вешал и сек плетьми; и не из пиитического любопытства, как клеветал Дмитриев: начальники отдельных отрядов самовластно наказывали и миловали, состояние всего обширного края, где свирепствовал пожар, было ужасно… не приведи Бог видеть русский бунт: бессмысленный и беспощадный! здесь дороги войны свели поручика с генерал-поручиком Суворовым. Суворов, всего четырнадцатью годами старше, ещё не граф, не князь, не Рымникский, не Италийский, помнил, что отец Державина служил в полку у его отца; писал к Державину младшему: …об усердии к службе Ея Императорского Величества вашего благородия я уже много известен, тож и о последнем от вас разбитии киргизцев, как и послании партии для преследования разбойника Емельки Пугачева; по возможности и способности ожидаю от вашего благородия о пребывании, подвигах и успехах ваших частых уведомлений… о подвигах и успехах ваших. Неудача: Бибиков умер! неудача; отряд Державина, заплутавший в осенней степи, одним днем опоздал пленить Пугачева; уже везли Пугачева выдать в руки генералу графу Панину! неудача: Панин перед императрицей чернил Державина самою черною грязью! неудача: Суворов забыл попросить пред императрицей о Державине! гнев привел его в Черную Грязь к Потемкину: Чего же ты хочешь, спросил Потемкин — Чин полковника и наградить деревнями! — …хорошо, зевая, Потемкин; Вы полу чите; и в Петергофе, с прошением, к статс-секретарю Екатерины Безбородке; Безбородке понравился; чин дали, из военной службы исключили; вряд ли дослужился бы он до генеральского чина: вспыльчив и упрям, плохой солдат; потому что был много больше, чем солдат; неудобный в подчинении офицер: потому что был много лучше, чем офицер; император Александр с огорчением о Державине министре: излишне ревностно служит. Излишне ревностно. И не умел служить лицам. Суворов, не умея прислуживать, умел валять дурака, юродствовать, Екатерине он: ты моя Богородица, кланялся ей и крестился, как на икону; смеялась: такая игра. Державин лез напролом; чудовищной дерзостью, — певец Екатерины! — и порождением дерзости была ода к Фелице, читана в первый раз публично на обеде у Ивана Шувалова, где среди многих знатных был Безбородко, младший из младшего поколения екатерининских вельмож; старшее, если упоминать лишь тех, кого Микешин отлил в бронзе: Екатерина; Суворов, ее ровесник; Румянцев, Чичагов; младшее: Орлов, Потемкин, Державин, Дашкова; Румянцев годился Безбородке в отцы, а Бецкой в деды. Имени Безбородки не осталось ныне на картах Города; в Петербурге имелись Безбородкинский проспект, сады Безбородки; правда, осталась Кушелёвка; от имений Кушелёвых-Безбородко. Имя Безбородки памятно анекдотами, ему единственному позволено было в Санкт-Петербурге палить из пушек всякий раз, как партнер в игре в карты ошибался, он делал знак и пушки палили; партнеры очень обижались; владелец громадного состояния, беспечно и очаровательно его тратил, и растратить не в силах был; в торжественные дни приезжал во дворец в золоченой карете, андреевская звезда, погон орденской ленты, пуговицы на кафтане, пряжки на башмаках прямо-таки сделаны были из бриллиантов, дом его в Ново-Исаакиевской гремел пирами, блистал внешним и внутренним великолепием, зала по проекту Гваренги, мебель из дворцов французских королей, гобелены из Малого Трианона Марии-Антуанетты, Амур Фальконета, и сотни, именно сотни прекраснейших картин; и хозяин, лукавый, хитрющий хохол, любящий ходить в синем сюртуке, в спущенных, белых, чулках; во дворец ездил лишь по необходимости; любил пить горилку с земляками хохлами; простодушный земляк, наскучив в мраморных и гобеленовых палатах, заинтересовался мухой, махнул тяжелой лапой: и сшиб итальянскую вазу в тридцать тысяч рублей; на что канцлер и светлейший князь, с живейшим интересом: чи, поймав? То был ум — из наиболее ясных умов Империи; пользовался безграничным доверием императрицы, и ни разу доверию не изменил; гневалась она на него и пеняла ему: за неистощимую любовь его к женщинам; гарем из крепостных красавиц; гарем из актрис; гарем из итальянок; и еще гулять отправлялся, в вольные дома что попроще, к петербургским прелестницам, вот где икренне его любили за веселость и добрый нрав; кутил со всем Городом: с солдатами, трактирщицами, ямщиками; в шестом часу утра ему пускали кровь, плюхали, бесчувственного, в ванну с о льдом; и в восемь, минута в минуту, трезвый, сумрачный, без кровинки в лице: с докладом к императрице; в любовницах у него была Тоди, певица, красавица, не имевшая себе равных в Европе, и знаменитая певица Давиа, и знаменитая, великолепная Габриелли, Катарина Габриелли, кухарочка Габриелли, имя ей дал князь Габриелли, она была доченькой его кухарки; чудесная история, Габриелли запросила у Екатерины за выступления десять тысяч в год. Екатерина, нахмурясь, заметила, что у нее фельдмаршалы столько не получают; передали Катарине, и кухарочка Катарина, пожав плечиком: пусть императрице Катарине поют ее фельдмаршалы, князь Безбородко был прост и подарил Катарине полмиллиона; жизнь Габриелли, исполненная приключений, вот вам сюжет; не знаю, смутит ли вас то, что о ней написаны уже две сотни романов; милой подружке своей Леночке, танцовщице, Безбородко подарил просто город, на Украине, и дом в Петербурге, в треть миллиона рублей; подарки следующего века, например, от государи императора Николая Александровича балерине Кшесинской, выглядят просто нищенскими. Женщины и любовь того времени, умерьте огонь восхищения в глазах; это же девочки, девки покупные… — …и принужд е нные лобзанья, и златом купленный восторг; жили, утопая в роскоши и точно не зная иного закона, кроме прихоти, иноземцы мутились разумом в том чаду роскоши, за карточным столом у Екатерины играли на бриллианты, презрительно косясь на золото, кучи бриллиантов рассыпались перед игроками, огни свечей адски играли в них, расплачивались, отсыпая бриллианты золотой ложечкой, ставки были: дюжина чайных ложек; а пиры! а торжественные вечера!.. чего не знали в тот век, это разврата, гадкого мелочного разврата; шел какой-то всеобщий любовный загул, метель любовная! к любви приучала литература; не имея ещё российской литературы, бесхитростно понимали своею литературу всего мира; мира живущего и Мира умершего; сочинений отцов церкви не читали, богобоязненность почиталась дурным вкусом; кадеты зачитывались Дидеротом, Руссо, Монтескьё; сидельцы в лавках цитировали Вольтера, мудрено смущаться любовных страстей, если предметом чтения были Стратов, Теофраст, Аристипп, Деметрий Фалерский, Гераклит Понтийский, Антисфен, Клеанф, Хрисипп, Аристон, Офер… и Монтень, и Брантом, и Стерн… в девятнадцатом веке старики изумляли молодежь своим насмешливым вольномыслием, вольтерьянством, весельем, душевным здоровьем;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145