— Значит, ты не веришь, что старый Фей Янг уже решил твою судьбу?
— Нет. Он полон страха и гнева, даже ненависти, но помимо этого существует и другое.
— Что другое?
— Красота. Он любит все красивое, что есть в человеческой душе.
— Ты в это веришь?
— Да, верю.
— Значит, ты не думаешь, что старый Фей Янг потребует твоей казни?
— Он может ее потребовать, но выбор будет зависеть не от него.
— От чего же зависит, какой пир будет нас ждать этой ночью?
— От меня. От того, что я сделаю — или не сделаю.
— Что же это?
— Не знаю пока. Я… не совсем ясно это вижу. Надо подождать.
Лицо Эде стало наполовину тревожным, наполовину расчетливым.
— Если пятьдесят процентов говорят за то, что тебя казнят — сказал он тихо, — попробуй лучше бежать.
— У тебя есть план?
— Само собой, — зашептал Эде. — Я мастер составлять планы. Можно притвориться, что ты поел несвежей рыбы, и попросить, чтобы тебя выпустили облегчиться. А когда Тен Су Минь с братьями откроет дверь, ты их уложишь.
— Уложу трех здоровых мужчин?
— Ты же пилот Ордена. Разве тебе не учили боевым искусствам?
— Учили, — медленно кивнул Данло.
— Ведь ты же не сочтешь неправильным убийство тех, кто замышляет убить тебя?
Данло, дыша мерно и глубоко, склонил голову, потрогал шрам над глазом и промолчал.
— Это очень просто, — продолжал Эде. — Возьмешь в очаге полено, вышибешь Тен Су Миню мозги и побежишь на берег, к своему кораблю.
Данло, закрыв глаза, старался не представлять себе того, что предлагал ему Эде. Старался не представлять себе их хижину на краю леса и широкий песчаный пляж, до которого он мог бы добраться, пробежав всего полмили под гигантскими приморскими деревьями, а больше всего старался оградить свое воображение от красочного кошмара: почерневшее на огне полено, белый пепел на его собственных трясущихся руках.
Никогда не убивать, никогда не причинять вреда другому, даже в мыслях — Данло принес этот обет уже давно и потому отчаянно старался не видеть того, что другой человек мог бы вообразить без всяких терзаний.
— Нет, — сказал он наконец. — Так я бежать не могу.
— Но почему?
Данло шепотом, вздыхая и запинаясь, рассказал Эде о своем обете ахимсы.
— Но сайни могут убить тебя — неужели ты не боишься?
— Боюсь, — с улыбкой кивнул Данло.
— Итак, ты намерен просто сидеть здесь и дожидаться пира, дыша, как Будда? Какой прок в таком дыхании?
— Оно делает меня более живым.
— Что толку, если тебя убьют?
— Быть по-настоящему живым хорошо просто потому, что это хорошо, — улыбнулся Данло. — А с практической точки зрения это помогает подготовить тело, душу и разум. Когда момент придет, я буду знать, что делать.
Эде помолчал, обрабатывая информацию, и, спросил:
— О каком моменте ты говоришь?
— О том самом. Который бывает всегда.
— Ты и говоришь, как Будда — загадками. Боюсь, что я тебя не понимаю.
Данло вздохнул, глядя на мерцающего Эде, и сказал:
— Я говорю о моменте “теперь”. Когда дверь открывается. Когда “теперь” переходит в “тогда” и будущее всегда здесь. Когда ты выбираешь, каким будет это будущее, да или нет. Когда во вселенной нет ничего, кроме твоей воли: делать или не делать, видеть, знать, двигаться — двигать вселенную. Этот момент есть всегда, верно?
Эде это объяснение не успокоило.
— Не уверен. Для меня время непрерывно, как ход атомных часов моего компьютера, а действую я согласно своей программе. Если тебя убьют, что будет со мной?
— Не знаю.
— Я могу застрять на этой Земле навсегда.
— Может быть, тебя когда-нибудь спасет другой пилот моего Ордена.
— Маловероятно. Это редчайший случай, что ты нашел меня в храме.
— Случай есть всегда. И потом, ведь ты бессмертен?
— В определенном смысле, но и меня можно уничтожить.
— Во вселенной нет ничего, что не поддавалось бы уничтожению, — с грустной улыбкой заметил Данло.
— Может быть, со временем мне удастся внушить этим дикарям, что я их Бог. Они соорудят мне алтарь и будут мне поклоняться.
Данло, все так же мерно дыша, пораздумал над этим и спросил:
— Ты правда этого хочешь?
Программа Эде дала легкий сбой, и он ответил:
— Разумеется, нет.
— Я уже думал, не рассказать ли о тебе сайни. Ну… что ты Бог.
— Почему бы и нет? Ты считаешь, что правду не всегда нужно говорить?
— Нет, но… правда, которую не слышат, — это не правда.
— Их Бог умер, — с горечью молвил Эде. — Вот и вся правда.
— Нет, для них Бог жив. Он есть чудо и красота их жизни.
— Я могу рассказать им, как Кремниевый Бог убил меня.
— Они не поверят. А если даже поверят, это пробьет брешь в их душах.
— И через эту брешь войдут логика и разум.
— Нет, не логика и разум, а безумие. Когда люди ни во что не верят, они способны поверить во что угодно и совершить все что угодно.
— Например, убийство?
— Убийство — это самое меньшее, — с протяжным вздохом ответил Данло.
— По-моему, ты полюбил этих сайни — правда, пилот?
— Правда. — Данло, зажмурившись, дал холодным течениям времени унести себя в будущее и увидел сайни такими, какими они могли бы стать со временем. Их народец, насчитывающий около десяти тысяч человек, увеличится в тысячу раз и заселит всю Землю. К тому времени, где-то через тысячу лет, их суровая религия мутирует, разовьется и распространится в той или иной форме по всем континентам планеты. Это будет сопровождаться ересями, расколами и утратой веры — а может быть, даже священными войнами. Но будет и реформация — и если даже сайнийская религия разобьется на тысячу разных сект, практикующих совершенно новые обряды, чистый и сияющий стержень их веры все-таки может сохраниться. Даже через тысячу лет, когда сайни уже перестанут быть сайни, они, возможно, по-прежнему будут поклоняться красоте. Халла — это красота жизни, вспомнил Данло. Он надеялся, что хотя бы сайни, среди всех человеческих рас, найдут способ, как жить на своей Земле в красоте и гармонии.
— Не понимаю, как можно любить людей, которые собираются тебя убить, — сказал Эде.
— Так же… как я люблю мир.
— И все-таки нам следовало бы убежать. Прямо через дверь — ведь она открыта. У сайни замков нет.
Данло с улыбкой взял флейту.
— Дверь всегда найдется — не эта, так другая.
— Тебе так хочется умереть?
— Нет, совсем не хочется. Просто любопытно, буду я жить… или нет.
Данло приложил к губам костяной мундштук шакухачи и, дыша в нее, беззвучно заиграл длинную задумчивую мелодию, которой научил его инопланетянин, называвший себя Старым Отцом. Близость смерти вызывала дрожь у него в животе, но Данло наполнял себя дыханием и загонял свой страх в маленький кармашек глубоко внутри. Устав дышать, он улегся перед огнем и уснул. Проснувшись, он ощутил голод и съел целую миску черники и почти все орехи, а потом опять уснул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159