участь Сечи, знаменитой ещё изменою в канун Полтавской битвы, была решена: Екатерина уничтожила Запорожскую Сечь; Польша из театра военных действий стала тылом России в войне против Турции; в ту же осень, в глубоком тылу, в Оренбуржье, явился Пугачев, Суворов писал о себе: неуспеваемый перелетать с одного места на другое; Екатерина о нём: он один целой армии стоит; Ланцкрона; Краков; Туртукай; Кинбурн; Фокшаны; Очаков; Рымник; Измаил; Крупчицы; Брест; Прага; Варшава; Милан; Мантуя; Турин… истинный успех, из успехов успех: своевольный марш с крохотным отрядом на Брест; и своевольное взятие Варшавы; чего не мог простить ему Румянцев; Екатерина:…вы знаете, что я без очереди не произвожу в чины; но вы сами произвели себя в фельдмаршалы! и за Крупчицы и Брест: громаднейшее именье, Кобринский Ключ, семь тысяч душ, к пяти или шести тысячам душ, уже имевшимся: и доставшимся от отца, и нажитым, прикупленным вследствие рачительного хозяйствования; помещик с тремя сотнями душ считался богатым, счастливейшим человеком; братья Ушаковы вступали в службу, вчетвером владея одним крепостным; известное: отец мой имел пять тысяч душ и жил не хуже графа Шереметева, хотя был ровно в двадцать раз беднее, москвичи помнят еще его обеды, домашний театр и роговую музыку… граф Суворов: из богатейших помещиков Империи; и на глупости, вроде роговой музыки и домашнего театра: не тратился; хозяин решительный, внимательный, жестоко заботливый; погорельцам, и обнищавшим помогал; и те деньги, в складчину, возвращал ему мир; крестьянских девиц покупал: девки дешевле мужиков, а младенцев мужского полу рожают даром:…лица не разбирать, лишь бы здоровы были, девиц отправлять на крестьянских подводах, как возят кур, но много сохранней; ни единого мужика из своих имений не отдал в рекруты, рекрутов покупал у других помещиков, деньги за рекрута платил, опять-таки в складчину, мир, в заботе его о солдате нет чувствительности, Юлий говорит, что это ведомо каждому ротному старшине: солдат должен быть весел, здоров! и горд, в отчаянности солдата, говорит Юлий, всегда живет, три у солдата доктора: водка, чеснок да смерть, живет презрение; презрение ко всякой другой жизни, и к гибели, из презрения, говорит Юлий, произрастает гордость, войсковая, ни на какую другую не похожая, гордость, худой командующий пренебрежет ею: и вместо армии получит толпу мародеров, гений войны раздует гордость в пожар, единичную гордость гренадера сделает гордостью за народ, Отечество, Империю, Государя; конечно, ежели есть у Империи Наполеон или Цезарь, с именем которого, рыча благодарно, ринется гвардия в штыковую, Юлий говорит, что Суворов был гений духа; и гений профессионализма, его идеал: идеал из будущего, профессиональный солдат, не имеющий другой жизни, кроме войны, обученный всему, что нужно на войне, не ведающий в войне неожиданностей, умеющий действовать в одиночку; а Малыш увлечен: считает, что загадка Суворова в том, что он гениальный писатель; опираясь на Валери, с его Наполеон, Цезарь суть писатели, наделенные изумительным даром повелевать людьми и явлениями, творением мира посредством слов, опираясь на стиль Суворова, чистый литератрон, Малыш считает его одним из лучших российских писателей, из главнейших создателей нынешнего языка: чуткий слушатель, великолепнейший стилист; афористичность изложения; за полтора века до того, как Пушкин и Грибоедов стали известны русскому народу, сочинения Суворова, первого из российских писателей, уже разошлись в народе, зазвучали: поговорками, присказками, пословицами; всё, что Малыш о Суворове писал, именует набросками; изучение требует теории: постичь тайну стиля значит узнать тайну мировосприятия автора; и уверен, что найдет ключ к загадке исчезнувшей личности;…зачем я не живописец!.. — …вы сами произвели себя в фельдмаршалы: за Варшаву и Прагу Суворову прощён Измаил, ведь Потемкин уже умер; жестокости Праги долго поминались ему в укор, Герцен: свирепый живодер Праги; иначе чувствовал Прагу Пушкин, его великодушное и мы, Пушкин не желал отделять себя от всего русского, и вы, бывало, пировали. Кремля позор и — плен; и мы о камни падших стен младенцев Праги избивали, когда в кровавый прах топтали красу Костюшкиных знамен, герой битв, Суворов был политик; ему важна репутация жестокости, первая баталия в Италийском походе, Брешия, победа легкая, почти неощутимая, решительно его не устраивала; исправил реляцию; умелый редактор, стилист: Европа содрогнулась от этой реляции, Европа возмутилась турецким способом введения войны… то же самое: Прага; Варшава, устрашенная слухами, а слухи Суворов умел распускать, и мы, нужно признать, ничего не знаем о взятии Праги, кроме слухов под редакцией Суворова, Варшава сдалась: горстке войск. Войдя в Варшаву, объявил прощение, всем; восставшие сложили оружие, восстания готовившиеся угасли не возгоревшись; милостивость Суворова выгодно оттенялась крайней жестокостью австрийцев и пруссаков. Торжественное поднесение золотой табакерки: Варшава своему спасителю. И горчайшее унижение: за Варшаву Платону Зубову жаловала Екатерина тринадцать тысяч душ. В заносчивости уступил Персидский поход Валерьяну Зубову: и горько в том каялся. Екатерина щедротами к Зубовым сумела его бесконечно уязвить; очень её не любил; паясничал пред нею: на грани оскорбительности; Екатерина забавлялась. Просил за племянника, графа Дмитрия Хвостова; и Екатерина возвела его в камер-юнкеры: если б Суворов попросил, я бы, сделала Хвостова и камер-фрейлиной… — Граф Хвостов, поэт, любимый небесами, уж пел бессмертными стихами несчастье невских берегов, истоки его, Суворова, нелюбви к императрице: в истории с женой, жёнушка его откровенно блядовала, в том числе, кажется, и с Хвостовым, в доме, где пришлось генералиссимусу умереть; история; процесс; Синод; челобитную государыне, прося развода; и императрица взяла его жену под монаршую свою защиту. Вот чего он ей никогда не простил! — Глас поэзии чудесной, сердца враждебные дружит… есть тут какая-то непроговоренность, в пушкинском черновике; умеют ли музы примирить вражду?.. Варшава взята, Костюшко пленен, Платон Зубов вознесен, Суворов унижен. Единственный из победителей, кого мне искренне жаль: корнет Хведор Лысенко, ему уже было под пятьдесят, выслужился в корнеты из вахмистров, за отчаянную храбрость;в жарком бою взял в плен Костюшку; и угодил под суд: за то, что ранил Костюшку; можно думать, что Костюшко, с саблей в руке, дожидался терпеливо, когда же его повезут за казенный счет в Петербург; и сгинул корнет; а Костюшку вскоре отпустили: с почетом… кстати, во леву руку от бронзового микешинского Суворова: ещё один, вечный, памятник Суворову и Екатерине, Публичная библиотека, по мирному трактату, после взятия Варшавы, к Империи отходила библиотека, основанная графами братьями Залусскими, ценность её, в общем, ничтожна, всё лучшее Суворов оставил Варшаве, но воображение Екатерины живо нарисовало ей библиотеку будущую, гордость России, Соколов был придворный архитектор, и ему Екатерина велела представить проект:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145