Бегущий дух тоже расплылся в мерцающую вспышку.
Часы пробили семь.
– Прекратите! – закричала Виктория. – Прекратите!
– Мамочка! – вскрикнул Нельсон и зарылся лицом в ее шею.
Колесо прокатилось совсем рядом, едва не задев их.
– Достигнуть чистого знания чего бы то ни было, – взвыло колесо уже непонятно чьим голосом, – мы не можем иначе как отрешившись от тела!
И тут, так же внезапно, как впрыгнул, дух выпрыгнул из бублика, и колесо, теряя обороты, принялось выписывать под механизмом пьяные сужающиеся круги, пока, точно с восьмым ударом колокола не рухнуло с грохотом и не развалилось. Дух наклонился сперва над Витой, потянул ее за локоть – она, пошатываясь, сделала несколько шагов, – потом рывком поставил на ноги Робина.
Виктория слезла у Нельсона с колен и попыталась выйти на середину комнаты, но Нельсон не мог подняться, поэтому она подалась вперед, насколько позволяли наручники, и, потрясая кулаком, обратилась к трио под часовым механизмом.
– Кто вы? – выкрикнула она дрожащим голосом. – Кто вы?
– Что вы? – прошептал Нельсон.
– Я – никто, – проговорила Вита, ошалело моргая. – Скажи, ты кто?
– Может быть, и ты никто, – сказал Робин, протирая глаза, – не жена, не дева, не вдова.
– Я нынче все сыновья и дочери отца, – ответила Вита чуть более уверенно.
– Ты дьявол! – выкрикнул Робин, почти не шатаясь. – Вид женщины тебе защитой служит.
– Природа срамных частей мужа строптива и своевольна, – бросила Вита, уперев руки в бока, – словно зверь, неподвластный рассудку, и под стрекалом непереносимого вожделения способна на все…
Колокол пробил девять. Комната задрожала от гула. Дух щелкнул пальцами.
– Как безумен род людской! – сказал он.
Все трое – Робин, Вита и дух – стояли теперь по углам приблизительно равностороннего треугольника. Робин и Вита резко чернели на фоне светлого циферблата, в абрисе духа было что-то неуловимо зыбкое.
– Да, но как насчет тела, Вита? – спросил дух.
– Не можем ли мы сказать, – начала Вита с отзвуком прежней дрожи в голосе, – что радикальная полисемия тела, его слежавшаяся материальность?…
– Говори по-человечески! – возмутился Робин. – Я и половины этих слов не знаю! Да и сама ты, по-моему, их не понимаешь.
Дух хлопнул в ладоши, как школьный учитель. В тот же миг часы пробили десять, и оба замолчали.
– Как насчет тела, Вита? – спросил он и оторвал себе ногу.
– Как насчет ног, милок? – сказал он, бросая ногу Вите.
В тот же миг Вита отбросила волосы и потянула себя за ухо.
– Как насчет уха, Тюха? – сказала она, ловя ногу и одновременно бросая ухо Робину.
– Как насчет хера, Лера? – Робин оторвал член с яйцами и одной рукой бросил их духу, в то же время поймав Витину мочку.
– Как насчет колена, Лена? – крикнул дух.
– Как насчет века, Жека? – сказала Вита.
– Как насчет зада, Ада? – сказал Робин.
Виктория, раскрыв от изумления рот, осела на колени, дав наконец Нельсону возможность опустить руку. Под часовым механизмом, черные на фоне сияющего циферблата, три фигуры перекидывались частями тела в трех направлениях. Поначалу Нельсон еще различал отдельные детали – локоть, нос, трепещущее легкое, – но фигуры жонглировали все быстрее, так что каждая все больше напоминала рисунок в анатомическом атласе. От Виты остались глазное яблоко и сетка нервных волокон, у Робина между ключицами и щиколотками подрагивали кишечник и одна почка. Однако голоса продолжали звучать из воздуха.
– Пол! – крикнула Вита.
– Раса! – заорал Робин.
– Класс! – пропел дух.
Теперь дух был всего лишь двумя бешено жонглирующими руками. Части тела мелькали в воздухе. Часы пробили одиннадцать. – Гетеро! – Вита.
– Гомо! – Робин.
– Би! – Дух.
– Лесби!
– Гей!
– Транссекс!
– Отец!
– Сын!
– Дух Святой!
Гул двенадцатого удара наполнил комнату. Виктория закрыла лицо руками. Колокол гудел так, что Нельсон не слышал собственного крика, однако, словно из его собственной головы, по-прежнему неслись голоса летящих рук, ног и кишок.
– Вера! – сказала Вита.
– Надежда! – сказал Робин.
– Любовь! – сказал дух.
– Но наибольшая из них…
– Но наибольшая из них…
– Но наибольшая из них…
Оглушительные раскаты колокола рвали барабанные перепонки. Нельсон с ужасом видел, что молот пошел вверх для нового удара. Он тоже попытался зажать уши, и у них с Викторией приключилась небольшая война за его скованную руку.
Молот качнулся к колоколу. Все три голоса под вертящимся механизмом пропели:
– Но наибольшая из них… Часы грянули тринадцать.
В следующий миг комната содрогнулась, словно башня раскачивалась из стороны в сторону. Боже, подумал Нельсон, башня и впрямь раскачивается! Маленькие колокола приплясывали, наполняя комнату оглушительной какофонией. Белый циферблат задрожал, осел и разлетелся вдребезги. Матовое стекло водопадом посыпалось в комнату; крупные льдистые куски распались на крошечные искрящиеся осколки.
Под грохот бьющегося стекла Нельсон и Виктория крепко обхватили друг друга, и Нельсон с удивлением обнаружил, что у Викторинис живое сердце, и оно бешено колотится.
Звон умолк. Колокола больше не трезвонили. Викторинис выпустила Нельсона, он поднял лицо от ее плеча.
Фигуры, целые или по частям, исчезли; ни сустава пальца, ни мочки уха не осталось на дощатом полу, только осколки разбитого циферблата. На его месте зияла черная дыра и торчали острые куски стекла; стрелки, по-прежнему закрепленные на оси, ведущей к механизму, указывали прямо в бархатное небо. Ветер снова выл, задувая в дыру и наполняя комнату холодом. Внизу мерно вспыхивало и гасло алое зарево. Раздавались крики.
Башня качнулась еще раз: новые осколки со звоном посыпались на пол. Нельсон с Викторией переглянулись. Внизу кричали громче. Слышались частые ритмичные хлопки, словно кто-то стучит по консервной банке.
– Это не опасно? – простонал Нельсон.
– Вставайте, – сказала Викторинис.
Она поднялась, потянув за собой Нельсона, и тут же замерла перед разбитым стеклом, босая.
– Вам придется меня нести.
– Не уверен, что справлюсь, – ответил Нельсон. Стоя, он сильнее ощущал потерю крови.
Викторинис, не дожидаясь новых возражений, вскарабкалась Нельсону на спину, притянув его скованную руку к груди. Она была легонькая, как Клара или Абигайл, тем не менее Нельсона качало. Он двинулся по комнате, хрустя разбитым стеклом. Ритмичный металлический перестук не умолкал, знакомый Нельсону по старым вестернам.
– Это перестрелка. – Он остановился в нескольких ярдах от дыры. Викторинис крепче сжала его шею. В дыру тянуло сквозняком; воздух был холодный, но полный весенних ароматов. Нельсон сделал еще несколько шагов, и они с Викторинис осторожно выглянули в разбитый циферблат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Часы пробили семь.
– Прекратите! – закричала Виктория. – Прекратите!
– Мамочка! – вскрикнул Нельсон и зарылся лицом в ее шею.
Колесо прокатилось совсем рядом, едва не задев их.
– Достигнуть чистого знания чего бы то ни было, – взвыло колесо уже непонятно чьим голосом, – мы не можем иначе как отрешившись от тела!
И тут, так же внезапно, как впрыгнул, дух выпрыгнул из бублика, и колесо, теряя обороты, принялось выписывать под механизмом пьяные сужающиеся круги, пока, точно с восьмым ударом колокола не рухнуло с грохотом и не развалилось. Дух наклонился сперва над Витой, потянул ее за локоть – она, пошатываясь, сделала несколько шагов, – потом рывком поставил на ноги Робина.
Виктория слезла у Нельсона с колен и попыталась выйти на середину комнаты, но Нельсон не мог подняться, поэтому она подалась вперед, насколько позволяли наручники, и, потрясая кулаком, обратилась к трио под часовым механизмом.
– Кто вы? – выкрикнула она дрожащим голосом. – Кто вы?
– Что вы? – прошептал Нельсон.
– Я – никто, – проговорила Вита, ошалело моргая. – Скажи, ты кто?
– Может быть, и ты никто, – сказал Робин, протирая глаза, – не жена, не дева, не вдова.
– Я нынче все сыновья и дочери отца, – ответила Вита чуть более уверенно.
– Ты дьявол! – выкрикнул Робин, почти не шатаясь. – Вид женщины тебе защитой служит.
– Природа срамных частей мужа строптива и своевольна, – бросила Вита, уперев руки в бока, – словно зверь, неподвластный рассудку, и под стрекалом непереносимого вожделения способна на все…
Колокол пробил девять. Комната задрожала от гула. Дух щелкнул пальцами.
– Как безумен род людской! – сказал он.
Все трое – Робин, Вита и дух – стояли теперь по углам приблизительно равностороннего треугольника. Робин и Вита резко чернели на фоне светлого циферблата, в абрисе духа было что-то неуловимо зыбкое.
– Да, но как насчет тела, Вита? – спросил дух.
– Не можем ли мы сказать, – начала Вита с отзвуком прежней дрожи в голосе, – что радикальная полисемия тела, его слежавшаяся материальность?…
– Говори по-человечески! – возмутился Робин. – Я и половины этих слов не знаю! Да и сама ты, по-моему, их не понимаешь.
Дух хлопнул в ладоши, как школьный учитель. В тот же миг часы пробили десять, и оба замолчали.
– Как насчет тела, Вита? – спросил он и оторвал себе ногу.
– Как насчет ног, милок? – сказал он, бросая ногу Вите.
В тот же миг Вита отбросила волосы и потянула себя за ухо.
– Как насчет уха, Тюха? – сказала она, ловя ногу и одновременно бросая ухо Робину.
– Как насчет хера, Лера? – Робин оторвал член с яйцами и одной рукой бросил их духу, в то же время поймав Витину мочку.
– Как насчет колена, Лена? – крикнул дух.
– Как насчет века, Жека? – сказала Вита.
– Как насчет зада, Ада? – сказал Робин.
Виктория, раскрыв от изумления рот, осела на колени, дав наконец Нельсону возможность опустить руку. Под часовым механизмом, черные на фоне сияющего циферблата, три фигуры перекидывались частями тела в трех направлениях. Поначалу Нельсон еще различал отдельные детали – локоть, нос, трепещущее легкое, – но фигуры жонглировали все быстрее, так что каждая все больше напоминала рисунок в анатомическом атласе. От Виты остались глазное яблоко и сетка нервных волокон, у Робина между ключицами и щиколотками подрагивали кишечник и одна почка. Однако голоса продолжали звучать из воздуха.
– Пол! – крикнула Вита.
– Раса! – заорал Робин.
– Класс! – пропел дух.
Теперь дух был всего лишь двумя бешено жонглирующими руками. Части тела мелькали в воздухе. Часы пробили одиннадцать. – Гетеро! – Вита.
– Гомо! – Робин.
– Би! – Дух.
– Лесби!
– Гей!
– Транссекс!
– Отец!
– Сын!
– Дух Святой!
Гул двенадцатого удара наполнил комнату. Виктория закрыла лицо руками. Колокол гудел так, что Нельсон не слышал собственного крика, однако, словно из его собственной головы, по-прежнему неслись голоса летящих рук, ног и кишок.
– Вера! – сказала Вита.
– Надежда! – сказал Робин.
– Любовь! – сказал дух.
– Но наибольшая из них…
– Но наибольшая из них…
– Но наибольшая из них…
Оглушительные раскаты колокола рвали барабанные перепонки. Нельсон с ужасом видел, что молот пошел вверх для нового удара. Он тоже попытался зажать уши, и у них с Викторией приключилась небольшая война за его скованную руку.
Молот качнулся к колоколу. Все три голоса под вертящимся механизмом пропели:
– Но наибольшая из них… Часы грянули тринадцать.
В следующий миг комната содрогнулась, словно башня раскачивалась из стороны в сторону. Боже, подумал Нельсон, башня и впрямь раскачивается! Маленькие колокола приплясывали, наполняя комнату оглушительной какофонией. Белый циферблат задрожал, осел и разлетелся вдребезги. Матовое стекло водопадом посыпалось в комнату; крупные льдистые куски распались на крошечные искрящиеся осколки.
Под грохот бьющегося стекла Нельсон и Виктория крепко обхватили друг друга, и Нельсон с удивлением обнаружил, что у Викторинис живое сердце, и оно бешено колотится.
Звон умолк. Колокола больше не трезвонили. Викторинис выпустила Нельсона, он поднял лицо от ее плеча.
Фигуры, целые или по частям, исчезли; ни сустава пальца, ни мочки уха не осталось на дощатом полу, только осколки разбитого циферблата. На его месте зияла черная дыра и торчали острые куски стекла; стрелки, по-прежнему закрепленные на оси, ведущей к механизму, указывали прямо в бархатное небо. Ветер снова выл, задувая в дыру и наполняя комнату холодом. Внизу мерно вспыхивало и гасло алое зарево. Раздавались крики.
Башня качнулась еще раз: новые осколки со звоном посыпались на пол. Нельсон с Викторией переглянулись. Внизу кричали громче. Слышались частые ритмичные хлопки, словно кто-то стучит по консервной банке.
– Это не опасно? – простонал Нельсон.
– Вставайте, – сказала Викторинис.
Она поднялась, потянув за собой Нельсона, и тут же замерла перед разбитым стеклом, босая.
– Вам придется меня нести.
– Не уверен, что справлюсь, – ответил Нельсон. Стоя, он сильнее ощущал потерю крови.
Викторинис, не дожидаясь новых возражений, вскарабкалась Нельсону на спину, притянув его скованную руку к груди. Она была легонькая, как Клара или Абигайл, тем не менее Нельсона качало. Он двинулся по комнате, хрустя разбитым стеклом. Ритмичный металлический перестук не умолкал, знакомый Нельсону по старым вестернам.
– Это перестрелка. – Он остановился в нескольких ярдах от дыры. Викторинис крепче сжала его шею. В дыру тянуло сквозняком; воздух был холодный, но полный весенних ароматов. Нельсон сделал еще несколько шагов, и они с Викторинис осторожно выглянули в разбитый циферблат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110