.. - Он внимательно посмотрел в глаза Петру.
Петр не отвел глаз. И не стал отрицать, что никуда и ни от чего не бежит. Смолчал. Тем более что Иешуа сказал правду.
– Молчишь... - неожиданно засмеялся Иешуа. - Спасибо, что промолчал. Ты же знаешь сам, кто ты для меня. Ты - первый, я уже говорил это на горе Фавор, но позволю себе повторить. Ты для меня, как Елиша, сын Шафата, для пророка Элиягу. И скажу тебе, как сказал Элиягу своему Елишу: "Проси, что сделать тебе, прежде нежели я буду взят от тебя!"
Следуя начатому тексту из книги Млахим, более известной миру как четвертая Книга Царств, Петр должен был потребовать, чтобы "дух, который в тебе, пусть будет на мне вдвойне". И Петр в секунду подумал; а что бы ему не ответить так? Что бы ему не портить праздник всем остальным? Но не стал цитировать известное: Иешуа ждал от него иного.
"Ты знаешь, что произойдет?" - молча спросил Петр.
"Узнал", - так же молча ответил Иешуа.
Все разговоры о том, что Петр, когда скрывает что-то, невольно "тормозит мысль", перечеркнуты и забыты. Ничего он не "тормозит" и не "ускоряет", все "глушилки" хитрых Техников преодолимы, Иешуа сумел-таки услышать Петра.
"Нам надо поговорить..." - это Петр.
"Еще поговорим".
"Глупо сейчас оправдываться, но я делаю то, что нужно тебе. И всем нам". "Всем вам?"
"Если ты догадываешься о тех, кто сейчас не здесь, не в этом месте инее этом времени, то ты не прав: я не о них говорю. Я говорю о тебе. Обо мне. О Йоханане. Обо всех двенадцати. О твоей матери. О твоем покойном отце. О тех, кому продолжать начатое тобой..."
"Ты точно знаешь, что начатое будет продолжено?"
"Точно".
"Надолго?"
"Очень надолго. Конца пока нет и не видно..."
"Помнишь, ты обещал мне все рассказать..."
"Обещал. И тебе, и Йоханану".
"Расскажешь ?"
"Да. Пришла пора..."
"Но я все равно сделаю то, что решил..."
"Твое право. Тогда подождем с рассказом до того момента, как ты сделаешь это".
"Или мне не удастся - ты же этого хочешь?"
Теперь Петр повторил свои первые слова, но уже без вопросительного знака в конце:
"Ты знаешь..."
Для всех они просто смотрели друг на друга и молчали. И все кругом молчали, потому что - вот тоже чудо, часто, впрочем, случающееся среди людей, умеющих чувствовать: все понимали, что между Иешуа и Кифой происходит нечто вроде молчаливой беседы. У каждого так в жизни случалось, когда слова не требовались...
Иешуа вдруг отвернулся и поискал глазами хозяина. Нашел, крикнул ему:
– Не сочти за труд, брат, принеси мне кувшин с чистой водой и чистую тряпицу не забудь.
Тот сорвался с места, исчез на минутку, потом вновь возник в проеме двери с большим глиняным кувшином и белым куском полотна в руках.
– Этого достаточно, Машиах?
– Достаточно. Спасибо тебе, брат. Верь, и воздается тебе... Он встал, подошел к хозяину, забрал у него кувшин и тряпицу, вернулся назад, присел на корточки перед Петром и начал развязывать ему тесьму сандалий. Петр инстинктивно отдернул ноги, хотя понял, что сейчас произойдет. Только и подумал:
"Ты же лучше все ведаешь, Кифа. Надо. Веди себя спокойно, тогда и другие не станут стесняться".
И Петр смирился, позволил Иешуа снять с него сандалии, терпел, весь внутренне сжавшись от непривычной, кажущейся отнюдь не возвышенной, но унизительной для себя процедуры, пока Иешуа мокрым полотнищем легко, чисто символически, проводил по ступням его, по подъему, по пальцам. А потом сухим концом полотна обтер их.
И это при том, что все собравшиеся тщательно омыли ноги перед трапезой во дворе дома, набрав из колодца-бассейна застоявшейся, пахнущей болотцем, но все же прозрачной воды.
И Петр произнес положенное:
– Машиах! Тебе ли омывать мои ноги?
И Иешуа положенным ответил, будто знал, что положено отвечать:
– Если я не омою тебя, ты потеряешь часть меня в тебе.
И перешел к Иоанну.
Он оказался прав: пример Петра заставил всех пусть несказанно удивиться, пусть естественно застыдиться, но стерпеть, смириться, не выказать сопротивления, которое у каждого, чувствовал Петр, буквально рвалось наружу.
Процедуру омовения ног Иешуа совершил только с учениками. Когда закончил, выпрямился, аккуратно положив насквозь мокрое полотнище на пустой кувшин, сказал:
– А теперь я даю вам - только вам! - новую заповедь: любите друг друга, как я люблю вас. Держитесь друг друга, как вы держитесь меня. К вам придут очень многие, и они узнают вас по тому, что вы - вместе в беде ли, в счастье ли, в любви ли, в гонениях ли. Всегда вместе. Даже если дело ваше, которое и есть жизнь ваша, разбросает вас по разным землям... - Постоял, помолчал. И все пб-прежнему молчали и, не отрываясь, смотрели на него. Ждали сигнала? Да, так, понимал Петр. Время подошло... - Мне надо собраться с силами. Я хочу подышать ночным свежим воздухом. Мать, Мария, все родные мои, друзья мои, оставайтесь здесь, празднуйте. А учеников моих прошу пойти со мной.
И сразу вышел из комнаты, не дожидаясь сопровождения. Лишь Петр и Иоанн, отчетливо ощущая размеренный ход вреч мени, успели сразу за ним, а остальные десять догнали их, когда они уже достигли пруда Шилоах, за которым были ворота из города.
Иешуа торопился. И Петр тоже спешил. Часики в его мозгу тикали, как бешеные, уже к десяти вечера подбирались. Времени до финала - кот наплакал.
– Куда мы идем, Равви? - спросил Андрей.
– В сад Гат-Шманим, - ответил Иешуа, быстро спускаясь по склону и перепрыгивая ручей, бегущий по дну оврага - или, как чаще его называли за глубину и обрывистость склонов, ущелья Кидрон.
– Это ж неблизко, - удивился Андрей.
– Разве в Иершалаиме воздух свеж? - вопросом ответил Иешуа. -- А в Гат-Шманим много олив, там дышится свободно...
"И оттуда очень хорошо видно Храм. Как на ладони".
"Ты опять прав, Кифа. Ты знаешь, зачем я иду туда. Может быть, ты решил, что я сдался, заранее признал поражение, когда говорил за трапезой, что вы, мои ученики, вырастите нашу Веру после меня? Когда я произнес слова Элиягу про то, "как я буду взят от тебя"?.. Если это и произойдет, то очень не скоро. Я иду побеждать, Кифа. Ты же видел чудо с камнем и холмом ?.. Я повторю: Храм - это камень и земля. А силы у меня много! Помнишь пророчество Захарии ?"
"О разрушении Храма? Помню. Только не надорвись, Иешуа. Храм- очень большой камень... Кстати, ты слыхал, что отряды Вараввы рассеяны, а сам он схвачен людьми префекта?"
"Слыхал... Мне не нужен Варавва. Я сам... Да, не забудь, что ты обещал рассказать мне все а себе..."
"Расскажу".
"Я очень тебя люблю, Кифа, несмотря на то, что ты задумал".
"Я же сказал: как бы все ни случилось, все закончится хорошо".
"Но в псалме Давида сказано: "Даже человек мирный со мною, на которого я полагался, который ел хлеб мой, поднял на меня пяту". Ты говоришь о результате, Кифа: все закончится хорошо, а я - о самом действии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
Петр не отвел глаз. И не стал отрицать, что никуда и ни от чего не бежит. Смолчал. Тем более что Иешуа сказал правду.
– Молчишь... - неожиданно засмеялся Иешуа. - Спасибо, что промолчал. Ты же знаешь сам, кто ты для меня. Ты - первый, я уже говорил это на горе Фавор, но позволю себе повторить. Ты для меня, как Елиша, сын Шафата, для пророка Элиягу. И скажу тебе, как сказал Элиягу своему Елишу: "Проси, что сделать тебе, прежде нежели я буду взят от тебя!"
Следуя начатому тексту из книги Млахим, более известной миру как четвертая Книга Царств, Петр должен был потребовать, чтобы "дух, который в тебе, пусть будет на мне вдвойне". И Петр в секунду подумал; а что бы ему не ответить так? Что бы ему не портить праздник всем остальным? Но не стал цитировать известное: Иешуа ждал от него иного.
"Ты знаешь, что произойдет?" - молча спросил Петр.
"Узнал", - так же молча ответил Иешуа.
Все разговоры о том, что Петр, когда скрывает что-то, невольно "тормозит мысль", перечеркнуты и забыты. Ничего он не "тормозит" и не "ускоряет", все "глушилки" хитрых Техников преодолимы, Иешуа сумел-таки услышать Петра.
"Нам надо поговорить..." - это Петр.
"Еще поговорим".
"Глупо сейчас оправдываться, но я делаю то, что нужно тебе. И всем нам". "Всем вам?"
"Если ты догадываешься о тех, кто сейчас не здесь, не в этом месте инее этом времени, то ты не прав: я не о них говорю. Я говорю о тебе. Обо мне. О Йоханане. Обо всех двенадцати. О твоей матери. О твоем покойном отце. О тех, кому продолжать начатое тобой..."
"Ты точно знаешь, что начатое будет продолжено?"
"Точно".
"Надолго?"
"Очень надолго. Конца пока нет и не видно..."
"Помнишь, ты обещал мне все рассказать..."
"Обещал. И тебе, и Йоханану".
"Расскажешь ?"
"Да. Пришла пора..."
"Но я все равно сделаю то, что решил..."
"Твое право. Тогда подождем с рассказом до того момента, как ты сделаешь это".
"Или мне не удастся - ты же этого хочешь?"
Теперь Петр повторил свои первые слова, но уже без вопросительного знака в конце:
"Ты знаешь..."
Для всех они просто смотрели друг на друга и молчали. И все кругом молчали, потому что - вот тоже чудо, часто, впрочем, случающееся среди людей, умеющих чувствовать: все понимали, что между Иешуа и Кифой происходит нечто вроде молчаливой беседы. У каждого так в жизни случалось, когда слова не требовались...
Иешуа вдруг отвернулся и поискал глазами хозяина. Нашел, крикнул ему:
– Не сочти за труд, брат, принеси мне кувшин с чистой водой и чистую тряпицу не забудь.
Тот сорвался с места, исчез на минутку, потом вновь возник в проеме двери с большим глиняным кувшином и белым куском полотна в руках.
– Этого достаточно, Машиах?
– Достаточно. Спасибо тебе, брат. Верь, и воздается тебе... Он встал, подошел к хозяину, забрал у него кувшин и тряпицу, вернулся назад, присел на корточки перед Петром и начал развязывать ему тесьму сандалий. Петр инстинктивно отдернул ноги, хотя понял, что сейчас произойдет. Только и подумал:
"Ты же лучше все ведаешь, Кифа. Надо. Веди себя спокойно, тогда и другие не станут стесняться".
И Петр смирился, позволил Иешуа снять с него сандалии, терпел, весь внутренне сжавшись от непривычной, кажущейся отнюдь не возвышенной, но унизительной для себя процедуры, пока Иешуа мокрым полотнищем легко, чисто символически, проводил по ступням его, по подъему, по пальцам. А потом сухим концом полотна обтер их.
И это при том, что все собравшиеся тщательно омыли ноги перед трапезой во дворе дома, набрав из колодца-бассейна застоявшейся, пахнущей болотцем, но все же прозрачной воды.
И Петр произнес положенное:
– Машиах! Тебе ли омывать мои ноги?
И Иешуа положенным ответил, будто знал, что положено отвечать:
– Если я не омою тебя, ты потеряешь часть меня в тебе.
И перешел к Иоанну.
Он оказался прав: пример Петра заставил всех пусть несказанно удивиться, пусть естественно застыдиться, но стерпеть, смириться, не выказать сопротивления, которое у каждого, чувствовал Петр, буквально рвалось наружу.
Процедуру омовения ног Иешуа совершил только с учениками. Когда закончил, выпрямился, аккуратно положив насквозь мокрое полотнище на пустой кувшин, сказал:
– А теперь я даю вам - только вам! - новую заповедь: любите друг друга, как я люблю вас. Держитесь друг друга, как вы держитесь меня. К вам придут очень многие, и они узнают вас по тому, что вы - вместе в беде ли, в счастье ли, в любви ли, в гонениях ли. Всегда вместе. Даже если дело ваше, которое и есть жизнь ваша, разбросает вас по разным землям... - Постоял, помолчал. И все пб-прежнему молчали и, не отрываясь, смотрели на него. Ждали сигнала? Да, так, понимал Петр. Время подошло... - Мне надо собраться с силами. Я хочу подышать ночным свежим воздухом. Мать, Мария, все родные мои, друзья мои, оставайтесь здесь, празднуйте. А учеников моих прошу пойти со мной.
И сразу вышел из комнаты, не дожидаясь сопровождения. Лишь Петр и Иоанн, отчетливо ощущая размеренный ход вреч мени, успели сразу за ним, а остальные десять догнали их, когда они уже достигли пруда Шилоах, за которым были ворота из города.
Иешуа торопился. И Петр тоже спешил. Часики в его мозгу тикали, как бешеные, уже к десяти вечера подбирались. Времени до финала - кот наплакал.
– Куда мы идем, Равви? - спросил Андрей.
– В сад Гат-Шманим, - ответил Иешуа, быстро спускаясь по склону и перепрыгивая ручей, бегущий по дну оврага - или, как чаще его называли за глубину и обрывистость склонов, ущелья Кидрон.
– Это ж неблизко, - удивился Андрей.
– Разве в Иершалаиме воздух свеж? - вопросом ответил Иешуа. -- А в Гат-Шманим много олив, там дышится свободно...
"И оттуда очень хорошо видно Храм. Как на ладони".
"Ты опять прав, Кифа. Ты знаешь, зачем я иду туда. Может быть, ты решил, что я сдался, заранее признал поражение, когда говорил за трапезой, что вы, мои ученики, вырастите нашу Веру после меня? Когда я произнес слова Элиягу про то, "как я буду взят от тебя"?.. Если это и произойдет, то очень не скоро. Я иду побеждать, Кифа. Ты же видел чудо с камнем и холмом ?.. Я повторю: Храм - это камень и земля. А силы у меня много! Помнишь пророчество Захарии ?"
"О разрушении Храма? Помню. Только не надорвись, Иешуа. Храм- очень большой камень... Кстати, ты слыхал, что отряды Вараввы рассеяны, а сам он схвачен людьми префекта?"
"Слыхал... Мне не нужен Варавва. Я сам... Да, не забудь, что ты обещал рассказать мне все а себе..."
"Расскажу".
"Я очень тебя люблю, Кифа, несмотря на то, что ты задумал".
"Я же сказал: как бы все ни случилось, все закончится хорошо".
"Но в псалме Давида сказано: "Даже человек мирный со мною, на которого я полагался, который ел хлеб мой, поднял на меня пяту". Ты говоришь о результате, Кифа: все закончится хорошо, а я - о самом действии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155