Может, теперь он раскаивается? Или его, как и самого Ахкеймиона, одолевают заботы?
– Я слеп, – продолжал Ксинем. – Слеп, как самый настоящий слепец, Акка! И все же я видел их… Кишаурим. Я видел, как они смотрят!
Ахкеймион поджал губы. Его встревожил страх, смешанный с надеждой, что звучал в голосе маршала.
– Ты действительно видел, – осторожно подбирая слова, ответил он, – в некотором роде… Существует много способов видеть. И все мы обладаем глазами, что никогда не прорастали сквозь кожу. Люди ошибаются, думая, что между слепотой и зрячестью нет промежутков.
– А кишаурим? – не унимался Ксинем. – Как им…
– Кишаурим – господа этого промежутка. Говорят, будто они ослепляют себя сами, чтобы лучше видеть Мир-Что-Между. По мнению некоторых, именно в этом – ключ к их метафизике.
– Так, значит… – начал Ксинем со страстностью в голосе.
– Не сейчас, Ксин, – оборвал его Ахкеймион, глядя на старшего из тидонских рыцарей, раздражительного тана по имени Анмергал.
Тот как раз двинулся к ним от ворот усадьбы.
– Как-нибудь в другой раз…
На ломаном, но вполне понятном шейском Анмергал сообщил, что люди Пройаса согласны принять их – вопреки здравому смыслу.
– Никто еще не пробирался в Карасканд, – пояснил он.
А потом, не дожидаясь ответа, тан неуклюже зашагал прочь, на ходу выкрикивая команды своему отряду. В тот же миг из темноты появились пехотинцы, одетые как кианцы, но с Черным Орлом дома Нерсеев на щитах. Несколько мгновений спустя Ахкеймиона с Ксинемом ввели на территорию усадьбы.
Там их встретил управитель в потрепанной – но зато черно-белой, цветов дома Пройаса – ливрее. Они прошли мимо какой-то кианки – очевидно, рабыни, – опустившейся на колени в одном из дверных проемов, и Ахкеймион поймал себя на том, что потрясен – не ее неприкрытым страхом, а просто тем фактом, что она – первая из фаним, кого он увидел во всем Карасканде…
Неудивительно, что город напоминает гробницу.
Они завернули за угол и оказались в передней с высоким потолком. Между двумя толстыми колоннами – судя по виду, нильнамешскими, – обнаружилась приоткрытая дверь, бронзовая с прозеленью. Управитель засунул голову в щель. Кивнув, он отворил дверь полностью и, нервно взглянув на Ксинема, жестом пригласил их войти. У Ахкеймиона скрутило внутренности, он мысленно выругался…
А потом обнаружил, что смотрит на Нерсея Пройаса.
Хоть он и был более изможденным и гораздо более худым – льняная рубаха болталась на нем, словно на вешалке, – наследный принц Конрии казался почти прежним. Копна вьющихся черных волос, которые его мать одновременно и ругала, и обожала. Аккуратно подстриженная борода. Лицо, уже не столь молодое, но сохранившее прежние очертания. Выразительный лоб. И конечно же, ясные карие глаза, которые теперь, казалось, были достаточно глубоки, чтобы вместить любую смесь страстей, сколь угодно противоречивых.
– Что такое? – спросил Ксинем. – Что происходит?
– Пройас… – сказал Ахкеймион.
Потом кашлянул, прочищая горло.
– Это Пройас, Ксин.
Конрийский принц с ледяным спокойствием посмотрел на Ксинема. Он отступил на два шага от искусно украшенного стола. И, словно во сне, спросил:
– Что случилось?
Ахкеймион не ответил, оцепенев от потока неожиданных эмоций. Он почувствовал, как лицо залила краска ярости. Ксинем стоял рядом, абсолютно неподвижно.
– Говорите же, – приказал Пройас.
В голосе его звенело безрассудство.
– Что случилось?
– Багряные Шпили лишили его глаз, – ровным тоном произнес Ахкеймион. – Чтобы… чтобы…
Внезапно молодой принц кинулся к Ксинему и, словно безумный, стиснул его в объятиях – не щека к щеке, как принято между мужчинами, а уткнувшись, словно ребенок, лицом в грудь маршалу. Плечи его вздрагивали от рыданий. Ксинем положил ладони ему на затылок и прижался бородой к макушке.
Несколько мгновений невыносимой тишины.
– Ксин, – прохрипел Пройас. – Пожалуйста, прости меня! Прости! Умоляю!
– Ш-ш-ш… Мне достаточно почувствовать твое объятие… Услышать твой голос.
– Но, Ксин! Твои глаза! Глаза!
– Ну, будет, успокойся… Акка вылечит меня. Вот увидишь. При этих словах Ахкеймион дернулся. Надежда, обманывающая близких, – наихудший яд.
Задохнувшись, Пройас прижался щекой к плечу маршала. Его блестящие глаза остановились на Ахкеймионе, и некоторое время они, не мигая, смотрели друг на друга.
– И ты, старый наставник, – сипло произнес молодой человек. – Сможешь ли ты найти в своем сердце прощение?
Хотя Ахкеймион отчетливо-слышал эти слова, они доносились до него словно откуда-то издалека. Нет, понял он. Он не сможет простить – и не потому, что сердце его ожесточилось, а потому, что все это стерлось, изгладилось из памяти. Он видел мальчика, которого когда-то любил, – но в то же время он видел и чужака, незнакомца, мужчину, идущего ненадежными, сомнительными путями.
Истинно верующего.
Слепого фанатика.
Как ему только могло прийти в голову, будто эти люди – его братья?
Изо всех сил сохраняя каменное выражение лица, Ахкеймион сказал:
– Я более не наставник.
Пройас крепко зажмурился. Когда же он открыл глаза, его взгляд сделался непроницаемым. Какие бы невзгоды ни перенесло Священное воинство, Пройас Судия выжил.
– Где они? – спросил Ахкеймион.
Теперь круги были очерчены куда четче. Если не считать Ксинема, его сердце принадлежало лишь Эсменет и Келлхусу. В целом мире лишь они имели значение.
Пройас явственно напрягся, отодвинулся от Ксинема.
– Тебе что, никто не сказал?
– Нам вообще никто ничего не говорил, – пояснил Ксинем. – Они боялись, что мы можем оказаться шпионами.
У Ахкеймиона перехватило дыхание.
– Эсменет?! – еле выдохнул он.
– Нет… Эсменет в безопасности.
Пройас провел рукой по стриженым волосам; вид у него был встревоженный и зловещий.
Где-то зашипел фитиль оплывшей свечи.
– А Келлхус? – спросил Ксинем. – С ним что?
– Вы должны понять. Много, очень много всего произошло. Ксинем принялся шарить в воздухе рукой, словно ему нужно было прикоснуться к собеседнику.
– Что ты такое говоришь, Пройас?
– Я говорю, что Келлхус мертв.
Во всем Карасканде лишь огромный базар нес память о Степи, и даже это была всего лишь тень памяти – ровная поверхность каменной кладки, открытое пространство, окруженное фасадами с темными окнами. Между камнями брусчатки не росло травы.
«Свазонд, – сказал он тогда. – Человек, которого ты убила, ушел из мира, Серве. Он существует лишь здесь, в шраме на твоей руке. Это – знак его отсутствия, всех путей, которыми не пройдет его душа, всех действий, которые он не совершит. Знак тяжести, которую ты отныне несешь». А она ответила: «Я не понимаю…» До чего же милая глупышка. Такая невинная… Найюр лежал рядом с животом дохлой лошади, окруженный мертвыми кианцами – жертвами разграбления города, произошедшего три недели назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185
– Я слеп, – продолжал Ксинем. – Слеп, как самый настоящий слепец, Акка! И все же я видел их… Кишаурим. Я видел, как они смотрят!
Ахкеймион поджал губы. Его встревожил страх, смешанный с надеждой, что звучал в голосе маршала.
– Ты действительно видел, – осторожно подбирая слова, ответил он, – в некотором роде… Существует много способов видеть. И все мы обладаем глазами, что никогда не прорастали сквозь кожу. Люди ошибаются, думая, что между слепотой и зрячестью нет промежутков.
– А кишаурим? – не унимался Ксинем. – Как им…
– Кишаурим – господа этого промежутка. Говорят, будто они ослепляют себя сами, чтобы лучше видеть Мир-Что-Между. По мнению некоторых, именно в этом – ключ к их метафизике.
– Так, значит… – начал Ксинем со страстностью в голосе.
– Не сейчас, Ксин, – оборвал его Ахкеймион, глядя на старшего из тидонских рыцарей, раздражительного тана по имени Анмергал.
Тот как раз двинулся к ним от ворот усадьбы.
– Как-нибудь в другой раз…
На ломаном, но вполне понятном шейском Анмергал сообщил, что люди Пройаса согласны принять их – вопреки здравому смыслу.
– Никто еще не пробирался в Карасканд, – пояснил он.
А потом, не дожидаясь ответа, тан неуклюже зашагал прочь, на ходу выкрикивая команды своему отряду. В тот же миг из темноты появились пехотинцы, одетые как кианцы, но с Черным Орлом дома Нерсеев на щитах. Несколько мгновений спустя Ахкеймиона с Ксинемом ввели на территорию усадьбы.
Там их встретил управитель в потрепанной – но зато черно-белой, цветов дома Пройаса – ливрее. Они прошли мимо какой-то кианки – очевидно, рабыни, – опустившейся на колени в одном из дверных проемов, и Ахкеймион поймал себя на том, что потрясен – не ее неприкрытым страхом, а просто тем фактом, что она – первая из фаним, кого он увидел во всем Карасканде…
Неудивительно, что город напоминает гробницу.
Они завернули за угол и оказались в передней с высоким потолком. Между двумя толстыми колоннами – судя по виду, нильнамешскими, – обнаружилась приоткрытая дверь, бронзовая с прозеленью. Управитель засунул голову в щель. Кивнув, он отворил дверь полностью и, нервно взглянув на Ксинема, жестом пригласил их войти. У Ахкеймиона скрутило внутренности, он мысленно выругался…
А потом обнаружил, что смотрит на Нерсея Пройаса.
Хоть он и был более изможденным и гораздо более худым – льняная рубаха болталась на нем, словно на вешалке, – наследный принц Конрии казался почти прежним. Копна вьющихся черных волос, которые его мать одновременно и ругала, и обожала. Аккуратно подстриженная борода. Лицо, уже не столь молодое, но сохранившее прежние очертания. Выразительный лоб. И конечно же, ясные карие глаза, которые теперь, казалось, были достаточно глубоки, чтобы вместить любую смесь страстей, сколь угодно противоречивых.
– Что такое? – спросил Ксинем. – Что происходит?
– Пройас… – сказал Ахкеймион.
Потом кашлянул, прочищая горло.
– Это Пройас, Ксин.
Конрийский принц с ледяным спокойствием посмотрел на Ксинема. Он отступил на два шага от искусно украшенного стола. И, словно во сне, спросил:
– Что случилось?
Ахкеймион не ответил, оцепенев от потока неожиданных эмоций. Он почувствовал, как лицо залила краска ярости. Ксинем стоял рядом, абсолютно неподвижно.
– Говорите же, – приказал Пройас.
В голосе его звенело безрассудство.
– Что случилось?
– Багряные Шпили лишили его глаз, – ровным тоном произнес Ахкеймион. – Чтобы… чтобы…
Внезапно молодой принц кинулся к Ксинему и, словно безумный, стиснул его в объятиях – не щека к щеке, как принято между мужчинами, а уткнувшись, словно ребенок, лицом в грудь маршалу. Плечи его вздрагивали от рыданий. Ксинем положил ладони ему на затылок и прижался бородой к макушке.
Несколько мгновений невыносимой тишины.
– Ксин, – прохрипел Пройас. – Пожалуйста, прости меня! Прости! Умоляю!
– Ш-ш-ш… Мне достаточно почувствовать твое объятие… Услышать твой голос.
– Но, Ксин! Твои глаза! Глаза!
– Ну, будет, успокойся… Акка вылечит меня. Вот увидишь. При этих словах Ахкеймион дернулся. Надежда, обманывающая близких, – наихудший яд.
Задохнувшись, Пройас прижался щекой к плечу маршала. Его блестящие глаза остановились на Ахкеймионе, и некоторое время они, не мигая, смотрели друг на друга.
– И ты, старый наставник, – сипло произнес молодой человек. – Сможешь ли ты найти в своем сердце прощение?
Хотя Ахкеймион отчетливо-слышал эти слова, они доносились до него словно откуда-то издалека. Нет, понял он. Он не сможет простить – и не потому, что сердце его ожесточилось, а потому, что все это стерлось, изгладилось из памяти. Он видел мальчика, которого когда-то любил, – но в то же время он видел и чужака, незнакомца, мужчину, идущего ненадежными, сомнительными путями.
Истинно верующего.
Слепого фанатика.
Как ему только могло прийти в голову, будто эти люди – его братья?
Изо всех сил сохраняя каменное выражение лица, Ахкеймион сказал:
– Я более не наставник.
Пройас крепко зажмурился. Когда же он открыл глаза, его взгляд сделался непроницаемым. Какие бы невзгоды ни перенесло Священное воинство, Пройас Судия выжил.
– Где они? – спросил Ахкеймион.
Теперь круги были очерчены куда четче. Если не считать Ксинема, его сердце принадлежало лишь Эсменет и Келлхусу. В целом мире лишь они имели значение.
Пройас явственно напрягся, отодвинулся от Ксинема.
– Тебе что, никто не сказал?
– Нам вообще никто ничего не говорил, – пояснил Ксинем. – Они боялись, что мы можем оказаться шпионами.
У Ахкеймиона перехватило дыхание.
– Эсменет?! – еле выдохнул он.
– Нет… Эсменет в безопасности.
Пройас провел рукой по стриженым волосам; вид у него был встревоженный и зловещий.
Где-то зашипел фитиль оплывшей свечи.
– А Келлхус? – спросил Ксинем. – С ним что?
– Вы должны понять. Много, очень много всего произошло. Ксинем принялся шарить в воздухе рукой, словно ему нужно было прикоснуться к собеседнику.
– Что ты такое говоришь, Пройас?
– Я говорю, что Келлхус мертв.
Во всем Карасканде лишь огромный базар нес память о Степи, и даже это была всего лишь тень памяти – ровная поверхность каменной кладки, открытое пространство, окруженное фасадами с темными окнами. Между камнями брусчатки не росло травы.
«Свазонд, – сказал он тогда. – Человек, которого ты убила, ушел из мира, Серве. Он существует лишь здесь, в шраме на твоей руке. Это – знак его отсутствия, всех путей, которыми не пройдет его душа, всех действий, которые он не совершит. Знак тяжести, которую ты отныне несешь». А она ответила: «Я не понимаю…» До чего же милая глупышка. Такая невинная… Найюр лежал рядом с животом дохлой лошади, окруженный мертвыми кианцами – жертвами разграбления города, произошедшего три недели назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185