- Квартира на Рубинштейна - холмогоровская, она по праву принадлежит тебе без всякой компенсации, - с достоинством ответил Боголепов. - А оплату обмена и переезда ты уж возьми на себя. Мне, пенсионеру, накладно будет рассчитываться с грузчиками, шоферами и прочими вымогателями. И еще бы хорошо... - Боголепов стыдливо осекся.
- Нет проблем, - заверил Сергей. - Вы, кажется, хотели еще что-то сказать?
- Похорони меня на Охте рядом с Наташенькой. За место я заплатил, ограду и памятник поставил, а зарыть меня в землю и нанять каменотеса, чтобы выбил на стеле мою фамилию с инициалами и датами жизни, дорого не встанет, вот увидишь. И, если не трудно, закажи по мне панихиду. Я русский человек и хочу, чтобы меня проводили в последний путь по православному обряду.
- Добро. Короче, за мной пожизненное снабжение продуктами, похороны с отпеванием и поминки с кутьей и блинами. - Сергей поднялся. - Я пойду?
- Иди, иди, Сереженька, не смею тебя задерживать, - обрадованно затараторил Боголепов, провожая Сергея к двери. - Не думал я, что придется затруднять тебя хлопотами. Ты уж извини. Как-никак Наташенька была моложе меня на четырнадцать лет, ей бы и хоронить ее покорного слугу. Я же не виноват, что больше некого просить...
Направляясь на проспект Космонавтов, где жили Зелитинкевичи, Сергей ликовал. Все складывалось как нельзя лучше: он задарма получит трехкомнатную квартиру в самом центре, совестливый отчим избавится от страха внезапной смерти, а обе соседки с Красной улицы, надо думать, придут в дикий восторг после возвращения братьев-разбойничков Аня, временно уступившая им свою квартиру, практически переселилась к Сергею и по ночам устраивала настолько душераздирающие кошачьи концерты, что несчастные старухи впали в отчаяние. И Давиду Шапиро подфартило: теперь квартира на бывшем Комендантском аэродроме достанется в приданое его дочке Злате. Словом, денек выдался, прямо скажем, на славу. А ведь сегодня 13 октября - "черная" пятница.
54. ЗАГАДКИ И ОТГАДКИ
Весть о том, что городская прокуратура признала все судебные решения по делу Тизенгауза незаконными, застала Марину и Лену в ЦНИИСЭ. Они под различными предлогами отпросились с работы, после чего, не чуя под собой ног, добежали до станции "Чернышевская" и поехали на Гражданку.
Застолье в холостяцкой квартире Тизенгауза разгорелось после полудня. Шампанское сразу ударило им в головы, но подействовало на каждого по-разному. Марина принялась строить планы триумфа и с сигаретой во рту рисовала радужные картины - как ее Андрюша нежданно-негаданно явится в ЦНИИСЭ, где его встретят гаденькими усмешками, как без единого слова выложит перед директором оправдательный вердикт, отчего недоброжелатели тотчас впадут в шок, как те, кто поверил нелепым милицейским вымыслам, запоют Лазаря, на все лады вымаливая прощение, и так далее. А Андрей Святославович, опьяневший сильнее женщин, сперва молчал, попеременно то хмурясь, то беззаботно улыбаясь, а через час, когда открыли вторую бутылку, провозгласил тост за своих спасителей, чья бескорыстная помощь вернула ему доброе имя. Говорил он заплетавшимся языком и настолько уклончиво, что Лена, искренне разделявшая его непомерную радость, поняла едва ли половину и вдобавок почувствовала болезненный укол обиды - раз уж ее позвали отпраздновать в узком кругу столь знаменательное событие, какой смысл темнить и чего-то недоговаривать? Из тоста она не без труда вычленила, что спасителей было трое - какой-то известный профессор-медик, не менее известный писатель из Москвы и еще кто-то третий, кому Тизенгауз, по его словам, безраздельно предан до гробовой доски, но не прозвучало ни одной фамилии или сколько-нибудь существенной подробности, так или иначе проясняющей загадку. К тому же, что особенно действовало Лене на нервы, Андрей Святославович, расточая комплименты неведомым ей благодетелям, поминутно переглядывался с Мариной, без сомнения знавшей, о ком шла речь. "Зайка, не обижайся, - шепнула ей на ухо Марина. - Скоро наступит день, когда мы познакомим тебя с этими замечательными людьми". Легко говорить "не обижайся", а каково сознавать, что тебе не доверяют? Неужели в ее присутствии Тизенгаузы все еще осторожничают из-за Сергея?
Впрочем, радость оказалась непродолжительной и, главное, преждевременной две недели спустя, 18 октября, Президиум Ленинградского городского суда единогласно отклонил надзорный протест прокурора города. Тизенгауз, у которого начало подергиваться веко, немедленно поставил в известность Вороновского, тот в свою очередь связался с Добрыниным, а Добрынин позвонил в Прокуратуру СССР. "Все по-прежнему на особом контроле, - сообщил ему старший помощник Генерального прокурора. - Дело вашего подопечного уже истребовано в Москву на предмет принесения протеста в Верховный суд Российской Федерации. Звоните, не стесняйтесь, мы будем вас информировать обо всех последующих решениях".
И снова потянулись долгие дни ожиданий. Андрей Святославович с утра до ночи расхаживал из угла в угол, выкуривая множество сигарет, а когда становилось совсем невмоготу, ездил в Комарово, где Вороновский угощал его бренди и с обычной доброжелательностью объяснял, что бюрократическая машина социалистической законности без обильной смазки не ускоряется и черепашьим шагом движется строго в заданном направлении. А в начале ноября и этот источник поддержки внезапно иссяк - как выразился Алексей Алексеевич в телефонном разговоре с Тизенгаузом, "хозяин убыл в загранкомандировку".
14 ноября 1989 года первый заместитель прокурора РСФСР подписал надзорный протест, о чем Тизенгауз услышал от Добрынина, а когда его будет рассматривать судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда России - этого, к сожалению, не знал ни Добрынин, ни те, кто его информировал.
Прошел еще месяц, прежде чем раздался междугородний звонок из Варшавы и в трубке зазвучал бодрый голос Вороновского:
- Рад вас приветствовать, Андрей Святославович! Как настроение?
- Хуже некуда, - выдавил из себя Тизенгауз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192