Едва за ней закрылась дверь туалета, в трубке послышался
голос:
- Вас приветствует агентство "Дакота и Дакота". В настоящее время никого...
Помощник Бобба и Джулии, Клинт Карагиозис, получил имя в честь киноактера
Клинта Иствуда: его родители, греки, поселившиеся в Соединенных Штатах,
сделались поклонниками Иствуда сразу после его первого появления на телеэкране.
Клинт Карагиозис был неоценимым сотрудником: ему можно было доверить любое дело.
Бобби по телефону в двух словах описал события в "Декодайне" и рассказал, как
действовать дальше.
Повесив трубку, он пошел в общую комнату, включил проигрыватель и поставил
компакт-диск Бенни Гудмена. Грянул "Стомп Кинга Портера". При первых же звуках
мертвая комната ожила.
В кухне Бобби достал из холодильника банку эггнога <Напиток из вина, рома или
коньяка со взбитыми желтками, сахаром и сливками.> и два стакана. Эту банку он
купил еще две недели назад к Новому году - они тогда встречали его вдвоем,
по-семейному. Но банка с тех пор так и стояла в холодильнике неоткрытая. Бобби
налил оба стакана до половины.
Он слышал, как Джулию в туалете тошнит. Хотя она уже часов десять ничего не
ела, сейчас ее прямо выворачивало наизнанку. Долго же она крепилась: Бобби всю
ночь боялся, что на нее вот-вот накатит приступ рвоты.
Из бара в обшей комнате он достал бутылку белого рома, щедро разбавил эггног
и осторожно размешал ложечкой. За этим занятием его застала Джулия. Лицо у нее
было совсем серое.
- Нет-нет, не нужно. Я пить не буду, - запротестовала она.
- Я лучше знаю, что тебе нужно." Я экстрасенс.
Угадал же я, что тебя после наших ночных приключений блевать потянет. Вот
теперь и слушайся меня. Бобби подошел к мойке и сполоснул ложку.
- Нет, правда, Бобби, я не могу, - упиралась Джулия. Даже музыка Гудмена не
помогла ей встряхнуться.
- Желудок успокоится. К тому же если ты сейчас не выпьешь, то потом не
уснешь, - он взял Джулию за руку и повел ее в общую комнату. - Так и будешь
ворочаться и терзаться из-за меня, из-за Томаса, - Томасом звали брата Джулии, -
из-за всех на свете.
Они опустились на диван. Люстру Бобби не зажег.
В комнату падал только свет из кухни.
Джулия подобрала под себя ноги и, повернувшись к Бобби, попивала эггног.
Глаза ее сияли мягким отраженным светом.
Комнату заливали звуки одной из самых пленительных песен Гудмена - "Твое
нежное письмо". Пела Луиза Тобин.
Бобби и Джулия слушали. Наконец Джулия прервала молчание:
- Бобби, ты не думай, я сильная.
- Я знаю.
- Это только кажется, будто я надорвалась.
- Я так и понял.
- Меня мутит не из-за стрельбы, не из-за того типа, которого я сшибла
"Тойотой". Даже не от мысли, что я чуть тебя не лишилась...
- Знаю, знаю. Все из-за того, как ты обошлась с Расмуссеном.
- Этот крысенок, конечно, мразь первостатейная, но даже с ним нельзя так
поступать. Я совершила гнусность.
- А что тебе оставалось? Нам позарез надо было выяснить, на кого он работает.
Иначе мы не раскрыли бы дело.
Джулия сделала еще глоток и уставилась в стакан, словно надеялась обнаружить
в белой жидкости ответ на мучивший ее вопрос.
Вслед за Луизой Тобин вступил Зигги Элман: сладострастное соло трубы. Потом -
кларнет Гудмена. Нежные звуки превратили безликое стандартное жилище в самый
романтический уголок на земле.
- Сегодняшняя выходка с Расмуссеном.., это только ради Мечты, - продолжала
Джулия. - Ведь "Декодайну" же важно узнать, кто подослал Расмуссена. И все-таки
одно дело - пристрелить противника в честном бою, и совсем другое - вот так,
подло, припереть к стенке.
Бобби положил руку ей на колено. Колени у нее загляденье. Бобби не переставал
удивляться, откуда в этой изящной, хрупкой женщине такая сила, воля,
выносливость.
- Оставь, - убеждал Бобби. - Если бы ты не взяла Расмуссена за жабры, то
пришлось бы мне.
- Нет, Бобби, ты бы так не поступил. Ты вспыльчивый, хитрый, решительный, но
есть черта, которую ты никогда не позволишь себе переступить. А то, что я
сегодня совершила, - это уже за чертой. И не надо меня утешать пустой болтовней.
- Ты права, - признался Бобби. - У меня бы рука не поднялась. Но я тебя не
осуждаю. "Декодайн" - золотое дно. Завали мы это дело, у нас из-под носа ушел бы
солидный куш.
- Неужели ради Мечты мы способны на все?
- Конечно, нет. Мы же ни за что не станем пытать детишек раскаленными ножами,
или сталкивать с лестницы ни в чем не повинных бабулек, или насмерть забивать
новорожденных щенят стальными прутьями. По крайней мере без достаточных на то
оснований.
Джулия рассмеялась, но как-то невесело.
- Послушай, - сказал Бобби, - ты ведь на самом деле добрая душа. И то, что ты
крепко прижала Расмуссена, - это вовсе не от жестокости.
- Твоими бы устами да мед пить.
- Ну, мед не мед, а выпить еще вот этой штуки тебе бы не помешало.
- Да ты знаешь, сколько в ней калорий? Я же буду толстая, как носорожиха.
- А что? Носороги такие симпатяги. - Бобби взял у нее стакан и вышел на кухню
наполнить его. - Я носорожиков люблю.
- Что, и в постель бы с носорожихой лег?
- Непременно. Любимого тела должно быть много.
- Она тебя раздавит.
- Ну уж нет. В постели с носорожихой мое место сверху.
Глава 13
Золт искал себе жертву. Стоя в темной гостиной незнакомого дома, он дрожал от
нетерпения. Кровь.
Ему нужна кровь.
Золт искал себе жертву. Он знал: мать осудила бы его, но голод заглушал укоры
совести;
Его настоящее имя было Джеймс, однако мать - эта нежная, беззаветно любящая
его женщина, сущий ангел - неизменно называла его "золотко". Не Джеймс, не
Джимми, а "золотко", "золотце мое". К шести годам это прозвище закрепилось за
ним окончательно, хотя и в несколько сокращенном виде. Сейчас ему уже двадцать
девять, но он по-прежнему откликается только на это имя.
Многие считают убийство грехом. Золт думал иначе. Есть люди, от рождения
питающие пристрастие к крови. Такими создал их Господь, дабы они истребляли
неугодных Ему. Таков неисповедимый замысел Божий.
Грешно убивать лишь тех, кого Всевышний и мать не предназначили тебе в
жертву. Именно этот грех и собирался совершить Золт. Он испытывал мучительный
стыд, но совладать с собой был не в силах.
Золт напряг слух. В доме стояла тишина.
Призрачные очертания обступивших его вещей напоминали фигуры неведомых
животных.
Дрожа и задыхаясь, Золт пробрался через столовую, кухню, общую комнату и
медленно двинулся по коридору. Тихо, чтобы не разбудить спящих. Не шел, а плыл,
словно бесплотный дух.
У подножия лестницы он замер и, затаив дыхание, в последний раз попытался
побороть жажду крови.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
голос:
- Вас приветствует агентство "Дакота и Дакота". В настоящее время никого...
Помощник Бобба и Джулии, Клинт Карагиозис, получил имя в честь киноактера
Клинта Иствуда: его родители, греки, поселившиеся в Соединенных Штатах,
сделались поклонниками Иствуда сразу после его первого появления на телеэкране.
Клинт Карагиозис был неоценимым сотрудником: ему можно было доверить любое дело.
Бобби по телефону в двух словах описал события в "Декодайне" и рассказал, как
действовать дальше.
Повесив трубку, он пошел в общую комнату, включил проигрыватель и поставил
компакт-диск Бенни Гудмена. Грянул "Стомп Кинга Портера". При первых же звуках
мертвая комната ожила.
В кухне Бобби достал из холодильника банку эггнога <Напиток из вина, рома или
коньяка со взбитыми желтками, сахаром и сливками.> и два стакана. Эту банку он
купил еще две недели назад к Новому году - они тогда встречали его вдвоем,
по-семейному. Но банка с тех пор так и стояла в холодильнике неоткрытая. Бобби
налил оба стакана до половины.
Он слышал, как Джулию в туалете тошнит. Хотя она уже часов десять ничего не
ела, сейчас ее прямо выворачивало наизнанку. Долго же она крепилась: Бобби всю
ночь боялся, что на нее вот-вот накатит приступ рвоты.
Из бара в обшей комнате он достал бутылку белого рома, щедро разбавил эггног
и осторожно размешал ложечкой. За этим занятием его застала Джулия. Лицо у нее
было совсем серое.
- Нет-нет, не нужно. Я пить не буду, - запротестовала она.
- Я лучше знаю, что тебе нужно." Я экстрасенс.
Угадал же я, что тебя после наших ночных приключений блевать потянет. Вот
теперь и слушайся меня. Бобби подошел к мойке и сполоснул ложку.
- Нет, правда, Бобби, я не могу, - упиралась Джулия. Даже музыка Гудмена не
помогла ей встряхнуться.
- Желудок успокоится. К тому же если ты сейчас не выпьешь, то потом не
уснешь, - он взял Джулию за руку и повел ее в общую комнату. - Так и будешь
ворочаться и терзаться из-за меня, из-за Томаса, - Томасом звали брата Джулии, -
из-за всех на свете.
Они опустились на диван. Люстру Бобби не зажег.
В комнату падал только свет из кухни.
Джулия подобрала под себя ноги и, повернувшись к Бобби, попивала эггног.
Глаза ее сияли мягким отраженным светом.
Комнату заливали звуки одной из самых пленительных песен Гудмена - "Твое
нежное письмо". Пела Луиза Тобин.
Бобби и Джулия слушали. Наконец Джулия прервала молчание:
- Бобби, ты не думай, я сильная.
- Я знаю.
- Это только кажется, будто я надорвалась.
- Я так и понял.
- Меня мутит не из-за стрельбы, не из-за того типа, которого я сшибла
"Тойотой". Даже не от мысли, что я чуть тебя не лишилась...
- Знаю, знаю. Все из-за того, как ты обошлась с Расмуссеном.
- Этот крысенок, конечно, мразь первостатейная, но даже с ним нельзя так
поступать. Я совершила гнусность.
- А что тебе оставалось? Нам позарез надо было выяснить, на кого он работает.
Иначе мы не раскрыли бы дело.
Джулия сделала еще глоток и уставилась в стакан, словно надеялась обнаружить
в белой жидкости ответ на мучивший ее вопрос.
Вслед за Луизой Тобин вступил Зигги Элман: сладострастное соло трубы. Потом -
кларнет Гудмена. Нежные звуки превратили безликое стандартное жилище в самый
романтический уголок на земле.
- Сегодняшняя выходка с Расмуссеном.., это только ради Мечты, - продолжала
Джулия. - Ведь "Декодайну" же важно узнать, кто подослал Расмуссена. И все-таки
одно дело - пристрелить противника в честном бою, и совсем другое - вот так,
подло, припереть к стенке.
Бобби положил руку ей на колено. Колени у нее загляденье. Бобби не переставал
удивляться, откуда в этой изящной, хрупкой женщине такая сила, воля,
выносливость.
- Оставь, - убеждал Бобби. - Если бы ты не взяла Расмуссена за жабры, то
пришлось бы мне.
- Нет, Бобби, ты бы так не поступил. Ты вспыльчивый, хитрый, решительный, но
есть черта, которую ты никогда не позволишь себе переступить. А то, что я
сегодня совершила, - это уже за чертой. И не надо меня утешать пустой болтовней.
- Ты права, - признался Бобби. - У меня бы рука не поднялась. Но я тебя не
осуждаю. "Декодайн" - золотое дно. Завали мы это дело, у нас из-под носа ушел бы
солидный куш.
- Неужели ради Мечты мы способны на все?
- Конечно, нет. Мы же ни за что не станем пытать детишек раскаленными ножами,
или сталкивать с лестницы ни в чем не повинных бабулек, или насмерть забивать
новорожденных щенят стальными прутьями. По крайней мере без достаточных на то
оснований.
Джулия рассмеялась, но как-то невесело.
- Послушай, - сказал Бобби, - ты ведь на самом деле добрая душа. И то, что ты
крепко прижала Расмуссена, - это вовсе не от жестокости.
- Твоими бы устами да мед пить.
- Ну, мед не мед, а выпить еще вот этой штуки тебе бы не помешало.
- Да ты знаешь, сколько в ней калорий? Я же буду толстая, как носорожиха.
- А что? Носороги такие симпатяги. - Бобби взял у нее стакан и вышел на кухню
наполнить его. - Я носорожиков люблю.
- Что, и в постель бы с носорожихой лег?
- Непременно. Любимого тела должно быть много.
- Она тебя раздавит.
- Ну уж нет. В постели с носорожихой мое место сверху.
Глава 13
Золт искал себе жертву. Стоя в темной гостиной незнакомого дома, он дрожал от
нетерпения. Кровь.
Ему нужна кровь.
Золт искал себе жертву. Он знал: мать осудила бы его, но голод заглушал укоры
совести;
Его настоящее имя было Джеймс, однако мать - эта нежная, беззаветно любящая
его женщина, сущий ангел - неизменно называла его "золотко". Не Джеймс, не
Джимми, а "золотко", "золотце мое". К шести годам это прозвище закрепилось за
ним окончательно, хотя и в несколько сокращенном виде. Сейчас ему уже двадцать
девять, но он по-прежнему откликается только на это имя.
Многие считают убийство грехом. Золт думал иначе. Есть люди, от рождения
питающие пристрастие к крови. Такими создал их Господь, дабы они истребляли
неугодных Ему. Таков неисповедимый замысел Божий.
Грешно убивать лишь тех, кого Всевышний и мать не предназначили тебе в
жертву. Именно этот грех и собирался совершить Золт. Он испытывал мучительный
стыд, но совладать с собой был не в силах.
Золт напряг слух. В доме стояла тишина.
Призрачные очертания обступивших его вещей напоминали фигуры неведомых
животных.
Дрожа и задыхаясь, Золт пробрался через столовую, кухню, общую комнату и
медленно двинулся по коридору. Тихо, чтобы не разбудить спящих. Не шел, а плыл,
словно бесплотный дух.
У подножия лестницы он замер и, затаив дыхание, в последний раз попытался
побороть жажду крови.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114