— Мне жаль, но я должен уйти.
Он не мог смотреть на нее и поэтому смотрел на свой корабль, прикидывая, сколько времени придется его откапывать. Стихии этого мира не причинили, как видно, вреда алмазному корпусу, и тот сверкал черным блеском, как всегда.
— О, Данло, Данло, — сказала она.
Он с трудом вынес безмерную печаль, вложенную в эти слова, но удивился тому, как спокойно и ровно звучит голос Тамары.
— Мне жаль, — повторил он, — но если испытания окончены, мне пора в путь.
— Мне тоже жаль. Я думала, что ты останешься.
— Нет, я не могу.
— Конечно — ты ведь еще не завершил своего пути.
— Да.
— Тогда ты, наверно, захочешь услышать ответы на свои вопросы. Надеюсь, ты еще не забыл, о чем хотел спросить.
— Нет, не забыл.
— Так спрашивай.
— Прямо сейчас? Здесь?
— Почему бы и нет?
— Значит, можно?
— Конечно. Раз уж ты пролетел двадцать тысяч световых лет от звезды Невернеса, чтобы задать Тверди свои вопросы, пользуйся случаем. Но подумай хорошенько, прежде чем спрашивать.
Данло наконец заставил себя взглянуть на нее и с облегчением увидел, что она улыбается. Ему вспомнилось, что Твердь любит отвечать загадочно тем, кто ее вопрошает.
— Вот мой первый вопрос: известно ли тебе средство от медленного зла? От чумы, убившей мой народ?
Тамара на миг прикрыла глаза и сказала:
— Нет, я такого средства не знаю. А вот ты знаешь. Всегда знал. Когда-нибудь ты узнаешь его заново, если завершишь свой путь. Именно ты, Данло, кто бы ты ни был на самом деле.
Он долго обдумывал этот странный ответ, переминаясь с ноги на ногу, чтобы согреться, и наконец сказал: — Я не понимаю.
— Что ж, очень жаль, если так.
— Не могла бы ты сказать это как-нибудь попроще?
— К сожалению, нет. Но ты можешь задать мне второй вопрос, и я обещаю ответить на него как можно проще.
Данло подышал на пальцы и подставил руки солнцу.
— Где я могу найти своего отца? — спросил он.
Она приоткрыла свои прелестные алые губы, чтобы сообщить ему то, что он так отчаянно стремился узнать, — и ответ позабавил его своей ясностью, прямотой и полнейшей бесполезностью:
— Ты найдешь своего отца в конце своего пути.
— Где же это? — спросил он.
— Это твой третий вопрос?
— Нет. Я просто хотел…
— Понимаю. Но я предупреждала тебя: подумай, прежде чем спрашивать.
— Теперь я это понял.
— Хорошо. Можешь задать мне третий вопрос.
Данло втянул в себя холодный воздух и задумался. Ему ужасно хотелось знать, жив ли воин-поэт и будет ли он по-прежнему преследовать его, Данло, как морской ястреб чайку. Но если он спросит Ее об этом, его путешествие может закончиться прямо здесь. Поэтому он обуздал свое любопытство и задал свой ключевой вопрос:
— Где находится планета Таннахилл?
— Не знаю.
— Как так? Правда не знаешь?
— К сожалению, нет.
— Я думал, ты знаешь почти все.
— Увы.
Он грустно улыбнулся, глядя на свой зеркально-черный корабль. Он проделал такой долгий путь, чтобы задать эти три вопроса, а теперь, получив ответы, стал знать ненамного больше, чем в начале своего путешествия.
— Я этого не знаю, — сказала она, глядя на него с живейшим сочувствием, — но есть некто, кто может знать.
— Кто же это?
— Я почти уверена, что Богу Эде известна звезда Таннахилла.
— Но ведь Бог Эде умер?
— Умер, да, — но, может быть, отчасти жив.
— Опять загадка. Ты говоришь загадками и парадоксами.
— Отправляйся к Эде — и ты, возможно, получишь ответ на эту загадку.
Этот простой совет развеселил Данло, и он засмеялся.
— Вот одна из радостей пилотской жизни: тебя вечно посылают “туда, не знаю куда”.
— Почему “не знаю куда”?
— Потому что никто не знает, где живет Эде. Это почти невозможно — найти в галактике из ста миллиардов звезд бога, которого никто еще не находил.
— Я знаю, — сказала она. — Знаю, где Он живет.
Хотя секретничать необходимости не было, она подошла к Данло вплотную и шепотом, на ухо, назвала ему координаты звезд в возможном секторе нахождения Эде.
— Зачем ты мне это говоришь? — спросил Данло, взяв ее за руки. — Ведь я уже получил три своих ответа?
— Я хочу, чтобы ты это знал.
— Не думаю, чтобы Твердь сказала мне это.
— Но я и есть…
— Не думаю, чтобы Твердь сказала мне это в ипостаси Матери, грозной и ужасной богини.
— Не будь в этом так уверен. Она, право же, очень капризна.
— Зачем же тогда рисковать, бросая Ей вызов?
— Затем, что это ускорит твое возвращение. Потому что я люблю тебя.
Он, не сознавая, что делает, сжал ее руки так, что она вскрикнула. Увидев, что она сморщилась от боли, Данло сразу отпустил ее и сказал:
— Прости меня. Прости, но я не могу тебя любить. Я не должен.
— Я знаю.
— Я не вернусь сюда больше. Прости.
И он пошел обратно к дому, чтобы собрать свой сундучок и отнести его на корабль. Потом он сделал из плавника и китовой кости, выброшенной на берег, лопату и стал откапывать корабль. На это у него ушло почти все утро. Все это время Тамара ждала его в доме. Когда он окончательно приготовился к отлету, она вышла к нему. Она смыла соль с тела и с золотых волос, но осталась нагой, как новорожденное дитя.
— Ты можешь полететь со мной, если хочешь, — сказал он. — Я могу доставить тебя к любой звезде, на любую планету. В любое место, где есть люди.
— Нет, — сказала она. — Я останусь здесь.
— Мне больно оставлять тебя одну.
— Но я буду не одна. — Она улыбнулась ему, и в ее глазах, бесконечно грустных, он увидел и другое чувство, очень похожее на дикую радость. — У меня есть целый мир.
— А что же Шиван ви Мави Саркисян и воин-поэт? Их тоже подвергли испытаниям? Они останутся здесь, с тобой?
— О них я ничего не могу тебе сказать.
Данло склонил голову в знак уважения к ее тайнам. Солнце уже поднялось высоко, и небо голубым куполом укрывало планету от горизонта до горизонта. Скоро он прорвется сквозь этот купол в ревущую черноту вселенной.
— Мне пора, — сказал он.
Она подошла к нему, держа в руке жемчужный кулон, копию того, который он сделал для настоящей Тамары. Вложив жемчужину вместе со шнурком в его руку, она сказала:
— Если ты найдешь когда-нибудь женщину, которую любишь, отдай это ей. Если ты найдешь ее, то, может быть, поможешь ей исцелиться, как помог мне.
— Но у нее есть своя жемчужина. Та, которую я подарил.
— Тогда сохрани эту как знак моей любви к тебе. И помни, что это я ее тебе подарила.
— Тамара, Тамара. — Пальцем руки, в которой держал жемчужину, он потрогал ее мокрую от слез щеку. — Если бы у меня остались еще вопросы, я спросил бы, как переделать вселенную по-другому. Чтобы она была халла, а не шайда. Без зла, без страданий, без войн. Без боли.
Ее глаза, хоть и полные слез, оставались яркими, и взгляд их не расплывался. Глядя на него этими мерцающими, как ночное небо, глазами, она сказала:
— Лучше бы ты спросил, зачем Бог вообще создал вселенную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159