Исторический, оказывается, жест...
Прошел быстро по площадке ото рва до рва, заложив руки за спину, вернулся, снова пошел. Думал. Или хорошо делал вид, что думал. Остановился. Крикнул куда-то в ворота:
– Воды мне!
Священники застыли, не понимая, что сейчас произойдет.
– Двое солдат, словно только и ожидали приказа, возникли из ворот. Один нес глиняный кувшин с водой, а второй - бронзовую чашу, явно финикийского или египетского изготовления, которую украшала тоже бронзовая коровья голова. Можно было улыбнуться над странной фантазией художника, сделавшего этот сосуд, но не оценить гениальное остроумие Пилата Петр не мог. Он не только отыскал в Торе ну пусть не в Торе, пусть в "Септуагинте", в толковом греческом переводе Ветхого Завета, - стихи об омовении рук, но и отметил, что оное омовение обязано происходить "над головою телицы". Петр-Доментиус в разговоре с другом Понтиём опустил эти слова, поскольку телица по тексту должна быть "зарезанной в долине", а где и в какой долине ее взять Пилату. Так ведь выкрутился, разыскал где-то - неужто люди его прошерстили лавки торговцев поделками из бронзы и меди? - дурную миску с головой коровы и сейчас предстанет перед священниками во всей убедительности их Закона.
Хорошо ли слова выучил?..
Солдат поставил бронзовую емкость между прокуратором и первосвященником, Пилат сложил ладони Горсточкой, кивнул второму солдату: мол, поливай. И принялся тщательно тереть руки.
– В твоем Законе сказано. - Не прерывая процесса, обратился к Кайафе: - "И все старейшины города того, ближайшие к убитому, пусть омоют руки свои над головою телицы... И объявят и скажут:
"Руки наши не пролили крови сей, и глаза наши не видели..." - Стряхнул капли воды на камни, снял с плеча солдатика чистое полотнище, тщательно вытерся. - Я умыл руки, Кайафа. Я чист перед твоим Богом. Так что вся вина за смерть нацеретянина падет на твою голову.
Он отлично выучил слова. Хам хамом, а ума, смекалки и здорового любопытства у него не отнять. Оба - отличные экземпляры: что Кайафа, что Пилат!
Кайафа молчал. Петр чувствовал, что первосвященник потрясен увиденным и услышанным. Потрясен, не верит, не понимает, потому что совсем не ожидал. А народ понял. Зашумел. Кто-то крикнул:
– Он снял с себя вину. Так в Законе...
Петр взглянул на Иешуа: тот смеялся.
Зато Варавве было не до смеха. Как и его подельнику. Никого не пощадил прокуратор, вопреки евангельским утверждениям, а народ безмолвствовал: слова ему никто не давал.
ДЕЙСТВИЕ- 5. ЭПИЗОД - 2
ИУДЕЯ, ИЕРУСАЛИМ, 27 год от Р.Х., месяц Нисан
Римские солдаты, охранявшие осужденных, повели их в крепость. Ворота медленно закрылись: процедура подготовки к распятию, по мнению Пилата, не требовала праздных зрителей. Но толпа не расходилась. Более того, опять вопреки евангельским текстам, да и собственным размышлениям Петра вопреки, никто из собравшихся перед каменным пятачком у входа в крепость Антония не Орал хулы развенчанному Машиаху, не пел, не плясал. Наоборот, люди ощущали себя придавленными случившимся, они не понимали, что произошло, не укладывалось у них в головах признанное ими божественное величие Машиаха, Царя Иудейского, и его поистине загадочное ничегонеделание, словно он сознательно шел на смерть. А если сознательно, если смерть для него есть некая цель, пока непонятная апологетам, но явно ими ощущаемая, то стоит подождать, узнать, увидеть продолжение. Что-то да произойдет! Не может посланник Божий, умеющий лечить умирающих и оживлять умерших, разрушать и строить, даже на ладонях своих или собеседника возводить храм или выращивать странный цветок, не может чудотворец покорно и рабски идти на позорную казнь...
Роптала толпа. Недоумевала. Мучилась. Но никто не расходился. Ждали...
Непрерывно рыдала мать Мария. Даже тезка ее из Магдалы давно осушила слезы и все прижимала плачущую женщину к своей груди, укачивала ее, будто малого ребенка. Ученики молчали, как и все кругом. Для них непонятка началась еще сседера, с ухода Иешуа в Гефсиманский сад, в Гат-Шманим, с какой-то отчужденности его qto всех в праздничный вечер, а потом - с полного непротивления аресту. Сейчас она лишь логично - или нелогично! - продолжилась. Ну, говорил он: ударят тебя по правой щеке - подставь левую. Тоже не очень понятно - зачем подставлять, но уж ладно, поверили на слово, как всегда верили, но всегда-то он объяснял сказанное или сделанное, а сейчас он - за воротами крепости, далеко ото всех, и нет объяснений...
Петр мог бы что-то растолковать, но Петр тоже молчал, думал о чем-то своем. И вдруг спросил удивлённо:
– А где Иуда?
– Остался в доме камнереза, - ответил Симон. - Плох он был, совсем идти не мог, слов не понимал. Мы его трогать не стали. Камнерез обещал, что присмотрит...
Петр кивнул согласно: дома так дома. Его мучило отсутствие мысленного контакта с Иешуа. Очень хотелось верить: тот снимет блок, потому что Петр заставил - именно так! - поверить Иешуа в неизбежность и необходимость смерти на кресте, пусть псевдосмерти, техника ее Иешуа доступна, но все же временного исчезновения из списка живых. Петр заставил поверить - Петр должен повести ученика к Голгофе, шаг за шагом его вести, продолжая начатый на Елеонской горе разговор, потому что он, разговор этот, - вернее, непредставимая тема его, заставившая Иешуа поверить Петру, - будет тем наркозом или, если угодно, темвоздухом, который поможет ученику выстоять, вынести самое страшное для него сегодняшнего - публичное унижение, смысл коего не объяснен верящим в него, а без объяснений - непонятен. Иначе: унижение - род предательства. Говоря привычным Библии языком: пастух предает паству, приняв нелогичную смерть...
Хотя почему нелогичную и необъясненную? Сказано пророком Исайей: "Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на нем, и ранами Его мы исцелились".
Мало кто - кроме разве священников - знает сегодня эти слова. Именно их ждут от Петра ученики? Он им напомнит слова пророка. А кто напомнит их тем тысячам, что поверили Машиаху и ради его победы пришли в Иершалаим?.. Еще должен появиться неизвестный пока апостол Павел - только не бросать, не утерять мысль о необходимости его скорейшего появления! - который напишет в Послании к римлянам: "Но Бог свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками". Просто и ясно: мы - грешники, так и не сумевшие до конца, полностью поверить в Царство Божье, поэтому Машиах пошел на смерть, чтобы устыдить нас. И научите верить. Простенько, но всем понятно.
Павлу, конечно, будет легче, коли он появится, уж как и откуда - время подскажет. Но он станет обращаться к единомышленникам, к христианам, а пока и слова-то такого не существует, не говоря уж о движении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
Прошел быстро по площадке ото рва до рва, заложив руки за спину, вернулся, снова пошел. Думал. Или хорошо делал вид, что думал. Остановился. Крикнул куда-то в ворота:
– Воды мне!
Священники застыли, не понимая, что сейчас произойдет.
– Двое солдат, словно только и ожидали приказа, возникли из ворот. Один нес глиняный кувшин с водой, а второй - бронзовую чашу, явно финикийского или египетского изготовления, которую украшала тоже бронзовая коровья голова. Можно было улыбнуться над странной фантазией художника, сделавшего этот сосуд, но не оценить гениальное остроумие Пилата Петр не мог. Он не только отыскал в Торе ну пусть не в Торе, пусть в "Септуагинте", в толковом греческом переводе Ветхого Завета, - стихи об омовении рук, но и отметил, что оное омовение обязано происходить "над головою телицы". Петр-Доментиус в разговоре с другом Понтиём опустил эти слова, поскольку телица по тексту должна быть "зарезанной в долине", а где и в какой долине ее взять Пилату. Так ведь выкрутился, разыскал где-то - неужто люди его прошерстили лавки торговцев поделками из бронзы и меди? - дурную миску с головой коровы и сейчас предстанет перед священниками во всей убедительности их Закона.
Хорошо ли слова выучил?..
Солдат поставил бронзовую емкость между прокуратором и первосвященником, Пилат сложил ладони Горсточкой, кивнул второму солдату: мол, поливай. И принялся тщательно тереть руки.
– В твоем Законе сказано. - Не прерывая процесса, обратился к Кайафе: - "И все старейшины города того, ближайшие к убитому, пусть омоют руки свои над головою телицы... И объявят и скажут:
"Руки наши не пролили крови сей, и глаза наши не видели..." - Стряхнул капли воды на камни, снял с плеча солдатика чистое полотнище, тщательно вытерся. - Я умыл руки, Кайафа. Я чист перед твоим Богом. Так что вся вина за смерть нацеретянина падет на твою голову.
Он отлично выучил слова. Хам хамом, а ума, смекалки и здорового любопытства у него не отнять. Оба - отличные экземпляры: что Кайафа, что Пилат!
Кайафа молчал. Петр чувствовал, что первосвященник потрясен увиденным и услышанным. Потрясен, не верит, не понимает, потому что совсем не ожидал. А народ понял. Зашумел. Кто-то крикнул:
– Он снял с себя вину. Так в Законе...
Петр взглянул на Иешуа: тот смеялся.
Зато Варавве было не до смеха. Как и его подельнику. Никого не пощадил прокуратор, вопреки евангельским утверждениям, а народ безмолвствовал: слова ему никто не давал.
ДЕЙСТВИЕ- 5. ЭПИЗОД - 2
ИУДЕЯ, ИЕРУСАЛИМ, 27 год от Р.Х., месяц Нисан
Римские солдаты, охранявшие осужденных, повели их в крепость. Ворота медленно закрылись: процедура подготовки к распятию, по мнению Пилата, не требовала праздных зрителей. Но толпа не расходилась. Более того, опять вопреки евангельским текстам, да и собственным размышлениям Петра вопреки, никто из собравшихся перед каменным пятачком у входа в крепость Антония не Орал хулы развенчанному Машиаху, не пел, не плясал. Наоборот, люди ощущали себя придавленными случившимся, они не понимали, что произошло, не укладывалось у них в головах признанное ими божественное величие Машиаха, Царя Иудейского, и его поистине загадочное ничегонеделание, словно он сознательно шел на смерть. А если сознательно, если смерть для него есть некая цель, пока непонятная апологетам, но явно ими ощущаемая, то стоит подождать, узнать, увидеть продолжение. Что-то да произойдет! Не может посланник Божий, умеющий лечить умирающих и оживлять умерших, разрушать и строить, даже на ладонях своих или собеседника возводить храм или выращивать странный цветок, не может чудотворец покорно и рабски идти на позорную казнь...
Роптала толпа. Недоумевала. Мучилась. Но никто не расходился. Ждали...
Непрерывно рыдала мать Мария. Даже тезка ее из Магдалы давно осушила слезы и все прижимала плачущую женщину к своей груди, укачивала ее, будто малого ребенка. Ученики молчали, как и все кругом. Для них непонятка началась еще сседера, с ухода Иешуа в Гефсиманский сад, в Гат-Шманим, с какой-то отчужденности его qto всех в праздничный вечер, а потом - с полного непротивления аресту. Сейчас она лишь логично - или нелогично! - продолжилась. Ну, говорил он: ударят тебя по правой щеке - подставь левую. Тоже не очень понятно - зачем подставлять, но уж ладно, поверили на слово, как всегда верили, но всегда-то он объяснял сказанное или сделанное, а сейчас он - за воротами крепости, далеко ото всех, и нет объяснений...
Петр мог бы что-то растолковать, но Петр тоже молчал, думал о чем-то своем. И вдруг спросил удивлённо:
– А где Иуда?
– Остался в доме камнереза, - ответил Симон. - Плох он был, совсем идти не мог, слов не понимал. Мы его трогать не стали. Камнерез обещал, что присмотрит...
Петр кивнул согласно: дома так дома. Его мучило отсутствие мысленного контакта с Иешуа. Очень хотелось верить: тот снимет блок, потому что Петр заставил - именно так! - поверить Иешуа в неизбежность и необходимость смерти на кресте, пусть псевдосмерти, техника ее Иешуа доступна, но все же временного исчезновения из списка живых. Петр заставил поверить - Петр должен повести ученика к Голгофе, шаг за шагом его вести, продолжая начатый на Елеонской горе разговор, потому что он, разговор этот, - вернее, непредставимая тема его, заставившая Иешуа поверить Петру, - будет тем наркозом или, если угодно, темвоздухом, который поможет ученику выстоять, вынести самое страшное для него сегодняшнего - публичное унижение, смысл коего не объяснен верящим в него, а без объяснений - непонятен. Иначе: унижение - род предательства. Говоря привычным Библии языком: пастух предает паству, приняв нелогичную смерть...
Хотя почему нелогичную и необъясненную? Сказано пророком Исайей: "Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на нем, и ранами Его мы исцелились".
Мало кто - кроме разве священников - знает сегодня эти слова. Именно их ждут от Петра ученики? Он им напомнит слова пророка. А кто напомнит их тем тысячам, что поверили Машиаху и ради его победы пришли в Иершалаим?.. Еще должен появиться неизвестный пока апостол Павел - только не бросать, не утерять мысль о необходимости его скорейшего появления! - который напишет в Послании к римлянам: "Но Бог свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками". Просто и ясно: мы - грешники, так и не сумевшие до конца, полностью поверить в Царство Божье, поэтому Машиах пошел на смерть, чтобы устыдить нас. И научите верить. Простенько, но всем понятно.
Павлу, конечно, будет легче, коли он появится, уж как и откуда - время подскажет. Но он станет обращаться к единомышленникам, к христианам, а пока и слова-то такого не существует, не говоря уж о движении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155