Я помню росчерки молний, разрывающих небо над холмами. А под сенью бури на восток и на запад галопом скачут бессчетные отряды скюльвендов, намереваясь обойти нас с флангов. А за ними мчатся, словно псы, легионы шранков, и воют, воют!..
Келлхус дружески положил руку ему на плечо.
– Тебе вовсе не обязательно рассказывать мне об этом, – сказал он.
Ахкеймион посмотрел на него в упор, смаргивая слезы.
– Нет, обязательно, Келлхус. Мне необходимо, чтобы ты знал. Ведь для этого я и нужен – более, чем когда бы то ни было… Ты понимаешь?
Келлхус кивнул. Глаза его блестели.
– Тьма наползла на нас, – продолжал Ахкеймион, – поглотив солнце. Скюльвенды ударили первыми: конные лучники принялись осыпать нас стрелами, а отряды копейщиков в бронзовых доспехах тем временем врезались нам во фланги. Когда ливень стрел иссяк и лучники отошли, весь мир заполонили шранки. Их было бессчетное количество; завернутые в человеческую кожу, они неслись по холмам, сквозь высокие травы. Киранейцы опустили копья и подняли большие щиты.
Нет таких слов, Келлхус, чтобы описать ужас и решимость, которые двигали нами. Мы сражались с дерзостью обреченных, стремясь лишь к одному: чтобы наш последний вздох был плевком в лицо Врагу. Мы не пели гимнов, не читали молитв – мы давно от них отреклись. Вместо них мы пели погребальные песни по самим себе, горькие погребальные плачи по нашему народу, нашей расе. Мы знали, что единственной нашей посмертной славой будет та дань жизнями, которую мы соберем с врагов.
А затем из туч на нас обрушились драконы. Драконы, Келлхус! Браку. Древний Скафра, чья шкура несла на себе шрамы тысячи битв. Величественные Скутула, Скогма, Гхосет. Все, кого не доконали стрелы и магия Древнего Севера. Маги Киранеи и Шайгека шагнули в небо и сразились с тварями.
Взгляд Ахкеймиона был устремлен куда-то вдаль. Он видел прошлое.
– К югу отсюда, совсем недалеко, – сказал он, покачав головой. – Две тысячи лет назад.
– И что произошло потом? Ахкеймион взглянул на Келлхуса.
– Невероятное. Я… нет, Сесватха… Сесватха поверг Скафру. Скутула Черный бежал прочь, весь израненный. Киранейцы и их союзники стояли неколебимо, словно волнолом против вздыбившегося моря, и отражали одну черную волну за другой. На мгновение мы почти посмели обрадоваться. Почти…
– А потом пришел он, – сказал Келлхус. Ахкеймион сглотнул и кивнул.
– Потом пришел он… Мог-Фарау. Во всяком случае, в этом отношении автор «Саг» написал правду. Скюльвенды отошли; напор шранков ослабел. По их рядам пронесся пронзительный скрежет, переросший в нестерпимый вопль. Башраги принялись колотить по земле своими молотами. Клубящаяся тьма, затянувшая горизонт, превратилась в огромный смерч – как будто небо и землю связала черная пуповина. И все знали. Все просто знала.
Не-бог приближался. Мог-Фарау шел, и мир содрогался. Шранки принялись визжать. Многие бросались на землю, пытались выцарапать себе глаза… Я помню, что мне тяжело было дышать… Я сел в колесницу Анакки – Анаксофуса, и я помню, как он держал меня за плечи. Я помню, он что-то кричал, но я не мог его расслышать… Наши лошади пятились и дико ржали. Люди вокруг нас падали на колени, зажимая уши. На нас накатывались огромные тучи пыли…
А потом раздался голос, говорящий глотками сотен тысяч шранков.
ЧТО ТЫ ВИДИШЬ?
Я не понимаю…
МНЕ НУЖНО ЗНАТЬ, ЧТО ТЫ ВИДИШЬ?
Смерть. Ужасную смерть!
ГОВОРИ.
Даже ты не сможешь спрятаться от того, чего не знаешь!
Даже ты!
ЧТО Я ТАКОЕ?
– Обреченный, – прошептал Сесватха, отвечая грому. Он вцепился в плечо Великого короля Киранеи.
– Давай, Анаксофус! Бей!
Я НЕ МОГУ ВИ…
Через Карапас, вращаясь над холмами, пронеслась сверкающая серебряная нить. Треск, от которого из ушей пошла кровь. Обломки, хлынувшие дождем. Исполненный боли вой, вырвавшийся из бессчетных нечеловеческих глоток.
Смерч исчез, словно дымок задутой свечи, – немного повращался и развеялся.
Сесватха упал на колени, рыдая от горя и ликования. Невероятно! Невероятно! Анаксофус выронил Копье-Цаплю и обнял его за плечи.
– Ахкеймион, с тобой все в порядке? Ахкеймион? Кто такой Ахкеймион?
– Пойдем, – сказал Келлхус. – Вставай.
Сильные руки незнакомца. А где Анаксофус?
– Ахкеймион!
«Снова. Это происходит снова».
– ЧТО?
– Что такое Копье-Цапля?
Ахкеймион не ответил. Он не мог. Вместо этого он довольно долго шел молча, вспоминая, что предшествовало моменту, когда эта история завладела им, и размышляя над ужасающей потерей себя и ощущения времени – почему-то казалось, будто это, в некотором смысле, одно и то же. Потом он подумал о Келлхусе, спокойно идущем рядом. Адепты Завета часто упоминали о том, как был повержен Не-бог, но редко рассказывали эту историю. По правде говоря, Ахкеймион вообще не припоминал, чтобы хоть кому-то ее рассказывал – даже Ксинему. И однако же Келлхусу он все выложил по первому требованию. Почему?
«Он что-то со мной делает».
Ахкеймион поймал себя на том, что ошеломленно пялится на этого человека, с прямотой сонного ребенка.
«Кто ты?»
Келлхус ответил таким же прямым взглядом; его это нисколько не смутило – казалось, для него подобные вещи слишком незначительны. Он улыбнулся Ахкеймиону так, словно тот и вправду был ребенком, невинным существом, неспособным пожелать зла. Этот взгляд напомнил Ахкеймиону Инрау, который так часто видел в нем того, кем Ахкеймион не являлся, – а именно хорошего человека.
Ахкеймион отвел взгляд. У него болело горло.
«Должен ли я выдать и тебя?»
Ученика, подобного которому нет.
Группка солдат затянула гимн в честь Последнего Пророка; смех и гомон стих – окружающие подхватили песню. Келлхус вдруг остановился и опустился на колени.
– Что ты делаешь? – спросил Ахкеймион более резко, чем хотелось.
– Снимаю сандалии, – отозвался князь Атритау. – Давай пройдемся босиком, как остальные. Не петь вместе с остальными. Не радоваться с ними. Просто пройтись.
Позднее Ахкеймион осознает, что это были уроки. Пока Ахкеймион учил, Келлхус сам непрестанно давал уроки. Он был почти уверен в этом, хотя понятия не имел, что же это могут быть за уроки. Возможно, уроки доверия. Или, быть может, открытости. Каким-то образом Ахкеймион, наставляя Келлхуса, сам сделался учеником, хоть и иного рода. Единственное, что он знал наверняка, так это то, что его образование неполно.
Но по мере того, как шли дни, это открытие лишь усугубляло его страдания. Однажды Ахкеймион трижды за ночь готовил Напевы Вызывания, но все заканчивалось лишь невнятными ругательствами и попреками. Он должен все рассказать Завету, своей школе – своим братьям! Анасуримбор вернулся! Кельмомасово пророчество – не просто заводь Снов Сесватхи. Многие видели его, достигнув зенита, и узрели в нем причину того, что Сесватха ушел из жизни в кошмары своих учеников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185
Келлхус дружески положил руку ему на плечо.
– Тебе вовсе не обязательно рассказывать мне об этом, – сказал он.
Ахкеймион посмотрел на него в упор, смаргивая слезы.
– Нет, обязательно, Келлхус. Мне необходимо, чтобы ты знал. Ведь для этого я и нужен – более, чем когда бы то ни было… Ты понимаешь?
Келлхус кивнул. Глаза его блестели.
– Тьма наползла на нас, – продолжал Ахкеймион, – поглотив солнце. Скюльвенды ударили первыми: конные лучники принялись осыпать нас стрелами, а отряды копейщиков в бронзовых доспехах тем временем врезались нам во фланги. Когда ливень стрел иссяк и лучники отошли, весь мир заполонили шранки. Их было бессчетное количество; завернутые в человеческую кожу, они неслись по холмам, сквозь высокие травы. Киранейцы опустили копья и подняли большие щиты.
Нет таких слов, Келлхус, чтобы описать ужас и решимость, которые двигали нами. Мы сражались с дерзостью обреченных, стремясь лишь к одному: чтобы наш последний вздох был плевком в лицо Врагу. Мы не пели гимнов, не читали молитв – мы давно от них отреклись. Вместо них мы пели погребальные песни по самим себе, горькие погребальные плачи по нашему народу, нашей расе. Мы знали, что единственной нашей посмертной славой будет та дань жизнями, которую мы соберем с врагов.
А затем из туч на нас обрушились драконы. Драконы, Келлхус! Браку. Древний Скафра, чья шкура несла на себе шрамы тысячи битв. Величественные Скутула, Скогма, Гхосет. Все, кого не доконали стрелы и магия Древнего Севера. Маги Киранеи и Шайгека шагнули в небо и сразились с тварями.
Взгляд Ахкеймиона был устремлен куда-то вдаль. Он видел прошлое.
– К югу отсюда, совсем недалеко, – сказал он, покачав головой. – Две тысячи лет назад.
– И что произошло потом? Ахкеймион взглянул на Келлхуса.
– Невероятное. Я… нет, Сесватха… Сесватха поверг Скафру. Скутула Черный бежал прочь, весь израненный. Киранейцы и их союзники стояли неколебимо, словно волнолом против вздыбившегося моря, и отражали одну черную волну за другой. На мгновение мы почти посмели обрадоваться. Почти…
– А потом пришел он, – сказал Келлхус. Ахкеймион сглотнул и кивнул.
– Потом пришел он… Мог-Фарау. Во всяком случае, в этом отношении автор «Саг» написал правду. Скюльвенды отошли; напор шранков ослабел. По их рядам пронесся пронзительный скрежет, переросший в нестерпимый вопль. Башраги принялись колотить по земле своими молотами. Клубящаяся тьма, затянувшая горизонт, превратилась в огромный смерч – как будто небо и землю связала черная пуповина. И все знали. Все просто знала.
Не-бог приближался. Мог-Фарау шел, и мир содрогался. Шранки принялись визжать. Многие бросались на землю, пытались выцарапать себе глаза… Я помню, что мне тяжело было дышать… Я сел в колесницу Анакки – Анаксофуса, и я помню, как он держал меня за плечи. Я помню, он что-то кричал, но я не мог его расслышать… Наши лошади пятились и дико ржали. Люди вокруг нас падали на колени, зажимая уши. На нас накатывались огромные тучи пыли…
А потом раздался голос, говорящий глотками сотен тысяч шранков.
ЧТО ТЫ ВИДИШЬ?
Я не понимаю…
МНЕ НУЖНО ЗНАТЬ, ЧТО ТЫ ВИДИШЬ?
Смерть. Ужасную смерть!
ГОВОРИ.
Даже ты не сможешь спрятаться от того, чего не знаешь!
Даже ты!
ЧТО Я ТАКОЕ?
– Обреченный, – прошептал Сесватха, отвечая грому. Он вцепился в плечо Великого короля Киранеи.
– Давай, Анаксофус! Бей!
Я НЕ МОГУ ВИ…
Через Карапас, вращаясь над холмами, пронеслась сверкающая серебряная нить. Треск, от которого из ушей пошла кровь. Обломки, хлынувшие дождем. Исполненный боли вой, вырвавшийся из бессчетных нечеловеческих глоток.
Смерч исчез, словно дымок задутой свечи, – немного повращался и развеялся.
Сесватха упал на колени, рыдая от горя и ликования. Невероятно! Невероятно! Анаксофус выронил Копье-Цаплю и обнял его за плечи.
– Ахкеймион, с тобой все в порядке? Ахкеймион? Кто такой Ахкеймион?
– Пойдем, – сказал Келлхус. – Вставай.
Сильные руки незнакомца. А где Анаксофус?
– Ахкеймион!
«Снова. Это происходит снова».
– ЧТО?
– Что такое Копье-Цапля?
Ахкеймион не ответил. Он не мог. Вместо этого он довольно долго шел молча, вспоминая, что предшествовало моменту, когда эта история завладела им, и размышляя над ужасающей потерей себя и ощущения времени – почему-то казалось, будто это, в некотором смысле, одно и то же. Потом он подумал о Келлхусе, спокойно идущем рядом. Адепты Завета часто упоминали о том, как был повержен Не-бог, но редко рассказывали эту историю. По правде говоря, Ахкеймион вообще не припоминал, чтобы хоть кому-то ее рассказывал – даже Ксинему. И однако же Келлхусу он все выложил по первому требованию. Почему?
«Он что-то со мной делает».
Ахкеймион поймал себя на том, что ошеломленно пялится на этого человека, с прямотой сонного ребенка.
«Кто ты?»
Келлхус ответил таким же прямым взглядом; его это нисколько не смутило – казалось, для него подобные вещи слишком незначительны. Он улыбнулся Ахкеймиону так, словно тот и вправду был ребенком, невинным существом, неспособным пожелать зла. Этот взгляд напомнил Ахкеймиону Инрау, который так часто видел в нем того, кем Ахкеймион не являлся, – а именно хорошего человека.
Ахкеймион отвел взгляд. У него болело горло.
«Должен ли я выдать и тебя?»
Ученика, подобного которому нет.
Группка солдат затянула гимн в честь Последнего Пророка; смех и гомон стих – окружающие подхватили песню. Келлхус вдруг остановился и опустился на колени.
– Что ты делаешь? – спросил Ахкеймион более резко, чем хотелось.
– Снимаю сандалии, – отозвался князь Атритау. – Давай пройдемся босиком, как остальные. Не петь вместе с остальными. Не радоваться с ними. Просто пройтись.
Позднее Ахкеймион осознает, что это были уроки. Пока Ахкеймион учил, Келлхус сам непрестанно давал уроки. Он был почти уверен в этом, хотя понятия не имел, что же это могут быть за уроки. Возможно, уроки доверия. Или, быть может, открытости. Каким-то образом Ахкеймион, наставляя Келлхуса, сам сделался учеником, хоть и иного рода. Единственное, что он знал наверняка, так это то, что его образование неполно.
Но по мере того, как шли дни, это открытие лишь усугубляло его страдания. Однажды Ахкеймион трижды за ночь готовил Напевы Вызывания, но все заканчивалось лишь невнятными ругательствами и попреками. Он должен все рассказать Завету, своей школе – своим братьям! Анасуримбор вернулся! Кельмомасово пророчество – не просто заводь Снов Сесватхи. Многие видели его, достигнув зенита, и узрели в нем причину того, что Сесватха ушел из жизни в кошмары своих учеников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185