счастье; то есть: кажется в юности, что оно ведомо им, жрецам минутного; а чем хороша и уютна минута: в любом смерче веков, в любом искривлении времени она остается единицей, она не изменяется; в известном смысле, жить в минуте значит жить в вечной кабале; боюсь, что петербургская юность его явилась горьким уроком зависимости: зависимости от чьей-то дружбы, измен, чьих-то взглядов, от Всеволожских денег, от кодекса дуэли, от молвы, молва, играя, очернила, и уже в Кишиневе он пишет: наше предназначение быть свободными, а через восемь лет: женюсь, то есть жертвую независимостью, моей беспечной, прихотливой независимостью… — …нет счастия, кроме как на проторённых дорогах, чувствую я, и, уверена, что желание счастья, что терзающее желание любви, как переживал его и казнен этим желанием был он, есть тягчайшая мука и самая лютая казнь; жутко представить: бешеный темперамент, бешеный талант, сжигаемый яростью, злобой, очарованностью и восторгом, непонятно, как умещался темперамент его в том узеньком теле, если видно, что не умещался он и в границах Санкт-Петербурга, вы только почувствуйте, что Я помню чудное мгновенье в напряженности дикой и разряде: даже не молния, а какой-то каскад неудержимый молний, какая-то всё губящая спелая гроза, июльская и чёрная, где всё небо трещит и рушится, и в таком убийственном для простого смертного напряжении исполнено все, что он написал, все десять томов, каждая строчка:…а между тем отшельник в темной келье здесь на тебя донос ужасный пишет! — где ни раскроешь: по выражению Малыша, электричеством бьет, как с обмоток генератора! талант, всякий талант неизъясним, всякий талант есть прежде всего скачок, необычайный энергетический уровень: а он… господи, если он влюблялся; это же какой-то непрекращающийся взрыв, запертый в гостиной, где бархаты и салфеточки; а милый пол, как пух, легок; нетрудно вообразить, как он напугивал тех дам, даже робостью своею; и не возбуждал общей симпатии излишне деликатно сказано; Вяземский, по-моему, тот просто его ненавидел: потому что боялся, и эти, горе-гусары, счастливые сыны пиров, очень быстро расчуяли, как положено кошкам, что меж ними растет тигр; и удивительно ли, что Анна Андреевна, иль Марина Ивановна, наделенные божественной долей этого напряжения, слышать ничего не могли про Натали, и про всех прочих, быть, как пух, как шелк, как мех… и в гробу вспоминать Ланского; ведь всё начиналось в отрочестве, и понятие счастья тогда же увязалось навечно с одним: с любовью женщины, безвестных наслаждений темный голод меня терзал; тогда же завязалось и лютое, космическое его одиночество; напряжение, в силу самой природы напряжения, требует разряжения, и чем могущественней оно, тем сильней требует; естественно, он, как мифический его приятель, временами, жуткими прорывами напряжения, единожды в год, всегда осенью… писал в постеле с утра до позднего вечера, и с вечера до петухов, — и только тогда и знал истинное счастье, — …я пел, и забывал обиды слепого счастья и врагов, измены ветреной Дориды и сплетни шумные глупцов; обиды слепого счастья; громадная, горестная пустота возникает где-то внутри этого бешеного напряжения, и ничем, ничем её не утолить, пустота, жестко отчёркнутая несправедливостью в отношении мира к нему, несправедливостью суде, защиты нет, несправедливостью счастья слепого; и насмешливым исполнением желаний, пусть даже желанною и любимой женщиной, всё одно не утолить, вот в чём ужас-то! — …влюбляемся и алчем утех любви, но только утолим сердечный глад… уж охладев, скучаем и томимся… — …когда красавица твоя была в восторге, в упоенье, ты беспокойною душой уж погружался в размышленье… а размышленье — скуки семя… — …любви невольной, бескорыстной невинно предалась она, что ж грудь моя теперь полна тоской и скукой ненавистной?.. — и уже в самом начале жизни:…томила жизнь… — …безверия мученье… — …пустая красота порока блестит и нравится до срока… хоть и взгрустнется о ветрености милых шлюх, однако спасение ещё видится единственно в Женщине; он выбросил из Онегина этот божественный кусок, четыре строфы, и всё ж напечатал, отдельно, в восемьсот двадцать седьмом году, в Московском Вестнике, под названием Женщины: стихи, которые, на мой взгляд, полезно и важно будет учить мальчикам в школе, первую строфу лет в двенадцать, а четвёртую, естественным ходом вещей, в пятнадцать: когда разочарование в женщинах нестерпимо и жизнь видится загубленной, здесь что ни строфа, то чистейшая прелесть, и как безукоризненно число их, четыре, и как безукоризненно и чувствительно сообщены четыре состояния души, в изменении нахмуренном и обиженном души, в изменении души, которое и есть чистейшее время. Взгляните, изучите изменение души Онегина в восьмой главе: при чём тут календарь? — …крещенским холодом она… — …пылал камин… — …на синих, иссеченных льдах… — …в воздухе нагретом уж разрешалася зима, время движется не Крещеньем иль ранней весной, а чем-то иным, а где этого иного нет, время не движется, движется лишь, неизвестно к чему, миротворный великий круг, где зимы приходят в качестве одной и той же зимы, как в пятой главе и в седьмой, и все дело лишь в том, радо сердце бедной Тани зиме или нет, время, где вехами, неизвестно к чему, крестины, женитьбы да могилы, венец венчальный и заупокойный, где венчают, тут и отпевают, время почти недвижное, и отворились наконец перед супругом двери гроба, и новый он приял венец, как значительно здесь грозное наконец, и убийственное замечание:…умер в час перед обедом, вся деревня заключена в том замечании ироническом и жестоком, или время стоячее, закольцованное в маскараде в первой главе, где царит брегет, где рифма иронична уже мефистофельски, брегет, обед, котлет, балет, жуткое время, как в приключениях Алисы в Зазеркалье, где нужно очень быстро бежать, чтобы хоть ненадолго остаться на том же самом месте, и чёрт его знает, загадочно и неизвестно, как соотносится всё это с тем временем, где господний раб и бригадир под камнем сим вкушает мир, Ленский устроен меланхолически, он уже Гамлет, бедный Йорик: над могилой екатерининского бригадира, что может быть смешнее, и потемкинского героя, играл его очаковской медалью… — …он на руках меня держал, взгляните, как занятны пересечения личного времени, здесь русский уездный Гамлет из германских краёв живет и чувствует загадочно в лад с московскими кузинами старухами, а я так на руки брала, и вот пред вами: могила Ленского, где пастух, плетя свой пестрый лапоть, поет про волжских рыбарей, и в седьмой главе, год спустя или вечность, у забытой могилы всё тот же, жуткий, почти из Гомера, седой и хилый пастух по-прежнему поёт и обувь бедную плетет, верный родственник сельским циклопам, у Малыша в его давней юношеской пьесе, чистой сказке, но в театре, куда он с нею пришел, решили, что это притча, и доставили ему сколько-то тягостных минут, в пьесе есть чудесный персонаж, все четыре действия, что бы там ни происходило на сцене, любови, измены, казни, злодейства, перевороты, мужичок сидит на авансцене, что-то тихо поет, бурчит, утирает нос рукавом и плетет что-то, когда я заметила ему, что мужичок прямая цитата из Пушкина, Малыш минуты на три онемел:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145