Одна Эсменет уже отреклась от Друза Ахкеймиона. Вторая вскоре последует за ней.
Эсменет прищурилась, приставив ладонь козырьком ко лбу и заслоняя глаза от сияния бирюзового неба. Эта картина, сколько бы раз она ни созерцала ее, неизменно ошеломляла Эсменет.
Священное воинство.
Она остановилась вместе с Келлхусом и Серве на вершине небольшого холма: Серве нужно было перепаковать свой тюк. Мимо них воины-айнрити и мирное население, увязавшееся за войском, шли к осыпающимся скалам северного откоса. Взгляд Эсменет скользил по воинам в доспехах, все дальше и дальше, мимо скоплений народа, сквозь сгущающуюся завесу пыли, вдаль. Она повернулась и взглянула на оставшиеся позади желтоватые стены Аммегнотиса на фоне темной реки и ее зеленых берегов.
Прощай, Шайгек.
«Прощай, Акка».
Эсменет зашагала вперед с глазами, полными слез, и лишь махнула рукой, когда Келлхус окликнул ее.
Она шла среди незнакомых людей, ощущая себя мишенью для взглядов и брошенных вполголоса слов – такое часто с ней случалось. Некоторые мужчины действительно приставали к ней, но Эсменет не обращала на них внимания. Один даже сердито схватил ее за татуированную руку, словно напоминая, что она принадлежит всем мужчинам. Пожухшая трава становилась все реже, сменяясь гравием, что обжигал ступни и раскалял воздух. Эсменет потела, страдала от жары, но откуда-то знала, что это лишь начало.
Вечером она без особого труда отыскала Келлхуса и Серве. Хотя топлива было мало, они умудрились приготовить ужин на небольшом костерке. Как только солнце зашло, воздух тут же остыл, и они встретили свои первые сумерки в пустыне. От земли веяло жаром, словно от камня, извлеченного из очага. На востоке вдали протянулись полукругом бесплодные холмы, заслонявшие море. На юге и западе, за беспорядочно раскинувшимся лагерем, горизонт образовывал безукоризненную линию, красноватую от закатного солнца. На севере, за шатрами все еще виднелся Шайгек; в сгущающихся сумерках его зелень сделалась черной.
Серве уже задремала, свернувшись клубочком на циновке рядом с костром.
– Ну и как ты прошлась? – поинтересовался Келлхус.
– Извини, – пристыдившись, сказала Эсменет. – Я…
– Тебе не за что извиняться, Эсми… Ты идешь туда, куда хочешь.
Эсменет опустила взгляд, испытывая одновременно и облегчение, и укол горя.
– Ну так как? – повторил Келлхус. – Как ты прошлась?
– Мужчины, – тяжело произнесла она. – Слишком много мужчин.
– И ты называешь себя проституткой, – усмехнулся Келлхус.
Эсменет упорно продолжала смотреть на запыленные ноги. Но по лицу ее скользнула робкая улыбка.
– Все меняется…
– Возможно, – согласился Келлхус.
Тон его напомнил Эсменет звук, с которым топор врубается в дерево.
– Ты когда-нибудь задумывалась над тем, почему боги поставили мужчин выше женщин?
Эсменет пожала плечами.
– Мы стоим в тени мужчин, – заученно повторила она, – точно так же, как мужчины стоят в тени богов.
– И ты думаешь, что стоишь в тени мужчин?
Эсменет улыбнулась. Келлхуса не обманешь, даже по мелочам. Таков уж он.
– Некоторых – да….
– Но не многих?
Эсменет рассмеялась, оттого что Келлхус поймал ее на неприкрытом тщеславии.
– Совсем немногих, – призналась она.
И, как потрясенно поняла Эсменет, даже Акка не входил в их число…
«Только ты».
– А как насчет прочих мужчин? Разве не все мужчины в некотором смысле находятся в тени?
– Думаю, да…
Келлхус повернул руки ладонями к Эсменет – странно обезоруживающий жест.
– Так отчего же ты меньше мужчины? Чем это вызвано? Эсменет снова рассмеялась. Она удостоверилась, что Келлхус затеял какую-то игру.
– Да тем, что повсюду, где мне только довелось побывать, – и вообще повсюду, – женщины служат мужчинам. Просто так оно есть. Большинство женщин похожи на…
Эсменет запнулась, смущенная ходом своих мыслей. Она посмотрела на Серве. Безукоризненное лицо девушки светилось в тусклом свете костра.
– На нее, – сказал Келлхус. ……
– Да, – согласилась Эсменет.
Она уставилась в землю, ощущая странное упорство.
– На нее. Большинство женщин просты.
– И большинство мужчин.
– Ну, среди мужчин куда больше образованных, чем среди женщин… Больше умных.
– Именно поэтому мужчины выше женщин? Эсменет ошеломленно уставилась на него.
– Или, – продолжал Келлхус, – это потому, что в этом мире мужчинам дано больше, чем женщинам?
Эсменет потрясенно смотрела на него; голова у нее шла кругом. Она глубоко вздохнула и осторожно положила руки на колени.
– Ты хочешь сказать, что женщины на самом деле… равны мужчинам?
Келлхус со страдальческим изумлением приподнял брови.
– Почему, – спросил он, – мужчины готовы платить золотом за то, чтобы возлечь с женщинами?
– Потому, что они хотят нас… Они нас вожделеют.
– А законно ли это для мужчин – покупать удовольствие у женщин?
– Нет…
– Так почему же они это делают?
– Они не могут удержаться, – ответила Эсменет. Она печально приподняла бровь.
– Они – мужчины.
– Значит, они не способны контролировать свои желания? Эсменет усмехнулась, совсем как прежде.
– Перед тобой живое свидетельство тому, в лице прожженной шлюхи.
Келлхус рассмеялся, но негромко, и этот смех с легкостью отделил ее боль от юмора.
– Так почему же, – спросил он, – мужчины пасут скот? Скот?
Эсменет нахмурилась. И к чему ведут эти абсурдные рассуждения?
– Ну… чтобы резать его для…
И вдруг ее постигло озарение. По коже побежали мурашки. Она снова сидела в тени, а Келлхус впитал в себя угасающее солнце, став похожим на бронзового идола. Казалось, солнце всегда покидает его последним…
– Мужчины, – сказал Келлхус, – не могут господствовать над своими желаниями, поэтому господствуют над объектами своих желаний. Будь то скот…
– Или женщины, – одними губами произнесла Эсменет. Воздух искрился пониманием.
– Когда один народ, – продолжал Келлхус, – платит дань другому, как кепалранцы – нансурцам, на каком языке эти народы говорят?
– На языке завоевателя.
– А на чьем языке говоришь ты?
Эсменет сглотнула.
– На языке мужчин.
Перед ее мысленным взором мелькала одна картина за другой, один мужчина за другим, согнувшиеся над ней, словно псы…
– Ты видишь себя такой, – сказал Келлхус, – какой тебя видят мужчины. Ты боишься стареть, потому что мужчины предпочитают молодых. Ты одеваешься бесстыдно, потому что мужчины желают видеть твое тело. Ты съеживаешься от страха, когда говоришь, потому что мужчины предпочитают, чтобы ты молчала. Ты угождаешь. Ты рисуешься. Ты наряжаешься и прихорашиваешься. Ты искажаешь свои мысли и уродуешь свое сердце. Ты ломаешь и переделываешь себя, режешь, и режешь, и режешь, и все ради того, чтобы говорить на языке завоевателя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185