разболтал всем, кому смог, о чудесном исцелении сына. Мухой разболтал!
– Ты права, женщина, все так и есть. - Иешуа принимал игру: доктор значит, доктор!
Он присел возле ребенка, выпростал у него из-под одежды одну руку, внимательно изучил. Дитя глядело на собственную конечность, как на отвлеченную вещь, - пустым, ничего не выражающим взором.
– Я вылечу ей руки. - Иешуа, сидя на корточках, повернулся к Петру, смотрел пристально, серьезно. - Я сам вылечу ей руки.
На слове "сам", было сделано явное ударение. Впрочем, Мастер и не собирался вмешиваться в "чудотворение" Иешуа: дал обещание - изволь сдерживать, тем более что походная аптечка полевого агента Службы Времени была бы здесь бессильна. Ребенок родился с атрофированными руками - операция помогла бы, а так...
– Равви, это мальчик, - тихо произнесла женщина.
– Что? - Иешуа поднял на нее глаза.
– Ты сказал "вылечу ей", а это мальчик, Навот, мой младший сын.
– Мальчик, - рассеянно повторил Иешуа. - А какая разница? Скажи мне, женщина, ты веришь в меня?
Крестьянку вопрос смутил. Петр уловил недоумение: как это так? Что значит "веришь, не веришь"? Если лечишь людей и они выздоравливают, то чему здесь можно не верить?
– Ну....да... - нерешительно сказала.
– Послушай, - Иешуа встал перед ней в полный свой, немалый рост, - это простой вопрос, и мне важно знать правдивый ответ. Веришь ли. ты, что я помогу твоему сыну?
Иешуа, прищурясь, вглядывался в растерянные глаза женщины. Усиливавшийся ветер срывал с ее головы платок.
Вообще, погода портилась. Причем стремительно. На озере зарождался настоящий шторм, низкие тучи, невидные в темноте, скрывали луну и звезды. Истерично кричали птицы, чутко реагирующие на изменения погоды. Иешуа выглядел если не грозно, то весьма величественно - высокий мужчина в светлых одеждах, с длинными развевающимися волосами, одухотворенным лицом, стоял ровно, незыблемо - неподвластный набирающей силу буре.
Очень кинематографично - Петр смотрел на эту картину глазами человека из будущего.
Из домика потихоньку выходили рыбаки - трое еще державшихся на ногах приятелей, интересовавшихся, куда подевался их дорогой гость. Увидев Иешуа, они оперлись о косяки двери, вглядываясь в ветреную темень, с пьяным любопытством ожидая, что же будет дальше.
Иешуа стоял к ним спиной. Вот он наклонился к женщине и, перекрикивая ветер, спросил:
– Так ты веришь?
– Да! - крикнула она в ответ.
Иешуа неожиданно развернулся к стоящим позади рыбакам и резким, как выстрел, указующим жестом невольно заставил их отпрянуть.
– Вы! Вы верите в меня? Верите, что я смогу вылечить сына этой женщины? Верите, что маленький Навот, возмужав и окрепнув, будет выходить с вами в море и тащить сети с рыбой? Верите, что он станет первым в Кфар-Нахуме силачом? Вы верите в то, что я сделаю его таким?
Иешуа говорил это громко, почти кричал, ветер относил его слова в сторону, но рыбаки все слышали. Они были ошарашены картиной медленно приближающегося к ним явно одержимого бесом человека, которого они всегда знали как добропорядочного плотника из Назарета. Теперь он смотрел на них, как смотрел бы сам Бог. Эмоциональное воздействие усиливалось вытянутой впе- , ред рукой, с перстом, указывающим на них, плюс бурей, штормом, гоном облаков по черному небу... И впрямь - кино.
Мастер искренне наслаждался зрелищем.
Впечатлительные капернаумские рыбаки, простые ребята, с трудом отведя взгляд от Иешуа, переглянулись, пожали плечами, перекинулись парой коротких фраз, утонувших в шуме ветра. Самый рослый из них - Яаков, чуть подавшись вперед, прокричал:
– Да! Иешуа, да!
– Люди верят в меня! -беглый взгляд на Петра. - Верят! Я чувствую! Воистину верят!
Преодолевая напор уже совсем разгулявшегося шквала, Иешуа подошел к Навоту, которого по-прежнему крепко держала мать, встал перед ним на колени, обхватил руками его голову. Держал так, будто хотел ее сдавить с двух сторон, как дыню. Мальчик смотрел на Иешуа испуганно, по щекам текли безмолвные слезы, тотчас мешавшиеся с каплями дождя, но вырваться он и не пытался. Отпустив мальчика, Иешуа, не вставая, оглянулся по сторонам, увидел, что под ногой у женщины застрял лист, обыкновенный лист, сорванный шальной стихией с какого-то дерева и теперь лежавший придавленным кожаной подошвой простой крестьянской сандалии. Иешуа осторожно взял его, расправил, положил перед Навотом на землю.
Тут уже Петру - не Мастеру Службы Времени из двадцать второго века, а страннику из первого - пришлось зримо, напоказ поражаться абсолютно ненаучному чуду, как какому-нибудь... ну, как, скажем, рыбакам из Капернаума, которые прямо рты поразевали.
Лист спокойно лежал на земле. Не придерживаемый, не придавленный ничем, просто лежал, будто и не выл кругом ураганной силы ветер, носящий вихрем по побережью Генисаретского озера тысячи его собратьев, таких же оторванных от родного дерева листьев.
Нет, удержать его под ветром было не так уж и сложно, обыкновенный телекинез наоборот - не двигать мыслью, но мешать движению, однако до сих пор Иешуа почему-то не стремился проявлять телекинетические способности. Разве что давно, еще ребенком...
Что он еще проявит, не без опаски подумал Петр, что дала ему матрица?..
Рыбакам, подошедшим поближе, все тоже было хорошо видно. Лист недвижно лежал у ног мальчика.
Иешуа шепнул ребенку на ухо что-то и положил руку ему на затылок. Петру вспомнилась сцена почти двадцатилетней давности в иерусалимском доме маленький Иешуа тоже проходил через это: дядя-паранорм, рука на затылке, прыгающая чашка. Это и в самом деле несложно.
Представление продолжалось.
Мальчик нагнулся к листку, невольно выбравшись из-под маминого прикрытия ветер с готовностью подхватил его лохмотья и принялся играть с ними. А лист спокойно ждал. Нерешительным жестом Навот потянулся к маленькому зеленому пятну на сером, мокром песке. В бывших безжизненными еще минуту назад пальцах вдруг возникло движение - неровное, ломаное. Рука ребенка, подрагивая, приблизилась к листку и медленно, очень осторожно подняла его с земли. Мальчик держал лист аккуратно, почти нежно, словно боясь повредить хрупкую паутину жилок, но ветер не вырывал его из слабых пока пальцев Навота, хотя так должно было случиться, не будь...
Петр удивленно поймал себя на странной мысли: не будь это... чудом? Да, только что он стал свидетелем настоящего чуда. Свидетелем не опосредованным, как в Кане, на свадьбе, а непосредственным, стоящим рядом... Непросто же признаться себе в том, что это чудо... Но как?.. В голове человека из насквозь материального времени, где электроника и химия творят то, что житель даже двадцатого, а не только первого века точно назвал бы чудом, не укладывалось:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155