– Начиная лет с двух, я видел свою мать в общей сложности пять или шесть раз. Она жила в отдельном крыле дома со своей прислугой и не проявляла ко мне абсолютно никакого интереса, и, насколько я могу понять, к отцу – еще меньше. Его никогда не было дома, и я смутно помню, как мне сообщили о его смерти как о чем-то мимолетном. Этого достаточно, чтобы удовлетворить твое любопытство, Аурелия?
Она вспыхнула.
– Я не любопытничала. Мы живем вместе, мы разговаривали о детях, и вопрос о твоем детстве был совершенно естественным. Мне жаль, что оно оказалось таким несчастным и одиноким. Может быть, это объясняет… – Она замолчала и закусила губу.
– Объясняет что? – спросил он очень мягко. Аурелия вздохнула.
– Ну, полагаю, твою отстраненность и отсутствие эмоций. Гревилл, для человека ненормально вот так, полностью отстраниться от всех уз, существовать в таком эмоциональном вакууме.
Гревилл пристально посмотрел на нее.
– Ты пытаешься мне сказать, что находишь это ненормальным? – негромко спросил он.
Аурелия взглянула на него со смешанным чувством раздражения, досады и разочарования.
– Ты не услышал того, что я сказала, Гревилл. Я не говорю о том, что не могу быть партнером для тебя в этом нашем лондонском предприятии. Я говорю о том, кто я такая, о том, что пытаюсь понять, кто ты такой. Для меня имеет значение, кто ты есть и почему ты стал таким, какой есть.
Она резко поднялась.
– Наш разговор нелеп – ты совсем не понимаешь, в чем суть. Мне нужно переодеться к обеду. – Она быстро вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
Аурелия лежала в медной ванне перед камином в своей спальне, а Эстер поливала ароматизированной лимонной водой ее только что вымытые волосы. Аурелия чувствовала себя не в своей тарелке, ей было тоскливо, и даже при мысли о музыкальном вечере, на который пригласили отличного скрипача, бодрости не прибавлялось. Разумеется, ее отсутствие сразу заметят, и уже утром Корнелия начнет барабанить в дверь, но она придумает какую-нибудь отговорку.
– Я возьму поднос с обедом в свою гостиную, Эстер, – сказала Аурелия, отжимая длинные светлые локоны. – Подай мне полотенце и можешь идти ужинать. Я и сама справлюсь.
Открылась дверь, соединяющая ее комнату со спальней Гревилла, и на пороге показался муж.
– Венера, поднимающаяся из волн, – заметил он, быстро входя в комнату. – Позволь мне. – Вытащил полотенце из ее рук и начал, улыбаясь, энергично вытирать Аурелию.
В обычной ситуации это послужило бы прелюдией к небольшой любовной игре, но сегодня, к собственному удивлению и досаде, Аурелия не испытала ни малейшего желания.
– Извини, Гревилл, но сегодня я, похоже, не в настроении, – вздохнула она, забрала у него полотенце, обмоталась им и вышла из ванны.
Гревилл шагнул в сторону, задумчиво глядя на нее.
– Я не собирался навязываться тебе.
– Конечно, не собирался. – Она взяла второе полотенце, поменьше, и замотала его тюрбаном на голове. – Но я почему-то чувствую себя уставшей, мне тоскливо и вообще не по себе, так что занятия любовью – последнее, чего бы мне сегодня хотелось. Гревилл нахмурился.
– Разумеется, имеешь полное право. Есть какая-то причина для такого состояния?
Аурелия пожала плечами:
– Во всяком случае, мне она неизвестна. Гревилл сдвинул брови еще сильнее.
– Моя дорогая, я думаю, ты говоришь мне неправду. Это как-то связано с нашим довольно неприятным разговором, так?
– Может быть. – Аурелия потянулась за халатом, уронила полотенце и быстро надела халат.
Потом решительным жестом завязала поясок и стянула полотенце с головы.
– Гревилл, давай просто оставим это. – Аурелия села перед зеркалом и взяла щетку для волос.
– Не думаю, что это хорошая мысль. – Он забрал у нее щетку. – Позволь мне сделать хотя бы это. Обещаю, это никакая не прелюдия, просто я очень люблю расчесывать тебе волосы.
Аурелия не стала возражать, и он начал водить щеткой по каскаду все еще влажных светлых волос. Ощущение было приятным и успокаивающим. Аурелия закрыла глаза и опустила голову, а размеренные движения щетки ласкали ее кожу.
– Ну, – произнес через минуту Гревилл, нарушив блаженную тишину, – так что в моих ответах так сильно тебя расстроило?
Аурелия открыла глаза и посмотрела на него в зеркало.
– Я всего лишь задала тебе самый обычный вопрос о твоем детстве. Но ты отреагировал так, словно я сунула нос в глубочайшую личную тайну. Люди, как правило, спокойно разговаривают о своем прошлом – уж во всяком случае, о таких безобидных вещах, как детство. Мы живем вместе, Гревилл. Я знаю, что это совсем ненадолго, и ни в коем случае не требую никаких заявлений о чувствах, потому что прекрасно понимаю: это выходит за рамки заключенного между нами договора.
Аурелия помолчала, пытаясь успокоить душевное волнение, потом продолжила:
– Но случилось так, что мы на самом деле понравились друг другу, и лично мне интересно узнать, что же превратило тебя в человека, который так мне понравился. Неужели и тебе совсем неинтересно, что сделало меня мной?
Ритмичные, размеренные движения щетки продолжались. Гревилл смотрел вниз, на шелковистую массу волос у себя под рукой. В теплой комнате они быстро высыхали, и среди светлых прядей он видел узкие прядки золотистого цвета, а пару раз под светом лампы мелькнули даже рыжеватые.
– Такие красивые волосы, – невольно пробормотал он. Аурелия вскинула брови театральным раздосадованным жестом.
– Я польщена, благодарю за комплимент, Гревилл, но вряд ли это достойный вклад в дискуссию, начал которую – позволь уж напомнить – именно ты.
Гревилл кивнул:
– Так оно и было… так и было. Что ж, дорогая моя, мне очень интересно, что именно сделало тебя той самой женщиной, которая мне нравится и которую я уважаю. Для меня жизненно важно понять это, чтобы работать с тобой. Я должен знать, насколько это вообще возможно, как ты поведешь себя в тех или иных обстоятельствах.
– И это все? – Аурелия уставилась на него в зеркало потрясенным взглядом.
Гревилл замер, словно пригвожденный к месту этими бархатными глазами. Конечно же, это далеко не все. Но он не может в этом признаться, потому что такое признание убирает щит отчужденности, спасавшей его все эти годы и сделавшей его столь превосходным исполнителем. Отчужденности, которая убережет и Аурелию с ее дочерью.
– И это все, Гревилл? – повторила она, видя, как его серые, обычно ясные глаза затуманились смятением.
Гревилл думал о доне Антонио, наблюдавшем за игравшей Фрэнни, о его хищном пристальном взгляде. Испанец гадал, как лучше воспользоваться крохами информации о предполагаемом слабом месте Гревилла. Фолконер отлично знал, что не может позволить себе расслабиться. Он не раз видел, что случается с человеком, павшим жертвой привязанности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85