Затем они заплясали вокруг огня, тяжело дыша, дергая за шесты, толкая их, и вообще делая все, что угодно, лишь бы уронить противника на утоптанную землю.
Тот, что был покрупнее, пошатнулся, и в какой-то момент казалось, будто он сейчас упадет в костер. Толпа ахнула, затем разразилась воплями, когда он восстановил равновесие у самой границы огненного столба. На его коротко стриженных густых волосах показался язычок пламени; это зрелище вызвало взрыв хохота. Боец дернулся и выругался. На мгновение показалось, что он сейчас запаникует, но тут кто-то плеснул ему на голову не то пивом, не то медом. Снова смех, перемежаемый криками о том, что это, дескать, не по правилам.
Атьеаури сдавленно хохотнул, потом повернулся к Келлхусу.
– Эти двое действительно ненавидят друг друга, – крикнул он, стараясь перекрыть гомон голосов. – Они жаждут не серебра, им нужно избить или обжечь противника.
– Что это такое?
– Мы называем это «гандоки», «тени». Чтобы победить своего гандоки, свою тень, ты должен уронить его на землю.
Атьеаури непринужденно рассмеялся. Смех человека, полностью уверенного в себе.
– Чурки, – добавил он, используя общепринятый уничижительный термин, обозначающий вообще всех не-норсирайцев, – они думают, что мы, галеоты, народ, не знающий утонченности, – так же и женщины говорят о мужчинах! Но гандоки доказывает, что это не совсем верно.
И тут внезапно, словно появившись из воздуха, между ними очутился Сарцелл, в тех же бело-золотых одеяниях, что были на нем в амфитеатре.
– Князь, – произнес он, отвесив поклон Келлхусу. Атьеаури резко повернулся.
– Что вы здесь делаете?
Шрайский рыцарь рассмеялся, глядя на графа своими большими глазами с неимоверно длинными ресницами.
– Полагаю, то же, что и вы. Я хотел посоветоваться с князем Келлхусом.
– Вы следили за нами! – возмутился Атьеаури.
– Ну что вы… – отозвалась тварь, притворяясь оскорбленной. – Я знал, что найду его здесь, наслаждающегося щедростью Ведущего Битву.
Он скептически оглядел нетрезвую толпу. Атьеаури посмотрел на Келлхуса; в его взгляде, пульсе, даже в самом дыхании чувствовалось едва скрываемое отвращение.
Келлхус понял, что граф считает Сарцелла изнеженным и самовлюбленным типом, особенно отталкивающим представителем вида, который он давно научился презирать. Вполне возможно, что изначально Кутий Сарцелл был именно таким: самодовольным кастовым дворянином. Но Сарцелл – настоящий Сарцелл – мертв. А то, что стояло перед ними в его обличье, было чародейской тварью, невероятно хорошо обученным животным. Оно убило Сарцелла и присвоило все, чем он обладал. Оно украло у шрайского рыцаря даже смерть.
Невозможно представить себе более совершенного убийства.
– Тогда ладно, – сказал молодой граф, отводя взгляд. Кажется, он был немного сбит с толку.
– Позвольте мне перемолвиться парой слов с рыцарем-командором, – попросил Келлхус.
Атьеаури скривился, но все же дал согласие и сказал, что будет ждать его у шатра Саубона.
– Беги, маленький, – сказал Сарцелл, когда граф принялся прокладывать себе дорогу через толпу галдящих соотечественников.
Раздался пронзительный вопль. Келлхус увидел, что рослый гандоки споткнулся и упал под ударами нескольких галеотов, выскочивших из круга зрителей. Но кричал не он, а его противник. Келлхус успел заметить упавшего за частоколом темных ног: кожа, вспухшая волдырями от ожога, в правое плечо и руку врезались дымящиеся угли…
Другие ринулись на защиту гандоки… Сверкнул нож. На утоптанную землю плеснуло кровью.
Келлхус взглянул на Сарцелла; тот стоял не дыша, поглощенный зрелищем драки. Зрачки расширены. Дыхание прерывистое. Пульс учащенный…
«Ему свойственны непроизвольные реакции».
Келлхус заметил, что правая рука твари задержалась у паха, словно борясь с непреодолимым порывом немедленно заняться мастурбацией. Большой палец поглаживал указательный.
Еще один крик.
Тварь, называющая себя Сарцеллом, явственно дрожала от сдерживаемого пыла. И Келлхус понял, чего жаждут эти твари. Безумно жаждут.
Из всех примитивных животных влечений, вредно влияющих на интеллект, ничто не могло сравниться по силе с плотским вожделением. В какой-то мере оно питало почти каждую мысль, служило поводом почти каждого действия. Именно это и делало Серве такой бесценной. Любой мужчина у костра Ксинема – кроме скюльвенда, – сам того не осознавая, знал, что наилучший способ поухаживать за ней – угодить Келлхусу. И они ухаживали за девушкой, поскольку ничего не могли с собой поделать.
Но Сарцелл – теперь это было ясно – жаждал другой разновидности совокуплений. Той, что несет страдания. Шпионы-оборотни, как и шранки, постоянно мечтали отыметь кого-нибудь ножом. У них был один изготовитель, превративший этих продажных тварей в своих рабов и отточивший их, словно наконечник копья.
Консульт.
– Галеоты, – с грубой ухмылкой заметил Сарцелл, – вечно режут друг другу глотки и убивают слабейших в собственном стаде.
Драка вскоре была пресечена гневной тирадой графа Анфирига. Троих окровавленных людей поспешно унесли прочь от костра.
– «Они борются, – сказал Келлхус, цитируя Айнри Сейена, – сами не зная за что. Потому они кричат о злодействе и обвиняют других в том, что те стоят у них на пути…»
Консульт каким-то образом узнал, что он сыграл важную роль в разоблачении Скеаоса. Они не знали только, было ли его участие случайным. Если они заподозрили, что Келлхус способен видеть их шпионов, то вынуждены будут выбирать между нависшей угрозой разоблачения и необходимостью понять, что именно позволяет ему различать оборотней. «Я должен пройти по лезвию бритвы и превратить себя в загадку, которую им придется решать…»
Келлхус несколько мгновений смотрел на тварь в упор. Когда та сделала вид, что хмурится, он сказал:
– Извините, пожалуйста… С вами что-то странное… С вашим лицом.
– Вы именно поэтому так смотрели на меня в амфитеатре? На краткий миг Келлхус открылся легиону, стоящему перед ним. Ему нужна была информация. Ему необходимо было знать, а это означало, что следует показать свою слабость, уязвимость… «Этот Сарцелл – новый».
– Что, было настолько заметно? – спросил Келлхус. – Прошу прощения… Я размышлял о том, что вы сказали мне той ночью в горах Унарас, в разрушенном святилище… Вы произвели на меня сильное впечатление.
– И что же я сказал?
«Оно признается в своей неосведомленности, как это сделал бы любой человек, которому нечего скрывать… Эта тварь хорошо натаскана».
– А вы не помните?
Тварь пожала плечами.
– Я много что говорил.
И добавила, ухмыльнувшись:
– У меня красивый голос…
Келлхус напустил на себя недовольный вид.
– Вы что, играете со мной?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185
Тот, что был покрупнее, пошатнулся, и в какой-то момент казалось, будто он сейчас упадет в костер. Толпа ахнула, затем разразилась воплями, когда он восстановил равновесие у самой границы огненного столба. На его коротко стриженных густых волосах показался язычок пламени; это зрелище вызвало взрыв хохота. Боец дернулся и выругался. На мгновение показалось, что он сейчас запаникует, но тут кто-то плеснул ему на голову не то пивом, не то медом. Снова смех, перемежаемый криками о том, что это, дескать, не по правилам.
Атьеаури сдавленно хохотнул, потом повернулся к Келлхусу.
– Эти двое действительно ненавидят друг друга, – крикнул он, стараясь перекрыть гомон голосов. – Они жаждут не серебра, им нужно избить или обжечь противника.
– Что это такое?
– Мы называем это «гандоки», «тени». Чтобы победить своего гандоки, свою тень, ты должен уронить его на землю.
Атьеаури непринужденно рассмеялся. Смех человека, полностью уверенного в себе.
– Чурки, – добавил он, используя общепринятый уничижительный термин, обозначающий вообще всех не-норсирайцев, – они думают, что мы, галеоты, народ, не знающий утонченности, – так же и женщины говорят о мужчинах! Но гандоки доказывает, что это не совсем верно.
И тут внезапно, словно появившись из воздуха, между ними очутился Сарцелл, в тех же бело-золотых одеяниях, что были на нем в амфитеатре.
– Князь, – произнес он, отвесив поклон Келлхусу. Атьеаури резко повернулся.
– Что вы здесь делаете?
Шрайский рыцарь рассмеялся, глядя на графа своими большими глазами с неимоверно длинными ресницами.
– Полагаю, то же, что и вы. Я хотел посоветоваться с князем Келлхусом.
– Вы следили за нами! – возмутился Атьеаури.
– Ну что вы… – отозвалась тварь, притворяясь оскорбленной. – Я знал, что найду его здесь, наслаждающегося щедростью Ведущего Битву.
Он скептически оглядел нетрезвую толпу. Атьеаури посмотрел на Келлхуса; в его взгляде, пульсе, даже в самом дыхании чувствовалось едва скрываемое отвращение.
Келлхус понял, что граф считает Сарцелла изнеженным и самовлюбленным типом, особенно отталкивающим представителем вида, который он давно научился презирать. Вполне возможно, что изначально Кутий Сарцелл был именно таким: самодовольным кастовым дворянином. Но Сарцелл – настоящий Сарцелл – мертв. А то, что стояло перед ними в его обличье, было чародейской тварью, невероятно хорошо обученным животным. Оно убило Сарцелла и присвоило все, чем он обладал. Оно украло у шрайского рыцаря даже смерть.
Невозможно представить себе более совершенного убийства.
– Тогда ладно, – сказал молодой граф, отводя взгляд. Кажется, он был немного сбит с толку.
– Позвольте мне перемолвиться парой слов с рыцарем-командором, – попросил Келлхус.
Атьеаури скривился, но все же дал согласие и сказал, что будет ждать его у шатра Саубона.
– Беги, маленький, – сказал Сарцелл, когда граф принялся прокладывать себе дорогу через толпу галдящих соотечественников.
Раздался пронзительный вопль. Келлхус увидел, что рослый гандоки споткнулся и упал под ударами нескольких галеотов, выскочивших из круга зрителей. Но кричал не он, а его противник. Келлхус успел заметить упавшего за частоколом темных ног: кожа, вспухшая волдырями от ожога, в правое плечо и руку врезались дымящиеся угли…
Другие ринулись на защиту гандоки… Сверкнул нож. На утоптанную землю плеснуло кровью.
Келлхус взглянул на Сарцелла; тот стоял не дыша, поглощенный зрелищем драки. Зрачки расширены. Дыхание прерывистое. Пульс учащенный…
«Ему свойственны непроизвольные реакции».
Келлхус заметил, что правая рука твари задержалась у паха, словно борясь с непреодолимым порывом немедленно заняться мастурбацией. Большой палец поглаживал указательный.
Еще один крик.
Тварь, называющая себя Сарцеллом, явственно дрожала от сдерживаемого пыла. И Келлхус понял, чего жаждут эти твари. Безумно жаждут.
Из всех примитивных животных влечений, вредно влияющих на интеллект, ничто не могло сравниться по силе с плотским вожделением. В какой-то мере оно питало почти каждую мысль, служило поводом почти каждого действия. Именно это и делало Серве такой бесценной. Любой мужчина у костра Ксинема – кроме скюльвенда, – сам того не осознавая, знал, что наилучший способ поухаживать за ней – угодить Келлхусу. И они ухаживали за девушкой, поскольку ничего не могли с собой поделать.
Но Сарцелл – теперь это было ясно – жаждал другой разновидности совокуплений. Той, что несет страдания. Шпионы-оборотни, как и шранки, постоянно мечтали отыметь кого-нибудь ножом. У них был один изготовитель, превративший этих продажных тварей в своих рабов и отточивший их, словно наконечник копья.
Консульт.
– Галеоты, – с грубой ухмылкой заметил Сарцелл, – вечно режут друг другу глотки и убивают слабейших в собственном стаде.
Драка вскоре была пресечена гневной тирадой графа Анфирига. Троих окровавленных людей поспешно унесли прочь от костра.
– «Они борются, – сказал Келлхус, цитируя Айнри Сейена, – сами не зная за что. Потому они кричат о злодействе и обвиняют других в том, что те стоят у них на пути…»
Консульт каким-то образом узнал, что он сыграл важную роль в разоблачении Скеаоса. Они не знали только, было ли его участие случайным. Если они заподозрили, что Келлхус способен видеть их шпионов, то вынуждены будут выбирать между нависшей угрозой разоблачения и необходимостью понять, что именно позволяет ему различать оборотней. «Я должен пройти по лезвию бритвы и превратить себя в загадку, которую им придется решать…»
Келлхус несколько мгновений смотрел на тварь в упор. Когда та сделала вид, что хмурится, он сказал:
– Извините, пожалуйста… С вами что-то странное… С вашим лицом.
– Вы именно поэтому так смотрели на меня в амфитеатре? На краткий миг Келлхус открылся легиону, стоящему перед ним. Ему нужна была информация. Ему необходимо было знать, а это означало, что следует показать свою слабость, уязвимость… «Этот Сарцелл – новый».
– Что, было настолько заметно? – спросил Келлхус. – Прошу прощения… Я размышлял о том, что вы сказали мне той ночью в горах Унарас, в разрушенном святилище… Вы произвели на меня сильное впечатление.
– И что же я сказал?
«Оно признается в своей неосведомленности, как это сделал бы любой человек, которому нечего скрывать… Эта тварь хорошо натаскана».
– А вы не помните?
Тварь пожала плечами.
– Я много что говорил.
И добавила, ухмыльнувшись:
– У меня красивый голос…
Келлхус напустил на себя недовольный вид.
– Вы что, играете со мной?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185