» — выпучил глаза на женщину, которая попробовала пристыдить его, и опять встал в очередь перед автолавкой. Не его руки сеяли рожь, не он ее косил... Каролису иногда страшно — не отречемся ли мы от ржи навсегда, а то еще, разгневавшись, она сама от нас отвернется навеки? «Так ведь под забором у Швебелдокаса в прошлом году стояли суслоны!»— мелькает неожиданно мысль. Да, нет сомнения, Швебелдокас сеял рожь, Каролис собственными глазами видел. Но только ли Швебелдокас?.. Мог еще кто-нибудь... Каролису от этого не легче, он хочет отогнать эти мысли, не думать о Швебелдокасе. Нет, он не зайдет туда, будет искать у других, ведь должен же хоть кого-нибудь выращивать рожь. Но в мыслях стоит Швебелдокас. Стоит и хихикает...
— В-вот те и на... из ш-ширинки я тебе с-семена достану? Нету, п-председатель,— заикался Швебелдокас, вывернув карманы потертого полушубка.— В-вот! Нету! Пус-сто!
Каролис и не ждал, что Швебелдокас откроет перед ним амбар. Как большинство, так и он. Будто сговорились.
— Не для себя прошу. Мне не надо. Мне ни одного твоего зернышка не надо,— говорил Каролис Йотаута.— Артели придется весной поля засевать. Для артели семена нужны.
— Власть нас с-согнала в колхоз, власть пускай и с-сеет.
— Да ведь мы сами эта власть. Нету другой власти, сосед.
Они стояли посреди избы, Швебелдокас не приглашал присесть. Над столом моргала лампа, воняло керосином и копотью. На кровати у стены спала в одежде жена Швебелдокаса. «С ног сбилась женщина на ферме, одно горе»,— с сочувствием подумал Каролис и снова окинул взглядом ее раскорячившегося мужа, к которому неизвестно почему всегда испытывал только отвращение.
— Сколько гектаров засеивал яровыми? Шесть?
— К-как когда.
— Шесть, сосед. Так вот на шесть гектаров семян и привезешь.
— С-сбесился ты, п-председатель? Откуда я возьму?
Швебелдокас присел, замахал руками и испуганно
оглянулся на занавешенные окна.
— Как следует посмотри и найдешь.
— Нету! Пус-сто! Скотине с-скормил. В поле с-сгни- ла, не уродилась. Пус-сто, ей-богу!— Швебелдокас двинулся к Каролису, словно желая побыстрей вытолкать его в дверь.
— Еще раз повторяю: не для меня — для артели.
— И я п-повторяю: пус-сто, пус-сто... Как выметено...
Каролис едва успел, пятясь, переступить порог, как Швебелдокас захлопнул дверь и- задвинул изнутри деревянный засов. У хлева лениво тявкнула собачонка. Вот собачья доля лаять днем и ночью. Немногим лучше и Каролису — нету покоя, нету передыху, одни смотрят как на лютого зверя, другие, может, и хотели бы помочь, но только плечами пожимают, лучше повременят да посмотрят, что к чему. А весна ждать не станет, мигом сгонит с полей снег, пашни подсохнут, придется выйти в поле. Как выйти? С чем выйти, когда все так... так...
Каролис постоял во дворе, у сеней, закурил сигарету. При людях старается сигарет не курить — чтоб барином не называли,— цигарку скручивает и коптит, как все, но теперь никто не видит, сплетен не разнесет. Под ногами скрипел снег. Морозец. Хотя луну заслоняли жиденькие облака, ночь была светлая, проторенная тропа убегала из двора и за садом сворачивала к дороге.
Никуда сегодня больше заходить не станет, хватит с него. Лучше завтра. Возьмет бригадира — вдвоем будет веселее — и с хутора на хутор, под лай собак. Так надо.
— Стой!
Каролис споткнулся. «Бежать!»— мелькнула мысль, но голос близко, а поле пустое и ровное как стол. Обернулся и в нескольких шагах, возле прутьев вишенок, увидел человека. Лязгнул затвор винтовки.
— Иди-ка сюда!
Ноги не повиновались, и Каролис только пошатнулся. Подскочил низкий гривастый парень:
— Как фамилия?
Каролис стиснул зубы. Прутья вишенок зашевелились, и со снега поднялись еще двое. Один был в белой одежде.
— Язык проглотил,— усмехнулся гривастый.— Сразу в штаны наложил.
— Заговорит,— сказал мужчина в белом.
Густас!
Бежать! Так и так...
Гривастый, словно угадав мысли Каролиса, цапнул его за руку, крепко сжал и в то же время кулаком другой саданул под ложечку. Удар был настолько неожидан, что Каролис согнулся, и тогда чем-то твердым его шарахнули по затылку. Когда очнулся и хотел встать, почувствовал, что руки связаны за спиной.
— Встань, пред-се-да-тель!— Сапог Густаса пнул его в бок.— С лежащим разве разговор.
Гривастый схватил Каролиса за плечи, поставил на ноги и просипел:
— Стоя окочуришься.
— Не доставая ногами земли,— добавил Густас и двинул дулом автомата в грудь.— Иди! Прямо,— показал в поле.
Каролис брел, почему-то надеясь, что вдруг загремят выстрелы народных защитников. Неужто и на сей раз на ночь в город подались?
Кто-то схватил его за шиворот, чьи-то руки поднялись над головой, и Каролис почувствовал на шее шероховатую веревку. Остановился, будто ударившись в стену.
— Иди, иди!— сказал Густас.— Или наш галстук для тебя слишком прост?
Густас и эти двое загоготали.
Каролиса гнали все дальше от засыпающей деревни. То тут, то там лаяли собаки.
Ночь была глуха и слепа.
Остановились под старыми липами.
Гривастый перебросил через сук веревку, дернул. Петля сдавила горло, Каролис захрипел.
— Хо-хо, не нравится?— спросил Густас; он стоял перед Каролисом, словно белый призрак.— Пред-се-да- тель Йотаута, настало время нам с тобой расстаться. Достаточно послужил большевикам, сейчас отправишься к чертям прямо в котел со смолой.
Густас махнул рукой. Двое мужчин так дернули за веревку, что Каролис и не почувствовал, как земля ушла из-под ног. Жуткие тиски сдавили горло; хотел пальцами ухватиться за веревку, но руки были связаны. «Люди!»— крикнул он, но не расслышал голоса, только хрипение. Почему он раньше не кричал? Почему?.. Тело дернулось, словно кто-то его сгибал, и он повалился на снег.
Сколько раз это повторялось, Каролис потом не мог вспомнить. Придя в сознание, отдышавшись, лежал на снегу. Веревка уже не резала шею, руки были свободны.
— Слышишь, пред-се-да-тель? Встань, черт возьми, когда я с тобой разговариваю!
Они схватили его, оторвали от земли. Каролис едва держался на ногах.
— Вбей в свою пустую башку! Завтра скажешь людям: забирайте свой скот, все забирайте, что кому принадлежит, потому что это ваше, не колхозное. Слышал?
Каролис не ответил. Единственным его желанием было — не упасть. Только не упасть!
— Завтра скажешь! И все людям раздашь. Будет так, как я хочу! А если нет... И тебе, и всей твоей семье — крышка! Веревку мы оставляем на другой раз, на последний. И чтоб язык держал за зубами. Пошел домой!
Не упасть, только не упасть.
Как сделать шаг и не упасть?
— Иди!— рявкнул Густас.— Марш!
Каролис ни живой ни мертвый побрел по полю.
Утром на ферме первой встретил жену Швебелдокаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
— В-вот те и на... из ш-ширинки я тебе с-семена достану? Нету, п-председатель,— заикался Швебелдокас, вывернув карманы потертого полушубка.— В-вот! Нету! Пус-сто!
Каролис и не ждал, что Швебелдокас откроет перед ним амбар. Как большинство, так и он. Будто сговорились.
— Не для себя прошу. Мне не надо. Мне ни одного твоего зернышка не надо,— говорил Каролис Йотаута.— Артели придется весной поля засевать. Для артели семена нужны.
— Власть нас с-согнала в колхоз, власть пускай и с-сеет.
— Да ведь мы сами эта власть. Нету другой власти, сосед.
Они стояли посреди избы, Швебелдокас не приглашал присесть. Над столом моргала лампа, воняло керосином и копотью. На кровати у стены спала в одежде жена Швебелдокаса. «С ног сбилась женщина на ферме, одно горе»,— с сочувствием подумал Каролис и снова окинул взглядом ее раскорячившегося мужа, к которому неизвестно почему всегда испытывал только отвращение.
— Сколько гектаров засеивал яровыми? Шесть?
— К-как когда.
— Шесть, сосед. Так вот на шесть гектаров семян и привезешь.
— С-сбесился ты, п-председатель? Откуда я возьму?
Швебелдокас присел, замахал руками и испуганно
оглянулся на занавешенные окна.
— Как следует посмотри и найдешь.
— Нету! Пус-сто! Скотине с-скормил. В поле с-сгни- ла, не уродилась. Пус-сто, ей-богу!— Швебелдокас двинулся к Каролису, словно желая побыстрей вытолкать его в дверь.
— Еще раз повторяю: не для меня — для артели.
— И я п-повторяю: пус-сто, пус-сто... Как выметено...
Каролис едва успел, пятясь, переступить порог, как Швебелдокас захлопнул дверь и- задвинул изнутри деревянный засов. У хлева лениво тявкнула собачонка. Вот собачья доля лаять днем и ночью. Немногим лучше и Каролису — нету покоя, нету передыху, одни смотрят как на лютого зверя, другие, может, и хотели бы помочь, но только плечами пожимают, лучше повременят да посмотрят, что к чему. А весна ждать не станет, мигом сгонит с полей снег, пашни подсохнут, придется выйти в поле. Как выйти? С чем выйти, когда все так... так...
Каролис постоял во дворе, у сеней, закурил сигарету. При людях старается сигарет не курить — чтоб барином не называли,— цигарку скручивает и коптит, как все, но теперь никто не видит, сплетен не разнесет. Под ногами скрипел снег. Морозец. Хотя луну заслоняли жиденькие облака, ночь была светлая, проторенная тропа убегала из двора и за садом сворачивала к дороге.
Никуда сегодня больше заходить не станет, хватит с него. Лучше завтра. Возьмет бригадира — вдвоем будет веселее — и с хутора на хутор, под лай собак. Так надо.
— Стой!
Каролис споткнулся. «Бежать!»— мелькнула мысль, но голос близко, а поле пустое и ровное как стол. Обернулся и в нескольких шагах, возле прутьев вишенок, увидел человека. Лязгнул затвор винтовки.
— Иди-ка сюда!
Ноги не повиновались, и Каролис только пошатнулся. Подскочил низкий гривастый парень:
— Как фамилия?
Каролис стиснул зубы. Прутья вишенок зашевелились, и со снега поднялись еще двое. Один был в белой одежде.
— Язык проглотил,— усмехнулся гривастый.— Сразу в штаны наложил.
— Заговорит,— сказал мужчина в белом.
Густас!
Бежать! Так и так...
Гривастый, словно угадав мысли Каролиса, цапнул его за руку, крепко сжал и в то же время кулаком другой саданул под ложечку. Удар был настолько неожидан, что Каролис согнулся, и тогда чем-то твердым его шарахнули по затылку. Когда очнулся и хотел встать, почувствовал, что руки связаны за спиной.
— Встань, пред-се-да-тель!— Сапог Густаса пнул его в бок.— С лежащим разве разговор.
Гривастый схватил Каролиса за плечи, поставил на ноги и просипел:
— Стоя окочуришься.
— Не доставая ногами земли,— добавил Густас и двинул дулом автомата в грудь.— Иди! Прямо,— показал в поле.
Каролис брел, почему-то надеясь, что вдруг загремят выстрелы народных защитников. Неужто и на сей раз на ночь в город подались?
Кто-то схватил его за шиворот, чьи-то руки поднялись над головой, и Каролис почувствовал на шее шероховатую веревку. Остановился, будто ударившись в стену.
— Иди, иди!— сказал Густас.— Или наш галстук для тебя слишком прост?
Густас и эти двое загоготали.
Каролиса гнали все дальше от засыпающей деревни. То тут, то там лаяли собаки.
Ночь была глуха и слепа.
Остановились под старыми липами.
Гривастый перебросил через сук веревку, дернул. Петля сдавила горло, Каролис захрипел.
— Хо-хо, не нравится?— спросил Густас; он стоял перед Каролисом, словно белый призрак.— Пред-се-да- тель Йотаута, настало время нам с тобой расстаться. Достаточно послужил большевикам, сейчас отправишься к чертям прямо в котел со смолой.
Густас махнул рукой. Двое мужчин так дернули за веревку, что Каролис и не почувствовал, как земля ушла из-под ног. Жуткие тиски сдавили горло; хотел пальцами ухватиться за веревку, но руки были связаны. «Люди!»— крикнул он, но не расслышал голоса, только хрипение. Почему он раньше не кричал? Почему?.. Тело дернулось, словно кто-то его сгибал, и он повалился на снег.
Сколько раз это повторялось, Каролис потом не мог вспомнить. Придя в сознание, отдышавшись, лежал на снегу. Веревка уже не резала шею, руки были свободны.
— Слышишь, пред-се-да-тель? Встань, черт возьми, когда я с тобой разговариваю!
Они схватили его, оторвали от земли. Каролис едва держался на ногах.
— Вбей в свою пустую башку! Завтра скажешь людям: забирайте свой скот, все забирайте, что кому принадлежит, потому что это ваше, не колхозное. Слышал?
Каролис не ответил. Единственным его желанием было — не упасть. Только не упасть!
— Завтра скажешь! И все людям раздашь. Будет так, как я хочу! А если нет... И тебе, и всей твоей семье — крышка! Веревку мы оставляем на другой раз, на последний. И чтоб язык держал за зубами. Пошел домой!
Не упасть, только не упасть.
Как сделать шаг и не упасть?
— Иди!— рявкнул Густас.— Марш!
Каролис ни живой ни мертвый побрел по полю.
Утром на ферме первой встретил жену Швебелдокаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123