как сопрягает он закон и произвол, где произвол вменяется в закон, да ещё доброю волей, тут есть над чем призадуматься; тем паче, что тремя строчками ниже является вам и всё ослепляющий, и всё затемняющий термин Божество; вот, уместите в одну упряжку эти четыре понятия; а далее, какие, истинно чудо, стихи:…и сердцу женщина являлась каким-то чистым божеством… сияла совершенством. Ея любовь казалась мне недосягаемым блаженством. Жить, умереть у милых ног, вот разве что умереть, умереть, ибо истинная любовь вечно есть гибель; ибо прикасается к истине:…и гаснуть, вот блаженство… — …меня мертвит любовь, в восьмой главе, в осени тёмной и чумной восемьсот тридцатого, в осени чумной и кровавой и чёрной восемьсот тридцать первого с блаженством рифмуется вновь совершенство, сияла совершенством; когда Микельанджело учреждал сонет, где низкий люд низводит красоту до вожделенья, то был трижды и категорически неправ, не о красоте может идти речь, и девка красива; да ещё как красива: божественною красотой может быть красива, о сколько женственности в ней, и божества, и потаскухи; речь идти может лишь о совершенстве: подле которого жить невозможно; и во второй строфе всё переменивает: вдруг её я ненавидел… с тоской и ужасом, запомните эти тоску и ужас, в ней видел созданье злобных, тайных сил… всё в ней алкало слез и стона, питалось кровию моей, ежели ваш любезнейший Пень, каким, кстати, отделом он заведует в уважаемом вашем журнале? ежели он находит эти стихи скучными, то он, вероятно, мертв, зомби, который умер и его подняли и заставили трудиться; я говорила, кажется, что гений каждому и в укор, и указ? конечно, нет; гений никому не укор и не указ, он несколько занес нам песен райских, для чего же огорчаться; и конечно, что пользы, если Моцарт будет жив, и новой высоты еще достигнет. И вот взгляните, что происходит во второй строфе, где божество остается божеством, лишь переступив легко в свою противоположность: уже дьявол; уже кровию моей; а тоска и ужас: всё то же ощущение гибели, но уже оборотной стороною блаженства; вот как думал и чувствовал этот злодей; а уж что там писать, писать он умел от Бога; и в следующей строке: мрамор, перед мольбой Пигмалиона, мрамор ещё холодный и немой, но вскоре жаркий и живой; вы чувствуете, что он делает? категорически поперёк противопоставления божественного и дьявольского он прочерчивает линию, противопоставление неживой природы и жизни; и узлом всего здесь: мольба, то бишь молитва; и подите, разберитесь, вдруг, в мире, вот так вот им, юным Пушкиным, устроенном, где вновь явленной антитезой снимается прежняя, перемениваются категории, — но при участии мольбы и начала божественного; и где понятие живой, ужасно, но так, снимает понятие совершенство; причём не забудьте, что Александр Сергеевич помнил, чем кончил жизнь Пигмалион. Третья строфа ещё сложнее, и сама в себе, и потому, что нагрузка значения учетверяется наличием предыдущих двух строф, третья строфа начинается вдруг цитатой, из Дельвига; что такое цитата в художественном тексте, литературоведение до сих пор не уяснило: не знает, легче всего сослаться на строки, где цитата есть цикада; мне думается, что цитату уместней понимать, как внезапный переход из одной космогонической проекции в другую: или допущение одновременного их существования в мире космическом произведения; цитирование в художественном тексте другого художественного текста есть в единый миг и утверждение и отрицание; как говорят физиологи: сшибка; реминисценция; почти нокаут; прочен мир: для упряжного вола; Джойс, делая реминисценцию фундаментом стиля, сшибает мир с катушек, Пушкин делает иначе: он переменивает, переменивает стремительно принцип устройства мира, звонче, чем в рулетку, с безупречным выигрышем, выигрыш достается тому, кто его, Пушкина, хоть чуточку понимает; а понять мудрено, и в третьей строфе он, цитируя Дельвига, снимает свой, усложненный беспредельно, мир; и затем, уже тотчас… уже тотчас происходит что-то невероятное, семь пуль в три секунды, из револьвера Кольта, в различные мишени: бешеная скачка ковбоев и злодеев по кручам, и все это при эйзенштейновском монтаже, Пушкин тотчас отрицает Дельвига: запишите в графу снято, дробь, присутствует; и дарит ещё один мир; и бог с ним с Дельвигом: тотчас снимает множественность, категорию общего, без которой, казалось только что, стихи эти вообще немыслимы:…но есть одна; и опять-таки, тотчас: уходит и из этого мира, вот был ли я любим, и где, и, долго ли — зачем вам знать? зачем вам знать? вот: пощечина! утёрлись, любезнейший читатель? именно: читатель, ведь, добро бы просто написано: это было напечатано, в уважаемом журнале, не чета вашему; и в следующей строке, в терцию Дельвигу, вводит переменчивость времени; и уже затем запирает ставни: мир жизненного небытия; ведь пусто и темно: глухое окончание жизни, причем без гибели; гибели, возвещенной в начале; теперь пробуйте совместить: все три строфы. Тяжким камнем вот-вот ляжет четвертая. Дознался я, враждебность очаровательная, враждебность военных действий; дознался уже из приключений куперовского шпиона; что здесь происходит: мир враждебности просачивается за запертые ставни, враждебности военной и грозной; и в то же время, нечувствительно для читателя, тройка снова туз: от частного, личного, от единичного вновь вверх, к общему; самое загадочное и невероятное здесь то, какою хитростью автор присутствует и в единичном качестве, и в общем: вот чего никак я не могу понять; и далее, тотчас, он, как Самсон, губя себя, рушит храм: снимает тайну, снимает душу, и великолепным по глупости глаголом надивиться, так и видишь красные губки сердечком, снимает даже возможность мысли о совершенстве, а попутно, щедрость гения, мы узнаём, что не бывает совершенства без тайны; —…душевной тайне изменя, не могут надивиться нами, себя по совести ценя; по совести здесь термин очаровательно рыночный, лавочный, купеческий, замоскворецкий; тут же он, убийственно для любой восторженности, сопрягает восторги и забавны; и уж вовсе между делом, открывает нам ещё одну тайну: что мир, среда, космогония определимы еще и лексическим рядом; здесь, в новом, чудовищном, крайне неожиданном мире, возможно закабалиться, словечко-то, здесь возможно поступить осторожно или неосторожно… очень милый мир, не правда ли? Алиса в Замоскворечье; термины безумие, иль любовь, здесь не звучат; тут идет взаимоизъятие сфер существования; ну, посудите сами: надивиться, и — безумие… безумие; а с безумием в лад, так беспомощно, требовательно и по-детски: в награду; и о камень граненый награды, так уместно сюда введенный, разбивается последняя возможность понимания взаимного; умопомрачительное несовпадение жизни;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145