граф Кирилл выпил рюмку, качнул головою: скажи, братец, что и я умер. Затем умер Безбородко. Умер Суворов, ещё Державин ударял в струны своей лиры, как уже всё вокруг него изменилось, век Екатерины, полководцы-орлы, вельможная роскошь и вельможная жизнь унеслись как сновидение, наступил век Александра, опрятный, благопристойный, вылощенный, умерли, всем ненужные, всеми забытые Орлов и Чичагов, умерла старуха княгиня Дашкова, и лишь через полвека память о ней оживет, когда горделивые и горькие ее записки Герцен напечатает в Полярной Звезде, все умерли… и их забыли, а старик Державин ещё хаживал в министрах, и гневил неуступчивостью своего государя, пятого на державинском веку, и сочинял прелестные стихи очаровательной красавице, государевой любовнице, и сама того не знает, чем всех больше хороша, пережил Тильзитский мир, сочинил сердитую записку о том, что нужно готовиться к нападению Наполеона, пережил нашествие Наполеона, пожар Москвы, взятие Парижа, увидел Пушкина, моё время прошло, теперь ваше время, явится свету второй Державин: Пушкин, который уже в Лицее перещеголял всех писателей, читающего стихи, те, какими открываются теперь все пушкинские собрания сочинений. Короток век. Бецкий, уже взрослым человеком, видел государя Петра. Как коротко столетие: от грозного всесилия Петра до пленительной юности Пушкина, от Смутного времени до возникновения Петербурга, от празднеств в честь открытия памятника Екатерине до наших дней. И умер Державин. И последние его стихи… умер, как Петр Великий: не успев дописать главного. Искусство: так умереть! В час смерти Державин вернулся вдруг к тому чувству, какое испытал, узнав о кончине Потемкина, чувству, которое некогда продиктовало ему Водопад, — …в твоем жерле — всё утопает в бездне, мгле!.. не так ли с неба время льется? не упадает ли в сей зев с престола царь, и друг царев?.. — как, величественно, поразила его смерть князя Таврического, если, двадцать четыре года спустя, учуяв свою смерть, вернулся вдруг мыслию к жуткому жерлу, водопаду времени, водопаду вечности, водопаду забвения, кои явились ему, в утраченном, исчезнувшем прошлом, явились вместе со смертью Потемкина, река времен в своем стремленье уносит все дела людей, и топит, жуть какие слова, какие каменные и животворящие глыбы, какое величие, какие слова, и каждое на своём, единственно верном, месте, в пропасти забвенья народы, царства, и царей. Время, Забвение; Вечность, а если что и остается, чрез звуки лиры и трубы, то Вечности жерлом пожрется, и общей не уйдет судьбы. Лишь… Как, поразительно, противопоставляет он лиру — забвению, реку времени — вечности! лира беспомощна, жалка, ничтожна перед жерлом Вечности. Лишь… что: лишь? — завещана им загадка; а он ведь знал: что являет из себя это лишь; завещана им загадка. Искусство: так умереть!.. вспомнили для чего-то теперь византийскую принцессу Анну, дочь императора Алексея Комнина, историческое повествование, писала Анна, сдерживает поток времени, принцесса Анна писательница истории, и говорила о другом; а Державин, также кстати, Державин мог читать её сочинения, в шиллеровских переводах;…а если что и остается, чрез звуки лиры и трубы, — то Вечности жерлом пожрется… и общей не уйдет судьбы. Лишь… лучше бы он не писал этого лишь, лучше бы не писал, не тревожил!.. Державин не будет никогда популярен; что Пушкин именовал дикостью: громадность его; любить его стихи, как и стихи Ломоносова: невозможно; невозможно жить в соборе; возможно лишь обнажить голову. Державинские стихи невозможно читать вслух, читать подряд, от первой и до последней строки и без тяжелейших пауз: нет у нас такого дыхания; а ода Бог!.. он первым из русских писателей, одой Бог, обрел европейскую известность, Бог его переведен был на все европейские языки; безумно еретическая ода, Гаврила Романович вообще был дикий язычник во всем, в тяжелой колеснице грома, гроза на тьме воздушных крыл… труба величья сил Верховных, вития Бога и посол!.. язычество пантеизма, язычество как утверждение не личного надмирного божества, а космоса, и светоносность Державина языческая, муза Эллады, пылкая Сафо, и ужасновение его языческое, жизнь — жертвенник торжеств и крови, гробница ужаса, любви… его река времен отвергает Историю, но отвергает вовсе не как Библия, Экклезиаст; не помню, чтоб занимались философией Державина, а ведь он величайший в русских литераторах философ, истинная литература всегда философия, скажите мне, что думает литератор о времени, или что думает он о жизни, или что думает он о красоте, или что думает он о боге, или что думает он о творчестве, и всё уже видно, по единому слову, по когтям, или же по ушам, великий старец Державин удивительно перекрещивается с Гегелем, здесь есть вместе с тем и теперь, противопоставление вечности и времени, где созерцание есть измерение, где созерцание ставит созерцающего вне времени, где идея стоит над временем, потому что она составляет понятие самого времени, где вечность является истинным настоящим, где вечность не будет, вечность есть, где время существует единственно как истина бытия и как снятие всех его противоречий, но Державин успел сказать более, успел, почти уже умерев, записать мучительно великое и загадочное:…лишь!.. в греческой философии случился непостижимый, невероятный ошибочный миг, когда геометрия египетская, прилежно изученная, родила упрощенное понимание мира, муж неразумный, не ведал он дел, устрояемых Зевсом, родив попутно и великую логику, и форма уже могла пониматься как очертание, внешность, и современники Державина, вслед за Зеноном, может быть, и не зная его имени, оглядывались вокруг и трудолюбиво, машинально повторяли, что летящая стрела неподвижна, что мир неизменен, только некоторые восходили к круговому движению, узаконенному Экклезиастом, ещё Аристотель видел, что для неискушенного взгляда из всех движений круговое движение является первым, и что негибнущее первее гибнущего, Гаврила Романович вздорил с веком и со всей окружающей его жизнью, утверждая первичность, главенство гибнущего, чувствуя неоспоримость гибельности, его Бог истинно языческий, аристотелевский, бог Возрождения, самый вкус которого уже был утрачен в Европе, бог неоплатоников, все наименования неубедительны и условны, в школе неоплатоников сказались блестяще и Платон, и Аристотель, и стоики, Евклидова греческая философская геометрия преодолена была и разрушена величайшим гением, Николаем Кузанским, утверждение времени, или же измерение движения, что одно и то же, зависит от обоснования его в душе, Малыш наш сделал небольшую, занятную работу о тождественности взглядов и ряда утверждений Державина и Николая Кузанского, где Бог есть и предел суммы всех возможных становлений, и каждое отдельное мельчайшее становление, Кузанский утверждал красоту как вечное становление, и Державин в Водопаде утверждал красоту, высшую красоту, как вечное уничтожение, и в поздней памяти людей живи лишь красотой твоей!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145