- Полбуханки черного.
- Живем, братцы! - Брошкин зевнул. - Олежек, прервемся для заправки?
- Только по-быстрому, - отозвался Пичугин, заклеивая картонные ящики липкой лентой. - Надо бы к утру управиться, а работы еще непочатый край. Хватило бы ящиков... И на протокол уйдет час, не меньше...
Оба милиционера обвели взглядом наполовину опустевшие стеллажи и вышли на кухню.
Стоять на коленях было не столько больно, сколько донельзя унизительно, поэтому Андрей Святославович сперва присел на корточки, а когда ноги затекли, опустился на пол, упершись лопатками в стену. Ему хотелось закрыть глаза ладонями и одновременно заткнуть уши, чтобы ничего не видеть и не слышать, но наручники лишили его и этой возможности. Он рассеянно провел левой ладонью по лицу, словно снимая паутину, а потом задрожал, судорожно всхлипнул и, во всей полноте осознав собственное бессилие, дал волю слезам.
42. В ПЕТЛЕ
В Ленфилиале ЦНИИСЭ сенсационная весть об аресте Андрея Святославовича стала достоянием гласности в среду, 23 марта, и взбудоражила всех от мала до велика. Сотрудники на все лады обсуждали новость и, как водится, раскололись на группы: большая, агрессивно-бесцеремонная, с пеной у рта утверждала, что туда ему и дорога, а меньшая робко возражала, по-интеллигентски ссылаясь на презумпцию невиновности и на исключительное право суда признавать человека преступником. Характерно, что, при очевидных различиях позиций, обе группы в равной мере забросили всякую научно-практическую работу. В институт звонили из прокуратуры, из милиции, из других служб смежного профиля, чтобы выяснить, готовы ли экспертные заключения, а в ответ звучала одна и та же фраза: "Вы разве не слышали про Тизенгауза?"
Но, повторяю, началась эта свистопляска в среду, после обеденного перерыва, тогда как Лена Холмогорова узнала обо всем гораздо раньше, в понедельник утром. Стоило ей войти к себе в сектор физико-химических исследований и увидеть распухшее, без единой кровинки лицо подруги, как она, не раздеваясь, стремглав метнулась к ней со словами:
- Маришка, что с тобой?
Стоявшая вполоборота Марина повернулась на зов, с немой мольбой простерла навстречу руки и глухо зарыдала.
- Маришка, милая, только не молчи, - крепко обняв подругу, внушала Лена. Молчать нельзя, так еще хуже. Говори, что стряслось? С кем? С Наташкой, с мамой?
В левом отсеке воцарилась мертвая тишина, из чего Лена безошибочно заключила, что проныры-лаборантки навострили уши.
- Девочки! - требовательным тоном окликнула Лена.
- Что, Елена Георгиевна? - Из-за стеллажей выглянули четыре круглых от любопытства глаза.
- Лара, быстро сбегай в аптеку за валерьянкой, Марине Васильевне плохо с сердцем, - распорядилась Лена. - А ты, Лера, сходи в секретариат и отбери заявки, которые дирекция расписала мне.
Пока лаборантки не убрались за дверь, Лена шепотом утешала Марину, а как только они остались наедине, отстранилась и снова спросила:
- Маришка, говори, что стряслось?
- Андрюша... - Марина давилась рыданиями. - Его арестовали.
- Кого, Тизенгауза? - Лена не верила своим ушам. - Да не может быть!..
Ей всегда казалось, что у таких закосневших в отшельничестве педантов с рыбьей кровью, как Тизенгауз, серьезных бед не случается. Нет, подобные ему люди, конечно же, иногда болеют и даже умирают, что свойственно всем и каждому, однако сильные страсти обходят их стороной, губительные заблуждения им чужды, и, следовательно, оказаться замешанными во что-то скандальное, а тем более криминальное они в принципе не могут.
- Успокойся и расскажи, что произошло? Когда?
- Я... я не знаю... Он почему-то не пришел... не предупредил... не отвечал на звонки... А печати... Я в ужасе!.. Что делать?.. Подскажи, я же ничего не соображаю!..
Марина говорила невнятно, то затихая, то вновь принимаясь рыдать взахлеб.
Прошло не меньше пяти минут, прежде чем Лена уяснила суть происшедшего. Не встретив Тизенгауза в институте в пятницу, о чем они определенно договаривались накануне, встревоженная Марина весь вечер и ночь напролет безуспешно набирала номер его телефона, в панике обзвонила больницы и морги, а на рассвете, схватив такси, помчалась на Гражданку, чтобы расспросить соседей по лестничной площадке - вдруг они что-нибудь знают о местонахождении Андрея Святославовича. На дверях его квартиры была наклеена полоска бумаги с милицейскими, печатями, а чего-либо существенного никто не знал - в ночь с четверга на пятницу соседям мешал шум, доносившийся из квартиры Тизенгауза, вот, собственно, и все; не проспавшийся участковый уполномоченный вообще ни о чем не слышал и недоуменно развел руками, а в отделении милиции Марину прежде всего спросили, кем ей приходится пропавший. Услышав, что знакомым, сослуживцем, а не мужем, дежурный по отделению посоветовал дождаться понедельника, когда можно будет навести справки в ГУВД, а если совсем невтерпеж, то поездить по медвытрезвителям, чьи адреса он готов предоставить по первому требованию.
- Зайка, подскажи, я в полной растерянности... - Марина утирала слезы насквозь мокрым платком. - Куда звонить, что говорить?
- Звонить без толку. Одевайся, пойдешь на Каляева, 4, там у ГУВД изолятор временного содержания. На входе спросишь об Андрее Святославовиче, а если скажут, что его нет, обойдешь вокруг Большого дома и за углом, со стороны улицы Воинова, наведешь справки во внутренней тюрьме КГБ. Если и там нет, то сядешь в трамвай и доедешь до Финляндского вокзала. Справочная "Крестов" - на Арсенальной набережной. Иди...
Точно такие же милицейские печати Лена в свое время видела на двери Сережкиной комнаты на Красной улице и прошла по этому же скорбному кругу, а такое не забывается до самой смерти.
- А что потом? - спросила собравшаяся в дорогу Марина.
- Потом поедешь в свою поликлинику за больничным листом.
- Что говорить в поликлинике?
- Пожалуйся на сердце, на желудок, на нервы - какая разница? Всему поверят, на тебе же лица нет.
- А потом, что?
- Там будет видно. Что-то узнаешь ты, что-то - я. Сюда обязательно сообщат не сегодня - завтра, у них так заведено. Вот тогда будем думать, что делать и чего не делать.
Ближе к концу дня Марина позвонила и, обливаясь слезами, рассказала Лене, что Андрей Святославович содержится на Каляева и обвиняется в спекуляции. Ни о чем другом, подразумевая подробности, с ней говорить не пожелали, ограничившись рекомендацией наведаться через неделю в "Кресты", где в справочной ей, возможно, назовут фамилию и телефон того следователя, который будет вести уголовное дело Тизенгауза.
Лена до слез жалела Марину и, настаивая на оформлении больничного листа, хотела таким способом хоть на время оградить ее от шквала ядовитых сплетен, равно как и от фальшивого сочувствия здешних доброхотов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192