Но колдовство оказалось ни при чем, и человек, которого мне показали, не был обычным шпионом…
– Как так?
– Сперва он назвал меня Чигра – так выглядело имя Сесватхи на агхурзое, искаженном языке шранков. Он каким-то образом разглядел во мне след Сесватхи… Затем он…
Ахкеймион прикусил губу и замотал головой.
– У него не было лица! У него была не плоть, а какая-то мерзость, Келлхус! Шпион, способный в точности подражать облику любого человека, без колдовства и колдовской Метки. Идеальный шпион!
Когда-то Консульт убил первого советника императора и подменил его вот этим. Такие… такие существа могут быть где угодно! Здесь, в Священном воинстве, при дворах Великих фракций… Судя по тому, что нам известно, кто-то из них мог сделаться королем!
«Или шрайей…»
– Но почему я-то становлюсь Предвестником?
– Потому что Консульт овладел Древней Наукой. Шранки, башраги, драконы, все мерзости инхороев – это артефакты Текне, Древней Науки, созданной в незапамятные времена, когда Эарвой правили нелюди. Считается, что она была уничтожена, когда куйюра-кимнои стерли инхороев с лица земли – еще до того, как был написан Бивень, Келлхус! Но шпионы-оборотни – это нечто новое. Неизвестные ранее артефакты Древней Науки. А раз Консульт заново открыл тайны Текне, есть вероятность, что они знают и как возродить Мог-Фарау…
От этого имени у Ахкеймиона перехватило дыхание, словно от удара в грудь.
– Не-бога, – сказал Келлхус.
Ахкеймион сглотнул и поморщился, как если бы у него болело горло.
– Да, Не-бога…
– И теперь, раз Анасуримбор вернулся…
– Эти домыслы превращаются в уверенность.
Несколько тягостных мгновений Келлхус изучающе глядел на Ахкеймиона; лицо его было непроницаемо.
– И что вы будете делать?
– Мне поручено лишь наблюдать за Священным воинством, – сказал Ахкеймион. – Но решение все равно принимать мне… И есть вещь, которая непрестанно разрывает мое сердце.
– Что же это за вещь?
Ахкеймион изо всех сил старался выдержать взгляд ученика, но в его глазах было нечто… нечто не поддающееся описанию.
– Я не сказал им о тебе, Келлхус. Я не сказал моим братьям, что Пророчество Кельмомаса исполнилось. И пока я молчу, я предаю их, Сесватху, себя, – он нервно рассмеялся – и, может быть, весь мир…
– Но почему? – спросил Келлхус. – Почему ты им не сказал?
Ахкеймион глубоко вздохнул.
– Если я это сделаю, они придут за тобой, Келлхус.
– Ну, может, так будет правильнее…
– Ты не знаешь моих братьев, Келлхус.
Найюр урс Скиоата лежал нагим в предрассветной полутьме, в шатре, который делил с Келлхусом, вглядывался в лицо спящей Серве и кончиком ножа убирал пряди, упавшие ей на лицо. Наконец он отложил нож и провел мозолистыми пальцами по щеке женщины. Та заворочалась, вздохнула и поплотнее закуталась в одеяло. Она так красива. Так похожа на его покинутую жену.
Найюр смотрел на Серве; он был неподвижен, равно как и девушка, хотя она спала, а он бодрствовал. Все это время снаружи доносились голоса: Келлхус и колдун несли какую-то чушь.
Все происходящее казалось ему чудом. Он не только пересек империю, он еще и плюнул под ноги императору, унизил Икурея Конфаса в присутствии высшего дворянства и получил все права и привилегии айнритийского принца. Теперь он ехал во главе самого огромного войска, какое ему только доводилось видеть. Войска, способного сокрушать города, уничтожать целые народы, убивать бессчетное множество людей. Войска, достойного песен памятливцев. Священного воинства.
И воинство это шло на Шайме, цитадель кишаурим. Кишаурим!
Анасуримбор Моэнгхус был кишаурим.
Вопреки непомерным амбициям дунианина, его план, похоже, работал. В мечтах Найюр всегда шел за Моэнгхусом один. Иногда он убивал его молча, иногда – с какими-то словами. Всегда смерти ненавистного врага сопутствовало много крови. Но теперь все эти мечты казались ребяческими фантазиями. Келлхус был прав. Моэнгхус явно был не тем человеком, которого можно просто зарезать в переулке; он наверняка сделался крупной величиной. Властителем. Да разве могло быть иначе? Он ведь дунианин.
Как и его сын, Келлхус.
Кто скажет, насколько велико могущество Моэнгхуса? Конечно же, ему подвластны кишаурим и кианцы. Но есть ли его пешки в Священном воинстве?
Служит ли ему Келлхус?
Послать к ним сына. Есть ли для дунианина лучший способ уничтожить врагов?
Во время советов у Пройаса кастовые дворяне-айнрити уже начали мгновенно замолкать, едва лишь раздавался голос Келлхуса. Они уже наблюдали за ним, когда думали, что он погружен в свои мысли, и шептались, когда думали, что он не слышит. При всем их самомнении, эти вельможи уже считались с ним, словно он обладал чем-то очень нужным. Каким-то образом Келлхус убедил их, что стоит выше обыденности и даже выше необычного. Дело было не только в том, что он заявил, будто, находясь в Атритау, увидел Священную войну во сне, и не только в его гнусной манере говорить так, словно он отец, играющий на слабостях и тщеславии своих детей. Дело было в том, что он говорил. В правде.
– Но Бог благоволит к праведным! – однажды воскликнул во время совета Ингиабан, палатин Кетантейский.
По настоянию Найюра они обсуждали, какую стратегию может применить Скаур, сапатишах Шайгека, для победы над ними.
– Сам Сейен…
– А вы, – перебил его Келлхус, – вы праведны?
В Королевском шатре воцарилось странное, бесцельное ожидание.
– Да, мы праведны, – отозвался палатин Кетантейский. – Если нет, то что, во имя Юру, мы здесь делаем?
– Действительно, – сказал Келлхус. – Что мы здесь делаем? Найюр заметил краем глаза, как лорд Гайдекки повернулся к Ксинему; взгляд у него был обеспокоенный.
Насторожившись, Ингиабан решил тянуть время и пригубил анпои.
– Поднимаем оружие против язычников. Что же еще?
– Так мы поднимаем оружие против язычников потому, что праведны?
– И потому, что они нечестивы.
Келлхус улыбнулся, сочувственно, но строго.
– «Праведен тот, в ком не находят изъяна на путях Божьих…» Разве не так писал Сейен?
– Да, конечно.
– А кто определяет, есть ли в человеке изъян? Другие люди? Палатин Кетантейский побледнел.
– Нет, – сказал он. – Только Бог и его пророки.
– Так значит, мы не праведны?
– Да… То есть я хотел сказать – нет…
Сбитый с толку Ингиабан посмотрел на Келлхуса; на лице его читалась ужасающая откровенность.
– Я хотел… Я уже не знаю, что я хотел сказать!
Уступки. Всегда добивайтесь уступок. Накапливайте их.
– Тогда вы понимаете, – сказал Келлхус.
Теперь его голос сделался низким и сверхъестественно гулким и шел словно со всех сторон одновременно.
– Человек никогда не может назвать себя праведным, господин палатин, он может лишь надеяться на это. И именно надежда придает смысл тому, что мы делаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185
– Как так?
– Сперва он назвал меня Чигра – так выглядело имя Сесватхи на агхурзое, искаженном языке шранков. Он каким-то образом разглядел во мне след Сесватхи… Затем он…
Ахкеймион прикусил губу и замотал головой.
– У него не было лица! У него была не плоть, а какая-то мерзость, Келлхус! Шпион, способный в точности подражать облику любого человека, без колдовства и колдовской Метки. Идеальный шпион!
Когда-то Консульт убил первого советника императора и подменил его вот этим. Такие… такие существа могут быть где угодно! Здесь, в Священном воинстве, при дворах Великих фракций… Судя по тому, что нам известно, кто-то из них мог сделаться королем!
«Или шрайей…»
– Но почему я-то становлюсь Предвестником?
– Потому что Консульт овладел Древней Наукой. Шранки, башраги, драконы, все мерзости инхороев – это артефакты Текне, Древней Науки, созданной в незапамятные времена, когда Эарвой правили нелюди. Считается, что она была уничтожена, когда куйюра-кимнои стерли инхороев с лица земли – еще до того, как был написан Бивень, Келлхус! Но шпионы-оборотни – это нечто новое. Неизвестные ранее артефакты Древней Науки. А раз Консульт заново открыл тайны Текне, есть вероятность, что они знают и как возродить Мог-Фарау…
От этого имени у Ахкеймиона перехватило дыхание, словно от удара в грудь.
– Не-бога, – сказал Келлхус.
Ахкеймион сглотнул и поморщился, как если бы у него болело горло.
– Да, Не-бога…
– И теперь, раз Анасуримбор вернулся…
– Эти домыслы превращаются в уверенность.
Несколько тягостных мгновений Келлхус изучающе глядел на Ахкеймиона; лицо его было непроницаемо.
– И что вы будете делать?
– Мне поручено лишь наблюдать за Священным воинством, – сказал Ахкеймион. – Но решение все равно принимать мне… И есть вещь, которая непрестанно разрывает мое сердце.
– Что же это за вещь?
Ахкеймион изо всех сил старался выдержать взгляд ученика, но в его глазах было нечто… нечто не поддающееся описанию.
– Я не сказал им о тебе, Келлхус. Я не сказал моим братьям, что Пророчество Кельмомаса исполнилось. И пока я молчу, я предаю их, Сесватху, себя, – он нервно рассмеялся – и, может быть, весь мир…
– Но почему? – спросил Келлхус. – Почему ты им не сказал?
Ахкеймион глубоко вздохнул.
– Если я это сделаю, они придут за тобой, Келлхус.
– Ну, может, так будет правильнее…
– Ты не знаешь моих братьев, Келлхус.
Найюр урс Скиоата лежал нагим в предрассветной полутьме, в шатре, который делил с Келлхусом, вглядывался в лицо спящей Серве и кончиком ножа убирал пряди, упавшие ей на лицо. Наконец он отложил нож и провел мозолистыми пальцами по щеке женщины. Та заворочалась, вздохнула и поплотнее закуталась в одеяло. Она так красива. Так похожа на его покинутую жену.
Найюр смотрел на Серве; он был неподвижен, равно как и девушка, хотя она спала, а он бодрствовал. Все это время снаружи доносились голоса: Келлхус и колдун несли какую-то чушь.
Все происходящее казалось ему чудом. Он не только пересек империю, он еще и плюнул под ноги императору, унизил Икурея Конфаса в присутствии высшего дворянства и получил все права и привилегии айнритийского принца. Теперь он ехал во главе самого огромного войска, какое ему только доводилось видеть. Войска, способного сокрушать города, уничтожать целые народы, убивать бессчетное множество людей. Войска, достойного песен памятливцев. Священного воинства.
И воинство это шло на Шайме, цитадель кишаурим. Кишаурим!
Анасуримбор Моэнгхус был кишаурим.
Вопреки непомерным амбициям дунианина, его план, похоже, работал. В мечтах Найюр всегда шел за Моэнгхусом один. Иногда он убивал его молча, иногда – с какими-то словами. Всегда смерти ненавистного врага сопутствовало много крови. Но теперь все эти мечты казались ребяческими фантазиями. Келлхус был прав. Моэнгхус явно был не тем человеком, которого можно просто зарезать в переулке; он наверняка сделался крупной величиной. Властителем. Да разве могло быть иначе? Он ведь дунианин.
Как и его сын, Келлхус.
Кто скажет, насколько велико могущество Моэнгхуса? Конечно же, ему подвластны кишаурим и кианцы. Но есть ли его пешки в Священном воинстве?
Служит ли ему Келлхус?
Послать к ним сына. Есть ли для дунианина лучший способ уничтожить врагов?
Во время советов у Пройаса кастовые дворяне-айнрити уже начали мгновенно замолкать, едва лишь раздавался голос Келлхуса. Они уже наблюдали за ним, когда думали, что он погружен в свои мысли, и шептались, когда думали, что он не слышит. При всем их самомнении, эти вельможи уже считались с ним, словно он обладал чем-то очень нужным. Каким-то образом Келлхус убедил их, что стоит выше обыденности и даже выше необычного. Дело было не только в том, что он заявил, будто, находясь в Атритау, увидел Священную войну во сне, и не только в его гнусной манере говорить так, словно он отец, играющий на слабостях и тщеславии своих детей. Дело было в том, что он говорил. В правде.
– Но Бог благоволит к праведным! – однажды воскликнул во время совета Ингиабан, палатин Кетантейский.
По настоянию Найюра они обсуждали, какую стратегию может применить Скаур, сапатишах Шайгека, для победы над ними.
– Сам Сейен…
– А вы, – перебил его Келлхус, – вы праведны?
В Королевском шатре воцарилось странное, бесцельное ожидание.
– Да, мы праведны, – отозвался палатин Кетантейский. – Если нет, то что, во имя Юру, мы здесь делаем?
– Действительно, – сказал Келлхус. – Что мы здесь делаем? Найюр заметил краем глаза, как лорд Гайдекки повернулся к Ксинему; взгляд у него был обеспокоенный.
Насторожившись, Ингиабан решил тянуть время и пригубил анпои.
– Поднимаем оружие против язычников. Что же еще?
– Так мы поднимаем оружие против язычников потому, что праведны?
– И потому, что они нечестивы.
Келлхус улыбнулся, сочувственно, но строго.
– «Праведен тот, в ком не находят изъяна на путях Божьих…» Разве не так писал Сейен?
– Да, конечно.
– А кто определяет, есть ли в человеке изъян? Другие люди? Палатин Кетантейский побледнел.
– Нет, – сказал он. – Только Бог и его пророки.
– Так значит, мы не праведны?
– Да… То есть я хотел сказать – нет…
Сбитый с толку Ингиабан посмотрел на Келлхуса; на лице его читалась ужасающая откровенность.
– Я хотел… Я уже не знаю, что я хотел сказать!
Уступки. Всегда добивайтесь уступок. Накапливайте их.
– Тогда вы понимаете, – сказал Келлхус.
Теперь его голос сделался низким и сверхъестественно гулким и шел словно со всех сторон одновременно.
– Человек никогда не может назвать себя праведным, господин палатин, он может лишь надеяться на это. И именно надежда придает смысл тому, что мы делаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185