Данло помолчал, прижимая кулак ко лбу, и спросил: — А вы что знаете о вашей Церкви?
— Что-о? Что ты сказал?
— Если вы не признаете святости чужой религии, то и святость своей вам тоже недоступна.
— Я вижу перед собой еретика! — вскричал Бертрам. — Он сидит в нашей священной Палате и изрыгает ложь! Вернее сказать, он был бы еретиком, если хоть когда-нибудь принадлежал бы к истинной религии.
— А всех еретиков следует убивать — так по-вашему?
— Их следует спасти от них же самих! Мы очистим их от негативных программ — так выжигают грибок с пораженного болезнью лица.
— Для этого используется огонь, идущий от убитых звезд?
— Не следует, думаю, удивляться тому, — произнес после паузы Бертрам, — что одного намана беспокоит судьба других, обреченных на гибель.
— Это были люди! — Данло редко испытывал против кого-то гнев, но сейчас в нем вскипала черная ярость — он чувствовал это по учащенному сердцебиению и страшному жару, разлившемуся по телу. — Матери и отцы… и дети, игравшие с цветами на солнце.
— Наманы, всего лишь наманы.
— Но люди с Нового Алюмита — не наманы! Они ваши родичи! У вас одни предки!
— Они еретики и отступники.
Данло посмотрел на Бертрама долгим взглядом.
— Как вы можете питать такую глубокую ненависть… к людям, которые ищут только любви?
— Боюсь, что ты никогда не поймешь чувства, которые мы, ивиомилы, испытываем к еретикам, предавшим нас.
— Ошибаетесь, — сказал Данло, знавший о ненависти почти все, и подумал: я слишком хорошо это понимаю. Ортодоксы всегда ненавидят пророков и первооткрывателей. Безбожники всегда ненавидят верующих.
— Тогда поведай нам, что такое ты понял, — язвительно предложил Бертрам.
— Если желаете, — с легким кивком ответил Данло. — Вы, ивиомилы, похожи на купцов, которые тысячу лет копили золото и держали его под стражей. Но в вашей сокровищнице лежат лишь холодные монеты, вы же ищете истинного золота, как и все. Золота цветов и солнца, что сияет внутри всего сущего. Это не что иное, как сама жизнь. Неизведанная радость жизни, которая обретает в себе еще более высокую жизнь. Теплая, как новорожденное дитя, редкая и великолепная, как голубая звезда-гигант. Вы смотрите через звездное небо на Новый Алюмит и видите, как нараины купаются в этом прекраснейшем свете. Вы боитесь, что они нашли то, чего вы желаете пуще всего? Да, вы боитесь — и хотите завладеть их золотом, и ненавидите их, и в своей ненависти с большой легкостью говорите о священной войне. Но даже объявив фацифах, вы не сможете присвоить их сокровища себе. В ваших силах только уничтожить эти сокровища. Все, что вы можете, — это ненавидеть, и в конце концов вы возненавидите сами себя за то, что загубили самое дорогое для вас.
Данло закончил говорить, и в зале повисла тишина. Его слова поразили и пристыдили многих старейшин. Многие смотрели на Бертрама, как бы спрашивая его, зачем он выставил Церковь в таком нелестном свете перед этим пилотом и эмиссаром со звезд, но все ивиомилы в безмолвной ярости смотрели на Данло. В их число входил и Бертрам. Его потные ручонки сжались в кулаки, синеватая кожа побагровела.
— Этот наман опасен, — проговорил он, указывая на Данло. В его голосе была угроза, в глазах — ненависть. — И, возможно, не просто опасен. — Бертрам с угрюмой улыбкой посмотрел на Едрека Ивионгена, Фе Фарруко Эде, Оксану Иви Селов и других своих сподвижников. — Мне не хочется даже говорить, чем он может оказаться.
Данло сидел на своем стуле, выпрямив спину, и считал удары своего сердца. Всю жизнь он старался говорить правду, но теперь, видя, как темные ангелы насилия перелетают из глаз в глаза ивиомилов, он думал, так ли уж хорошо послужила правда его цели. Быть может, с такими людьми, как Бертрам Джаспари, хорошо продуманная ложь была бы более полезным орудием? Он смотрел на Бертрама, а тот смотрел на него, и Данло вспомнил слова своего друга Ханумана: с теми, кто считает себя обязанными нести людям правду, никогда ничего хорошего не случается.
— Если можно, — почти вкрадчиво сказал Бертрам, — я хотел бы задать пилоту еще один вопрос.
За пюпитром во главе зала прошуршал шелк, как будто Харра очнулась от дурного сна.
— Ты задал уже много вопросов, — медленно кивнув, произнесла она. — Но если хочешь, можешь задать еще один — только обдумай его как следует.
— Благодарю, Святая Иви, — с поклоном сказал Бертрам и повернулся к Данло. — Ты так любишь еретиков — может быть, их мечта стала твоей мечтой? Ты тоже хочешь стать богом?
— Нет, — без запинки ответил Данло, не сдержав улыбки. — Я хочу стать только тем, кем мне предназначено от рождения, не больше.
— Это не ответ, пилот. Ты ничего нам не сказал.
Свет, излившийся на миг из темно-синих глаз Данло, сказал все, и Данло добавил:
— Я хочу быть настоящим человеком, ничего более.
— И что же это значит?
— Фраваши, мой учитель, назвал мне однажды одно слово: асария. Это человек, который способен сказать “да” всему, что есть в человеке.
Этот ответ удовлетворил, по-видимому, многих старейшин. Они кивали и тихо переговаривались. Но Бертрам, оглядев зал, снова повернулся к Харре.
— Наша Святая Иви полагает, что Данло ви Соли Рингесс говорил искренне. Так ли это? Прежде чем обдумать все сказанноё им, мы должны быть уверены, что он действительно тот, кем себя объявляет. Возможно, нам следует пригласить его в очистительную камеру, чтобы проверить правдивость его слов. Я, как и многие другие старейшины, готов предложить свои услуги в качестве чтеца при столь примечательной церемонии.
Губки Бертрама сложились в трубочку от предвкушения, словно он собирался высосать сок из кровоплода. Он обменялся взглядами с ивиомилами, явно разделявшими его жестокий замысел.
— В данном случае это не понадобится, — сказала Харра.
— Но должны же мы узнать правду!
— Мы тоже желаем знать правду об этом пилоте. И о том, что он рассказал нам.
— Правда одна, Святая Иви.
— Но к ее святилищу ведет много путей, — напомнила она, взглянув на Данло. На ее лице читались задумчивость, вызов и грусть, но больше никаких чувств оно не выдавало.
Взоры старейшин переходили от нее к Данло, и он почувствовал, что ему предстоит выдержать еще одно испытание.
Глава 18
ПРОРОЧЕСТВО


Столь же противоречивой является и Доктрина (или Программа) Остановки. Церковь учит, что вселенная остановится, когда Эде поглотит ее и составит с ней единое целое. Но в древней математике отсутствует алгоритм, позволяющий определить, способен ли циклически работающий механизм когда-нибудь остановиться. Поэтому и научного метода, позволяющего установить, стал ли уже Эде Богом-Вселенной, не существует.
Эту основополагающую доктрину невозможно примирить с наукой, если не рассматривать Бога как сущность вне пространства и времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159