– Эти штуки, которые вы прихватили для защиты от нас… – сказал колдун-наркоман. – Безделушки. Видите ли, мы способны их чувствовать. Особенно когда они приближаются. Правда, это ощущение трудно описать… Смахивает на кусок мрамора, положенный на растянутую тонкую ткань. Чем больше мрамора, тем сильнее ткань провисает.
Полупрозрачные веки дрогнули.
– Можно сказать, мы вас унюхали. Ксинем заставил себя говорить вызывающе.
– Где Друз Ахкеймион?
– Неправильный вопрос, друг мой. Я бы на твоем месте спросил: «Что мне делать?»
Ксинем ощутил вспышку праведного гнева.
– Я тебя предупреждаю, колдун. Верни Ахкеймиона.
– Предупреждаешь? Меня?
Странный смех. Щеки колдуна затрепетали, словно жабры.
– Я думаю, лорд маршал, ты очень мало о чем можешь меня предупредить – разве что об ухудшении погоды. Твой принц идет сейчас через бескрайние просторы Кхемемы. Уверяю, ты здесь совершенно один.
– Но я по-прежнему исполняю его приказ.
– Нет, не исполняешь. Ты лишен титула и должности. Но ты, друг мой, в любом случае вторгся в чужие владения. Мы, колдуны, очень серьезно относимся к таким вещам. А приказы принцев нас не волнуют.
Влажный, липкий страх. Ксинем почувствовал, как волосы у него на загривке встали дыбом. Дурацкая вышла ошибка… «Но ведь план сам по себе был верен…» Колдун улыбнулся.
– Вели своим вассалам бросить Безделушки. Конечно, ты тоже можешь бросить свою, лорд маршал… Осторожно.
Ксинем с опаской взглянул на взведенные арбалеты, на джаврегов с каменными лицами, держащих эти арбалеты, и почувствовал, что его жизнь висит на волоске.
– Быстро! – рявкнул маг.
Все три Безделушки плюхнулись на ковер, словно сливы.
– Отлично… Нам нравится коллекционировать хоры. Всегда приятно знать, где они находятся…
А потом колдун пробормотал нечто такое, отчего его красные глаза превратились в два солнца.
Удар жара швырнул Ксинема на колени. Он услышал пронзительный крик…
Пронзительные крики Динха и Зенкаппы.
Когда он обернулся, Динх уже упал – груда обугленных останков и слепящее белое пламя. Зенкаппа же бился и продолжал кричать, заключенный в столб огня. Он сделал два шага по темному коридору и рухнул на пол. Пронзительный крик стих, сменившись потрескиванием горящего жира.
Стоящий на коленях Ксинем смотрел на два костра. Сам того не осознавая, он заткнул уши.
«Мой путь…»
Сильные руки в латных перчатках схватили Ксинема, прижали, не позволяя подняться с колен. Его рывком развернули лицом к колдуну. Тот подошел очень близко, настолько близко, что маршал чувствовал запах айнонских благовоний.
– Наши люди сообщили, – произнес колдун тоном, намекающим на вещи, о которых вежливые люди не упоминают, – что ты лучший друг Ахкеймиона еще с тех времен, когда вы оба были наставниками Пройаса.
Ксинем только и мог, что смотреть на колдуна, словно человек, которому никак не удается проснуться и стряхнуть с себя кошмар. По его широким щекам ручьями текли слезы.
«Я снова подвел тебя, Акка».
– Видишь ли, лорд маршал, мы боимся, что Друз Ахкеймион лжет нам. Сперва мы посмотрим, насколько то, что он говорил тебе, соотносится с тем, что он говорит нам. А потом посмотрим, что он ценит больше, Гнозис или лучшего друга. Если для него знание дороже жизни и любви…
Колдун с полупрозрачным лицом умолк, как будто ему в голову внезапно пришла восхитительная мысль.
– Ты благочестивый человек, маршал. Ты уже знаешь, что значит быть инструментом истины, не так ли?
Да. Он это знал.
Быть инструментом истины – это означает страдать.
Груды битого камня, угнездившиеся среди пепла.
Изувеченные стены, окруженные обломками, – беспорядочные линии на фоне ночного неба.
Трещины ветвятся, словно тянутся за ускользающим солнцем.
Разбитые колонны, залитые лунным светом.
Обожженный камень.
Библиотека давно умерших сареотов, разрушенная из-за алчности Багряных адептов.
Тишина, если не считать негромкого скребущего звука, как будто скучающий ребенок играет с ложкой.
Долго ли оно пряталось, словно крыса в норе, ползло по запутанным галереям, образованным нагромождениями цемента и камня? Мимо погребенных книг, почерневших и покоробившихся от огня, а однажды – мимо безжизненной человеческой руки. По крохотной шахте, где вместо руды – обломки знаний. Вверх, всегда только вверх, копая, пробираясь, проползая. Как долго? Дни? Недели?
Оно имело смутное представление о времени.
Оно проложило себе путь через изорванные страницы, придавленные массивными каменными плитами. Оно отодвинуло в сторону обломок кирпича размером с ладонь и подняло шелковое лицо к звездам. Потом принялось взбираться наверх и в конце концов затащило свое кукольное тельце на вершину руин.
Подняло маленький нож, размером не больше кошачьего языка.
Как будто хотело прикоснуться к Небесному Гвоздю.
Кукла Вати, украденная у мертвой ведьмы-сансори…
Кто-то произнес ее имя.
ГЛАВА 19
ЭНАТПАНЕЯ
«Да разве это месть? Допустить, чтобы он упокоился, в то время как я продолжаю страдать? Кровь не гасит ненависти, не смывает грехов. Подобно семени, она проливается по собственной воле и не оставляет после себя ничего, кроме печали».
Хэмишеза, «Король Темпирас»
«… И мои солдаты, говорят они, творят идолов из собственных мечей. Но разве не меч приносит определенность? Разве не меч приносит простоту? Разве не меч добивается услуг от тех, кто стоит на коленях в его тени? Мне не нужно иного бога».
Триамис, «Дневники и диалоги»
4111 год Бивня, конец осени, Энатпанея
Первым, что услышал Пройас, был шум ветра в листве. А затем он различил и вовсе невероятный звук – журчание воды. Звук жизни.
«Пустыня…»
Сон мгновенно слетел с него; глаза разрывались от боли, и Пройас сощурился, защищая их от солнца. Казалось, будто в голове у него лежит раскаленный уголь. Принц попытался позвать Аглари, но сумел издать лишь негромкий шепот. Губы саднило и жгло.
– Твой раб мертв.
Пройас начал что-то вспоминать… Чудовищная бойня в песках.
Он повернулся на голос и увидел рядом Найюра. Тот сидел на корточках, склонившись над чем-то вроде пояса. Скюльвенд был без рубашки, и Пройас заметил обожженную до волдырей кожу на широких плечах и жгуче-красный цвет покрытых шрамами рук. Чувственные губы распухли и потрескались. За его спиной по глубокому руслу с журчанием бежал ручей. Вдали маячила живая зелень.
– Скюльвенд!
Найюр поднял голову, и Пройас впервые осознал его возраст: сеточка морщин вокруг снежно-голубых глаз, первая седина в черной гриве. Он вдруг понял, что варвар не намного моложе его отца.
– Что случилось? – прохрипел Пройас.
Скюльвенд вновь принялся что-то копать, обмотав руки кожей.
– Ты упал, – сказал он. – Там, в пустыне…
– Ты… Ты спас меня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185