Петр малость опешил. Именно решение этого вопроса простым ему как раз не казалось. Он его пока не нашел - решение. Или, точнее, не искал. Считал: само объявится, когда час пробьет... А часы между тем тикали, стражники наверху могли и заволноваться: не случилось ли чего со знатным гостем, не свалился ли он в ямку, не нужна ли ему посильная помощь?.. Могли спуститься вниз и обнаружить гостя и пленника мирно беседующими. Скандал! Римляне в Иудее ни с кем ни о чем впустую не беседовали, тем более со смертниками: коль надо убить зачем тянуть время... А оно преступно, понимал Петр, тянулось - и здесь, в доме стражи, и, главное, во дворце, где тоже с понятным нетерпением ждали возвращения храброго римского патриция-воина Вителлия, любителя балета, с трофеем на блюде. Особенно одна - ждала...
– Что ты имеешь в виду?
– Тыкву, - сказал Иоанн. - Ты же помнишь... А что, подумал Петр, толковый вариант. Он-то помнит, как не помнить. Только вариант сей потребует и нервного и ментального напряжения - с ума бы не сойти ненароком, с катушек не соскочить, крышу не упустить! Напряжение тем больше, чем больше людей подлежат - или здесь подстоят? - внушению. А гостей у Ирода - человек триста, специально не считал, но много, много... Но никто его, Петра то есть, за язык не тянул - про голову Крестителя. Сам вызвался принести...
– Можно, конечно, проще, - сказал Иоанн, - Можно, конечно, просто встать и уйти, даже не попрощавшись. Но ведь ты же не можешь - не попрощавшись, да, Кифа? Ты ведь должен сделать все точно - так, как тобой запланировано, да? Ты ведь не случайно придумал про отрезанную голову, что-то это для тебя значит?..
Петр знал: ученик не допускает в своих словах ни грана издевки или хотя бы иронии. Чувство юмора у Иоанна - далеко не самое сильное качество, он всегда, на взгляд Петра, чрезмерно серьезен, а если Петру иногда и чудится ирония в его словах, то тут самое время креститься, раз чудится: Иоанн чужд иронии, он такого слова в словаре не держит. Все - всерьез. Всегда. А значит - и Петр не впервые убеждался в том! - Иоанн догадывается, что все действия Петра, начиная с той, давней-предавней встречи с подростком Саулом на людной улице Иершалаима, все они подчинены какой-то цели, неведомой Иоанну, но явно им ощущаемой. От самого первого, когда Петр потребовал, чтобы Саул с тех пор назывался Иоанном, - до последнего, когда он сказал о своем аресте: "Я подумал: а вдруг это нужно тебе". Только Иоанн сказал эти слова без ярости, без подспудных обвинений, а даже с неким смирением, отнюдь доселе не свойственным ему, а Иешуа, который тоже умный, тоже давно понимает, что Петр знает куда больше, чем говорит - как его прорвало в Капернауме! - тот чуть ли не с ненавистью высказал Петру - нет, не претензии даже, а лишь именно прорвавшееся обвинение учителю, который обманывает ученика. Точнее - недоговаривает. Но Иешуа, который тоже не похож на себя прежнего - они как будто поменялись с Иоанном характера-. ми, хорошо, если на время! - не стремится помочь Петру вслепую, он сначала хочет прозреть, а уж потом... А Иоанн; "Я подумал: а вдруг это нужно тебе..."
Верно подумал. Нужно.
А он, к слову, всегда верно думал.
Петр иногда прикидывал: скажи он Иоанну правду - про живое время, про его Службу, про тайм-капсулы, про все остальное, включая идею проекта "Мессия", как тот отреагирует? И сам себе отвечал: очень не исключено, что - всерьез, что - вполне адекватно.
Может, и придется когда-нибудь сказать, кто это сейчас сможет предвидеть? Может, и придется... Тем более что решение, которое, если уж быть окончательно честным с самим собой, зрело давным-давно, где-то глубоко в подсознании зрело вопреки всяким правилам, уложениям и даже логике, решение это, наконец, созрело. Иоанн останется жить. Кем он станет жить, не Крестителем же, не Предтечей - так это второй вопрос, его и решать - во вторую очередь. А Предтеча умрет, как точно сообщено "городу и миру" евангелистом Матфеем, бывшим римским сборщиком податей; уже попавшим в число верных учеников Христа.
– Тыква, говоришь... - задумчиво сказал Петр. - Где я тебе ее возьму?
– Думаю, в доме есть... - размышлял Иоанн. - Где-нибудь рядом с кухней... Усыпим стражу, пусть отдохнут немного, а тыкву поищем. А потом они проснутся, не вспомнят о том, что спали, и ты с ними пойдешь во дворец. И все будет, как тогда...
Тогда была не тыква. Тогда были камни.
Они с Иоанном - в тот год ему, кажется, исполнилось двадцать пять - шли теплым вечером по дороге из Кумранской обители в Иерусалим. Было тоже лето, темнело поздно, но воздух уже подернулся серо-сизой туманной дымкой сумерек. Пришли почти, оставалось километров шесть, то есть примерно четыре поприща, когда далеко впереди показались всадники. Римский разъезд. Вероятно, они ехали из крепости Антония в Иерихон, во дворец Ирода. Встречаться с ними желания, разумеется, не возникло. И тогда Петр превратил себя и ученика в камни. С собой у него - в одном из множества карманов мантии - был крохотный креатор, прибор, действие которого основано на принципе голографического построения. Вообще-то мощный стационарный креатор может что угодно превратить во что угодно. Человека - в слона. Дерево - в самолет. И так далее, было бы что превращать, была бы основа... Ну, не превратить, конечно, а заставить наблюдателя видеть навязанное. А креатор у Петра был махонький, слабосильный, он даже кустов из двух людей сделать не мог - только камни, нечто бесформенное... Ну, римляне и не обратили внимания, проскочили мимо...
Иоанн прав: из тыквы на блюде получилась бы преотличная голова, да только не было у Петра с собой креатора, как не было ни одного кармана в его легкой лацерне. А мчаться за креатором в известный дом в Нижнем городе - поздно, поезд ушел. Правда, сейчас их двое - паранормов, можно попробовать без креатора, но как проверить - получится или нет? Дело в том, что хороший паранорм может навязать постороннему - или нескольким посторонним - иллюзию, или, точнее, создать наведенную галлюцинацию, да только сам он по-прежнему будет видеть то, из чего эту галлюцинацию сотворил. Иначе - она разваливается.
Было дело: развлекался так Петр в дружеских компаниях с застольями...
– Смотри внимательно, - сказал Петр. - Что ты видишь? Он сосредоточил себя на светильнике, закрыл глаза.
– Вижу кувшин, - сообщил Иоанн, - а теперь в нем - роза... Нет, уже две розы...
Петр открыл глаза: перед ним по-прежнему горел светильник.
– А теперь? - спросил.
– Кувшин с розами, - подтвердил Иоанн. - Хороший кувшин. Подробный. Видимо, римская работа - глазировка очень тонкая...
– А розы?
– Одна красная, другая белая... Слушай, на них капли росы появились...
– Ну, все, - сказал Петр. - Представление окончено.
– Только начинается, - не согласился Иоанн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155