– Слишком много… – повторил Келлхус. – Ты имеешь в виду таких учеников, как Пройас?
Ахкеймион уставился на свои сандалии.
– Да. Таких, как Пройас.
– А чему ты его учил?
– Тому, что мы называем экзотерикой. Логике, истории, арифметике – всему, кроме эзотерики – колдовства.
– И этого оказалось слишком много?
Колдун озадаченно умолк; он вдруг перестал понимать, что же имеет в виду.
– Нет, – признал он мгновение спустя. – Думаю, нет. Я надеялся научить его сомнению, терпимости, но голос его веры оказался слишком силен. Возможно, если бы мне позволили довести его образование до конца… Но теперь он потерян. Теперь он всего лишь один из Людей Бивня.
«Дай ему возможность успокоиться». Келлхус издал короткий смешок.
– Как я.
– Именно, – согласился адепт Завета, улыбнувшись лукавой и вместе с тем робкой улыбкой.
Как обнаружил Келлхус, окружающие находили эту улыбку подкупающей.
– Еще один кровожадный фанатик, – сказал колдун. Келлхус рассмеялся смехом Ксинема, а потом, улыбаясь, пригляделся к Ахкеймиону. Он уже некоторое время изучал, как тот реагирует на тончайшие оттенки чувств, отраженных на его лице. Хотя Келлхус никогда не встречался с Инрау, он знал – с поразительной точностью – все особенности его поведения, так, что довольно было взгляда или улыбки, чтобы напомнить Ахкеймиону о нем.
Паро Инрау. Ученик, которого Ахкеймион потерял в Сумне. Ученик, которого он подвел.
– Есть разные виды фанатизма, – сказал Келлхус.
Глаза колдуна на миг расширились, потом сузились при тревожной мысли об Инрау и событиях прошлого года – вещах, о которых Ахкеймион предпочел бы не думать.
«Завет должен стать для него не просто ненавистным господином. Он должен стать для него врагом».
– Но не все его виды равны, – отозвался Ахкеймион.
– Что ты имеешь в виду? Не равны по своим принципам или не равны по последствиям?
Инрау как раз и был таким последствием, так же как и бессчетные тысячи людей, погибших за последние дни Священной войны. И теперь Келлхус наводил колдуна на мысль: «Твоя школа ничем не лучше».
– Истина, – сказал Ахкеймион. - Различие между ними – в Истине. Неважно, от кого исходит фанатизм – от айнрити, Консульта или Завета. Результат один и тот же – люди страдают либо умирают. Вопрос в том, ради чего они страдают…
– Так, значит, цель – истинная цель – оправдывает страдания и даже смерть?
– Ты должен в это верить – иначе ты бы здесь не находился.
Келлхус улыбнулся – смущенно, словно застеснявшись того, что его разгадали.
– Значит, все упирается в Истину. Если цель правильная…
– То она оправдывает все. Любое мучение, любое убийство…
Келлхус округлил глаза так, как это делал Инрау.
– Любое предательство? – подхватил он.
Ахкеймион внимательно взглянул на него, постаравшись сделать свое подвижное, выразительное лицо непроницаемым. Но Келлхус видел сквозь смуглую кожу, сквозь переплетение тонких мышц, даже сквозь душу, таящуюся внутри. Он видел тайны и муку, страстное стремление, пропитавшее собой три тысячелетия мудрости. Он видел ребенка, которого бил и изводил пьяный отец. Он видел сотни поколений иронийских рыбаков, зажатых между голодом и безжалостным морем. Он видел Сесватху и безумие безнадежной войны. Он видел племена древних кетьянцев, хлынувшие с гор. Он видел животное, укоренившееся в глубине души, возбужденное, уходящее к незапамятным временам.
Он не видел, что пришло после; он видел, что было прежде…
– И предательство, – глухо повторил колдун. «Он закрылся».
– В твоем случае, – безжалостно продолжал Келлхус, – цель – это предотвращение Второго Армагеддона.
– Верно. В этом не может быть сомнений.
– Значит, во имя ее ты можешь совершить все, что угодно? Глаза Ахкеймиона потускнели от страха, и Келлхус заметил промелькнувшее в них беспокойство, слишком мимолетное, чтобы сделаться вопросом. Колдун стал привыкать к эффективности их бесед: они редко перескакивали от одной темы к другой, как сейчас.
– Странно, – сказал Ахкеймион, – отчего вещи, которые один человек произносит с уверенностью, в устах другого звучат возмутительно, если не сказать – ужасно.
Неожиданный поворот, но это тоже вариант. «Более короткий путь».
– Сложный вопрос. Он доказывает, что убежденность стоит не дороже слов. Всякий может верить во что-то всей душой. Всякий может сказать то же самое, что сказал ты.
– И поэтому ты боишься, что я ничем не отличаюсь от прочих фанатиков?
– А ты отличаешься?
«Насколько глубока его убежденность?»
– Ты – действительно Предвестник, Келлхус. Если бы ты видел Сны Сесватхи, как я…
– Но разве Пройас не может сказать то же самое о своем фанатизме? Разве он не может сказать: «Если бы ты говорил с Майтанетом, как я»?
«Насколько далеко он способен зайти? Верит ли он всей душой?»
Колдун вздохнул и кивнул.
– Эта дилемма стоит всегда, не так ли?
– Но чья это дилемма? Моя или твоя? «Готов ли он пойти дальше?»
Ахкеймион рассмеялся, но невыразительно – так сменится люди, пытающиеся преуменьшить свой страх.
– Это дилемма целого мира, Келлхус.
– Мне нужно нечто большее, Ахкеймион. Нечто посущественнее голословных утверждений.
«Пойдет ли он до конца?»
– Я не уверен…
– Что это – именно то, чего ты хочешь от меня? – воскликнул Келлхус, словно внезапно впадая в крайность.
Нерешительность Инрау прозвенела в его голосе. Ужас Инрау отразился в его глазах. «Я должен этого добиться». Колдун в ужасе уставился на него.
– Келлхус, я…
– Думай о том, что говоришь мне! Думай, Акка, думай! Ты утверждаешь, что я – признак Второго Армагеддона, что я – предвестье исчезновения рода человеческого!
Но, конечно же, Ахкеймион думал о нем больше…
– Нет, Келлхус… Это не все.
– Тогда что я такое? Чем ты меня считаешь?
– Я думаю… Мне кажется, возможно, ты…
– Что, Акка? Что?
– У всего есть цель! – раздраженно буркнул колдун. – Ты пришел ко мне зачем-то, даже если не осознаешь этого.
А вот это – Келлхус знал – истине не соответствовало. Если бы все события имели цель, их завершение определяло бы их начало, а такое невозможно. Все происходящее зависит от истока, а не от места назначения. То, что произошло прежде, формирует то, что произойдет потом. Его манипуляции рожденными в миру – достаточное тому доказательство… Даже если дуниане и допускают ошибки в своих теориях, их аксиомы остаются нерушимыми. Логос усложнился – только и всего. Даже колдовство, из которого он черпал по капле, подчинялось общим законам.
– И какова эта цель? – спросил Келлхус. Ахкеймион заколебался, и, хотя он безмолвствовал, все в нем, от выражения лица до запаха и участившегося сердцебиения, кричало о панике. Он облизнул губы…
– Я думаю… спасение мира.
Ну вот, опять то же самое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185