Капитан Каланжо пожал плечами, Раф повертел пальцем у виска.
– Интересная теория, – сказал Ланьер. – Что-то мне это напоминает.
Тем временем женщина из-за спины сумасшедшего делала гостям отчаянные знаки, умоляя, чтобы новички не лезли в спор, – психа ни за что не разубедить.
– Иван Данилович, да знаем мы, знаем все это. Ты нам уже все доказал сто раз, – стряпуха погладила спорщика по плечу. – Нету второго мира. Мы – единственные.
– Ничего, скоро я вам все докажу, я вам покажу ваш хваленый Нью-Йорк. Увидите. И статую Свободы увидите. Все покажу. Лета надо только дождаться.
– И далеко отсюда Манхеттен? И здание ООН? – не мог успокоиться Димаш, слушая подобную ахинею. – Я, признаться, давно мечтал в Большое яблоко смотаться.
Мужичок вылупил глаза, затряс кулаками, как будто его смертельно, до глубины души оскорбили.
Но доспорить им не удалось – староста вернулся. Уселся за стол среди едоков картофеля. Лампа над головой, деревянный стол и люди вокруг – картина Ваг Гога ожила в лесной деревне. Иван Данилович в присутствии Михала тут же присмирел, замолк, сунул пару горячих картофелин в карман, бочком выбрался из-за стола и шмыгнул за дверь – старосты он опасался.
– Нашел я место сражения. Ну, вы и постреляли там. От души, – сообщил староста. – Маров убитых мы подобрали. Зароем потом. Где могли, кровь снегом припорошили, а в мортале – хвоей присыпали. Не надо чужакам знать, что маров там убили.
Хозяйка поставила перед Михалом блюдо с жареной картошкой и кружку пива.
Староста с минуту орудовал ложкой, потом глотнул пива.
– Сколько картошки возьмете?
– А всю, какую продашь, – отозвался Раф. – С собой возьмем не более тонны, но договор можем заключить и на двести центнеров.
– Ой ли! Я дорого в этот год беру. По пять патронов за килограмм. И половину патронов вперед.
Раф даже подпрыгнул.
– Слушай, Михал, Бога п-побойся! П-пять патронов! Да т-такой цены никогда не было! – от волнения Раф стал заикаться. Досадуя на себя за слабость, мальчишка сжимал кулаки, но при этом начинал заикаться еще больше.
– В этом будет, – отрезал Михал. – Чем платить-то будете? Патронами или динариями?
– Чем? – не понял Каланжо.
– Это я герцога спрашиваю, – староста внимательно посмотрел на Виктора. – Нынче один динарий – десять патронов.
«Динарий – это, надо полагать, монета, – сообразил Виктор. – Только какая? Серебряная или золотая? И кто устанавливает ее курс по отношению к патрону?»
– Платим патронами, – сказал вслух.
– Староста, да ты никак позабыл: крепость тебя оберегает, люди генерала дозоры на дорогах несут! – торопливо заговорил Каланжо, приметив краткое замешательство фальшивого герцога. – Помнишь ты это? Или забываешь всякий раз, как дело доходит до торга?
– Так я по пять прошу только потому, что вы из крепости. Из дружбы к вам до пяти патронов цену снизил. Потому как в этом году у всех цена – десять. И меньше никто не запросит.
– A в прошлом году мы один патрон платили, – изобразил осведомленность Каланжо. Молодец, успел у Рафа выспросить старую цену.
– В том годе у вас народу сколько было? Не знаешь? То-то... Б прошлом году генералу целый караван с припасами через врата прислали. А в этом году картоха плохо уродилась. В Грибном мортал сместился и поле пшеницы поглотил – за два дня. Я им говорил – близко к морталу нельзя поля выжигать, так они не послушались, думали, умнее всех, три урожая за лето снимут. Бот и сняли – гниль одну да труху. Ладно, так и быть, я вам сотню патронов скину за пленного. Остальное – по пятаку.
– Мы можем заплатить... – сказал Виктор.
– Можем, но не заплатим, – тут же перебил Раф.
Судя по всему, торг предстоял нешуточный. На Виктора напала тоска. Подобная тоска нападала на него в те минуты, когда он понимал, что надо идти толковать с Гремучкой о повышении оклада. Был бы один – тут же согласился бы на пять патронов за килограмм, тем более что цена ему не казалась высокой – патронов у них было с собой достаточно. Но, судя по всему, Раф собирался биться до последнего, да и Каланжо сдаваться не собирался. Очень хотелось капитану показать, на что он способен. Ну и отлично. Как говорят в Диком мире, – врата перед ними открыты...
Виктора разморило после еды, и он стал понемногу проваливаться в сон. Вдруг померещились сугробы, висящий высоко в ветвях голый человек.
– Кто тут герцог? – выкрикнул юный голос.
Виктор дернулся, со сна не сразу сообразил, что ищут его, потом сказал:
– Я. – Вышло очень даже с достоинством.
– Просьба со мной пойти, – сказал явившийся с улицы мальчуган лет двенадцати. – Кощей вас прийти просит, то есть отец мой.
«Это здешний эскулап», – вспомнил Виктор. Сообразил, что речь наверняка пойдет о перевозке раненого в крепость и лечении в тамошнем госпитале.
– Не волнуйтесь, за раненого будет плата, – пообещал староста и добавил, подмигнув: – Уж вам ли это не знать, ваша светлость! – И уже вдогонку крикнул: – Дом Кощея – третий по этой стороне.
Виктор вышел. Почти довольный, что его позвали, и не придется слушать ругань торгашей.
А Раф и Каланжо между тем не сдавались.
– Пленный тысячу патронов стоит, – настаивал Раф.
– Обычный пленный. Не мар. Если узнают, что мар, и сотни не дадут, – у старосты на все имелся резонный ответ.
– Так он же ваш. Из вашей деревни. Свой почти. Неужели за своего только сотню даете? – опять попытался надавить на старосту Каланжо. Упорством и изворотливостью они равнялись. Но староста был в своем доме, а Каланжо – в гостях. Дома даже стены просят: не продешеви!
– Нет, теперь он – чужак, мар – и только. Сто патронов. Ни одного больше не скину.
8
После жаркой кухни мороз снаружи показался пронизывающим. Уже наступали ранние зимние сумерки. Над дверью у входа горел приделанный к стене вечный фонарь, похожий на большого светляка.
Виктор глубоко вдохнул. Поежился. Бот бы с Аленой да на лыжах по лесу! Любил он такие прогулки. Да только редко удавалось вырваться из городской суеты.
– Сюда! – крикнул мальчишка. Он бежал впереди. – Скорее, ваша светлость!
Подвел к указанному дому. Провел через полутемные сенцы в комнату.
– Вот, – кивнул в сторону кровати и выскользнул за дверь.
Человек на кровати был укрыт до самого подбородка. Голова обмотана пенобинтами. Сквозь повязку проступила кровь.
– А где врач? – Виктор огляделся.
Раненый дернулся. Одеяло поползло на пол, на Виктора уставился зрачок маленького пузатого пистолета.
– У меня игломет, – сказал раненый. – Дернешься – убью. – Голос звучал тихо, но твердо.
Виктор кивнул. Теперь он видел, что это совсем не тот человек, которого они привезли. Совершенно незнакомый. Да и от картофельников этот парень отличался. Те все как на подбор румяные, упитанные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
– Интересная теория, – сказал Ланьер. – Что-то мне это напоминает.
Тем временем женщина из-за спины сумасшедшего делала гостям отчаянные знаки, умоляя, чтобы новички не лезли в спор, – психа ни за что не разубедить.
– Иван Данилович, да знаем мы, знаем все это. Ты нам уже все доказал сто раз, – стряпуха погладила спорщика по плечу. – Нету второго мира. Мы – единственные.
– Ничего, скоро я вам все докажу, я вам покажу ваш хваленый Нью-Йорк. Увидите. И статую Свободы увидите. Все покажу. Лета надо только дождаться.
– И далеко отсюда Манхеттен? И здание ООН? – не мог успокоиться Димаш, слушая подобную ахинею. – Я, признаться, давно мечтал в Большое яблоко смотаться.
Мужичок вылупил глаза, затряс кулаками, как будто его смертельно, до глубины души оскорбили.
Но доспорить им не удалось – староста вернулся. Уселся за стол среди едоков картофеля. Лампа над головой, деревянный стол и люди вокруг – картина Ваг Гога ожила в лесной деревне. Иван Данилович в присутствии Михала тут же присмирел, замолк, сунул пару горячих картофелин в карман, бочком выбрался из-за стола и шмыгнул за дверь – старосты он опасался.
– Нашел я место сражения. Ну, вы и постреляли там. От души, – сообщил староста. – Маров убитых мы подобрали. Зароем потом. Где могли, кровь снегом припорошили, а в мортале – хвоей присыпали. Не надо чужакам знать, что маров там убили.
Хозяйка поставила перед Михалом блюдо с жареной картошкой и кружку пива.
Староста с минуту орудовал ложкой, потом глотнул пива.
– Сколько картошки возьмете?
– А всю, какую продашь, – отозвался Раф. – С собой возьмем не более тонны, но договор можем заключить и на двести центнеров.
– Ой ли! Я дорого в этот год беру. По пять патронов за килограмм. И половину патронов вперед.
Раф даже подпрыгнул.
– Слушай, Михал, Бога п-побойся! П-пять патронов! Да т-такой цены никогда не было! – от волнения Раф стал заикаться. Досадуя на себя за слабость, мальчишка сжимал кулаки, но при этом начинал заикаться еще больше.
– В этом будет, – отрезал Михал. – Чем платить-то будете? Патронами или динариями?
– Чем? – не понял Каланжо.
– Это я герцога спрашиваю, – староста внимательно посмотрел на Виктора. – Нынче один динарий – десять патронов.
«Динарий – это, надо полагать, монета, – сообразил Виктор. – Только какая? Серебряная или золотая? И кто устанавливает ее курс по отношению к патрону?»
– Платим патронами, – сказал вслух.
– Староста, да ты никак позабыл: крепость тебя оберегает, люди генерала дозоры на дорогах несут! – торопливо заговорил Каланжо, приметив краткое замешательство фальшивого герцога. – Помнишь ты это? Или забываешь всякий раз, как дело доходит до торга?
– Так я по пять прошу только потому, что вы из крепости. Из дружбы к вам до пяти патронов цену снизил. Потому как в этом году у всех цена – десять. И меньше никто не запросит.
– A в прошлом году мы один патрон платили, – изобразил осведомленность Каланжо. Молодец, успел у Рафа выспросить старую цену.
– В том годе у вас народу сколько было? Не знаешь? То-то... Б прошлом году генералу целый караван с припасами через врата прислали. А в этом году картоха плохо уродилась. В Грибном мортал сместился и поле пшеницы поглотил – за два дня. Я им говорил – близко к морталу нельзя поля выжигать, так они не послушались, думали, умнее всех, три урожая за лето снимут. Бот и сняли – гниль одну да труху. Ладно, так и быть, я вам сотню патронов скину за пленного. Остальное – по пятаку.
– Мы можем заплатить... – сказал Виктор.
– Можем, но не заплатим, – тут же перебил Раф.
Судя по всему, торг предстоял нешуточный. На Виктора напала тоска. Подобная тоска нападала на него в те минуты, когда он понимал, что надо идти толковать с Гремучкой о повышении оклада. Был бы один – тут же согласился бы на пять патронов за килограмм, тем более что цена ему не казалась высокой – патронов у них было с собой достаточно. Но, судя по всему, Раф собирался биться до последнего, да и Каланжо сдаваться не собирался. Очень хотелось капитану показать, на что он способен. Ну и отлично. Как говорят в Диком мире, – врата перед ними открыты...
Виктора разморило после еды, и он стал понемногу проваливаться в сон. Вдруг померещились сугробы, висящий высоко в ветвях голый человек.
– Кто тут герцог? – выкрикнул юный голос.
Виктор дернулся, со сна не сразу сообразил, что ищут его, потом сказал:
– Я. – Вышло очень даже с достоинством.
– Просьба со мной пойти, – сказал явившийся с улицы мальчуган лет двенадцати. – Кощей вас прийти просит, то есть отец мой.
«Это здешний эскулап», – вспомнил Виктор. Сообразил, что речь наверняка пойдет о перевозке раненого в крепость и лечении в тамошнем госпитале.
– Не волнуйтесь, за раненого будет плата, – пообещал староста и добавил, подмигнув: – Уж вам ли это не знать, ваша светлость! – И уже вдогонку крикнул: – Дом Кощея – третий по этой стороне.
Виктор вышел. Почти довольный, что его позвали, и не придется слушать ругань торгашей.
А Раф и Каланжо между тем не сдавались.
– Пленный тысячу патронов стоит, – настаивал Раф.
– Обычный пленный. Не мар. Если узнают, что мар, и сотни не дадут, – у старосты на все имелся резонный ответ.
– Так он же ваш. Из вашей деревни. Свой почти. Неужели за своего только сотню даете? – опять попытался надавить на старосту Каланжо. Упорством и изворотливостью они равнялись. Но староста был в своем доме, а Каланжо – в гостях. Дома даже стены просят: не продешеви!
– Нет, теперь он – чужак, мар – и только. Сто патронов. Ни одного больше не скину.
8
После жаркой кухни мороз снаружи показался пронизывающим. Уже наступали ранние зимние сумерки. Над дверью у входа горел приделанный к стене вечный фонарь, похожий на большого светляка.
Виктор глубоко вдохнул. Поежился. Бот бы с Аленой да на лыжах по лесу! Любил он такие прогулки. Да только редко удавалось вырваться из городской суеты.
– Сюда! – крикнул мальчишка. Он бежал впереди. – Скорее, ваша светлость!
Подвел к указанному дому. Провел через полутемные сенцы в комнату.
– Вот, – кивнул в сторону кровати и выскользнул за дверь.
Человек на кровати был укрыт до самого подбородка. Голова обмотана пенобинтами. Сквозь повязку проступила кровь.
– А где врач? – Виктор огляделся.
Раненый дернулся. Одеяло поползло на пол, на Виктора уставился зрачок маленького пузатого пистолета.
– У меня игломет, – сказал раненый. – Дернешься – убью. – Голос звучал тихо, но твердо.
Виктор кивнул. Теперь он видел, что это совсем не тот человек, которого они привезли. Совершенно незнакомый. Да и от картофельников этот парень отличался. Те все как на подбор румяные, упитанные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96