Однако мне стало известно из надежного источника… – Он указал на Пропащих Мальчишек, которые еще глубже ушли в панцирь, – что фильма, который вы интерпретируете, попросту не существует.
Акулло, открывший было рот, снова его закрыл.
– Мне сказали, – продолжал Вейссман, перекрикивая нарастающий гул, – с высокой степенью уверенности, что Элвис не снимался ни в одной картине про Вьетнам.
Все взоры перешли с Вейссмана на кандидата. Нельсон остановился послушать, что тот ответит. Акулло повернулся к Бранвеллу, который судорожно утирал лоб рукавом.
– Ну, если, говоря «существует», – выдавил Бранвелл напряженным голосом, – вы спрашиваете, были ли эти сцены сняты на пленку при жизни Элвиса, то ответ отрицательный. Не были.
Все затаили дыхание.
– Однако в более значительном и резонансном смысле, – продолжал кандидат, побелевшими пальцами стискивая кафедру, – «Да здравствует Вьетнам» – абсолютно реальный текст, который каждый вечер крутят в кинотеатре американского сознания.
Толпа разом выдохнула. Все головы повернулись к Вейссману, который натянуто улыбался.
– Но где я могу посмотреть этот фильм?
Бранвелл за кафедрой повел бедрами вправо-влево.
Несмотря на свои муки, а возможно, и по их причине, он начинал злиться.
– Просто закройте глаза, профессор, – рявкнул он, – и откройте свой разум Zeitgeist'y.
– Нельзя толковать картину, которой не существует! – завопил Вейссман.
– Ее «существование»… – Бранвелл указательными пальцами изобразил кавычки, – в том узком смысле, в котором вы употребляете это слово, никак не влияет на мое прочтение.
Одобрительный гул. Даже Акулло расслабился; он откинулся на стуле и с довольным видом взглянул на Вейссмана, который не нашелся, что ответить, и стоял, как дурак, с открытым ртом.
– Быть может, вас убедит ссылка на классический авторитет, – продолжил Бранвелл, потея. При слове «классический» зал дружно грохнул. – Как насчет Оскара Уайльда? «Точно описывать то, чего никогда не было, не только истинное призвание историка, но и неотъемлемая привилегия всякого деятеля искусства или культуры».
При упоминании Оскара Уайльда Вейссман побагровел.
– Давайте объясню проще, – сказал Бранвелл, выходя из-за кафедры. Он пританцовывал на месте, как мальчишка, которому невтерпеж. – Уже есть технология, чтобы создать этот фильм ретроактивно. В самом скором времени все фильмы Хоукса и Элвиса будут оцифрованы, что позволит пересобрать их в бесчисленном количестве комбинаций. Может быть, это сделает другой «творец», что бы это ни означало в цифровом контексте, может быть, компьютер. Возможно, различные элементы просто скомбинируются фрактально в киберпространстве, синергетически репродуцируясь, как кристаллы, без всякого «сознательного» участия – идеальная метафора «творчества», в котором самовоспроизводится доминирующая культура.
Волнуясь, Бранвелл говорил все неразборчивее, глаза его метали молнии, неумолимое давление мочевого пузыря заставляло приплясывать на сцене; он перекатывался с носков на пятки, сжимал и разжимал кулаки.
– Бесконечные вариации фильма – Клодетта Кольбер вместо Шелл Фабарес, Спенсер Трейси вместо Эдгара Бьюкенена, Эррол Флинн вместо Элвиса – будут комбинироваться и рекомбинироваться, словно мутантная ДНК. Едва фильм проснется к «существованию», это будет то же, как если бы он существовал всегда. «Реальные» фильмы Элвиса Пресли в вашем редуктивном значении будут существовать в той же мере, в какой Мона Лиза конструируется из пикселей на миллиардах почтовых открыток и маек!
Шквал аплодисментов. Все сдвинулись на краешек стульев, многие привстали, чтобы лучше видеть. Вейссман промычал «Я-я-я…», тщетно пытаясь вклиниться в поток ораторского красноречия. Акулло ухмылялся во весь рот.
– Говорить, будто телесный Элвис больше не доступен на любом носителе информации, это утверждать, что реального Элвиса никогда не было.
Бранвелл стиснул зубы и зажмурился. Толпа подалась вперед, принимая его муки за пророческую страстность.
– Да! – выкрикнул кто-то, и толпа разразилась веселым смехом.
– Выпячивать материальность Элвиса, – проговорил Бранвелл сквозь зубы, – крайнее проявление эссенциализма. Элвис – это не его тело. Элвис – коллаж, бесконечно изменчивое собрание обозначающих. Он – лекало, рассыпающийся негатив, с которого его образ может быть отпечатан в бесконечном многообразии!
– Аминь! – выкрикнул кто-то из зала. Пол-аудитории стояло на ногах. Вейссман осел на стул. Акулло сиял и хлопал в ладоши. Бранвелл трясся всем телом, словно его шибануло током. Он впился ногтями в ладони и зажмурился что есть сил.
– Элвис – мечта Запада, возможно – всего мира, ибо что для нас с ним не связано? Что не напоминает о нем? Гляжу на пол – его черты запечатлены в досках! В каждом облаке, в каждом дереве, заполняя ночной воздух, складываясь из отблесков солнца на каждой вещи – всюду преследует меня его образ! Лица самых обычных мужчин и женщин – мое собственное лицо – дразнят его подобием!
Нельсон, хоть и был выше всех в зале, привстал на цыпочки.
– Элвис – море, в котором мы все плывем! – вскричал Бранвелл, жмурясь изо всех сил. – Элвис – ливень! Элвис – могучий прилив!
Он пошатнулся и так стиснул кулаки, что они побелели.
– Элвис – река!
С оргазматическим стоном Бранвелл резко выпрямился, запрокинул голову, и темное пятно заструилось по внутренней стороне его штанин. Толпа отпрянула расходящимися кругами; никто не дышал. Минуту слышались только скрип сидений, шуршание одежды и, если хорошенько прислушаться, мощное «кап-кап» эпического мочеиспускания. Отвороты штанин уже наполнились, и теперь лило на пол. Плечи у кандидата обмякли, кулаки разжались, руки повисли. Он тяжело вздохнул, боднул головой воздух и открыл глаза. Секунду Бранвелл моргал, словно не понимая, кто он и кто собравшиеся. Потом толпа принялась усаживаться на места. Заскрипели сиденья. Все отводили взгляды.
Глаза у Бранвелла расширились. Он посмотрел на брюки и снова на толпу. Его щеки и лоб стали пунцовыми, он опустил плечи и свел колени, прикрываясь дрожащими руками. Губы его беззвучно двигались. Он увлажнившимися глазами взглянул на Акулло, однако декан уже спустился в проход и с каменным лицом шел через расступающуюся толпу.
Бранвелл, сложившись пополам, попятился со сцены. Взгляд его рыскал по аудитории, пока не нашел Нельсона. Кандидат зарыдал.
– Простите, сэр! – хныкал он. – Я честно старался, сэр, честно, сэр.
Только ночью, сидя за компьютером в подвале под растекающимся пятном на карте литературной Англии, Нельсон сообразил, что не видел Виту ни на одном из сегодняшних мероприятий. Тем не менее под гул проснувшейся сзади топки он отстучал ей письмо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Акулло, открывший было рот, снова его закрыл.
– Мне сказали, – продолжал Вейссман, перекрикивая нарастающий гул, – с высокой степенью уверенности, что Элвис не снимался ни в одной картине про Вьетнам.
Все взоры перешли с Вейссмана на кандидата. Нельсон остановился послушать, что тот ответит. Акулло повернулся к Бранвеллу, который судорожно утирал лоб рукавом.
– Ну, если, говоря «существует», – выдавил Бранвелл напряженным голосом, – вы спрашиваете, были ли эти сцены сняты на пленку при жизни Элвиса, то ответ отрицательный. Не были.
Все затаили дыхание.
– Однако в более значительном и резонансном смысле, – продолжал кандидат, побелевшими пальцами стискивая кафедру, – «Да здравствует Вьетнам» – абсолютно реальный текст, который каждый вечер крутят в кинотеатре американского сознания.
Толпа разом выдохнула. Все головы повернулись к Вейссману, который натянуто улыбался.
– Но где я могу посмотреть этот фильм?
Бранвелл за кафедрой повел бедрами вправо-влево.
Несмотря на свои муки, а возможно, и по их причине, он начинал злиться.
– Просто закройте глаза, профессор, – рявкнул он, – и откройте свой разум Zeitgeist'y.
– Нельзя толковать картину, которой не существует! – завопил Вейссман.
– Ее «существование»… – Бранвелл указательными пальцами изобразил кавычки, – в том узком смысле, в котором вы употребляете это слово, никак не влияет на мое прочтение.
Одобрительный гул. Даже Акулло расслабился; он откинулся на стуле и с довольным видом взглянул на Вейссмана, который не нашелся, что ответить, и стоял, как дурак, с открытым ртом.
– Быть может, вас убедит ссылка на классический авторитет, – продолжил Бранвелл, потея. При слове «классический» зал дружно грохнул. – Как насчет Оскара Уайльда? «Точно описывать то, чего никогда не было, не только истинное призвание историка, но и неотъемлемая привилегия всякого деятеля искусства или культуры».
При упоминании Оскара Уайльда Вейссман побагровел.
– Давайте объясню проще, – сказал Бранвелл, выходя из-за кафедры. Он пританцовывал на месте, как мальчишка, которому невтерпеж. – Уже есть технология, чтобы создать этот фильм ретроактивно. В самом скором времени все фильмы Хоукса и Элвиса будут оцифрованы, что позволит пересобрать их в бесчисленном количестве комбинаций. Может быть, это сделает другой «творец», что бы это ни означало в цифровом контексте, может быть, компьютер. Возможно, различные элементы просто скомбинируются фрактально в киберпространстве, синергетически репродуцируясь, как кристаллы, без всякого «сознательного» участия – идеальная метафора «творчества», в котором самовоспроизводится доминирующая культура.
Волнуясь, Бранвелл говорил все неразборчивее, глаза его метали молнии, неумолимое давление мочевого пузыря заставляло приплясывать на сцене; он перекатывался с носков на пятки, сжимал и разжимал кулаки.
– Бесконечные вариации фильма – Клодетта Кольбер вместо Шелл Фабарес, Спенсер Трейси вместо Эдгара Бьюкенена, Эррол Флинн вместо Элвиса – будут комбинироваться и рекомбинироваться, словно мутантная ДНК. Едва фильм проснется к «существованию», это будет то же, как если бы он существовал всегда. «Реальные» фильмы Элвиса Пресли в вашем редуктивном значении будут существовать в той же мере, в какой Мона Лиза конструируется из пикселей на миллиардах почтовых открыток и маек!
Шквал аплодисментов. Все сдвинулись на краешек стульев, многие привстали, чтобы лучше видеть. Вейссман промычал «Я-я-я…», тщетно пытаясь вклиниться в поток ораторского красноречия. Акулло ухмылялся во весь рот.
– Говорить, будто телесный Элвис больше не доступен на любом носителе информации, это утверждать, что реального Элвиса никогда не было.
Бранвелл стиснул зубы и зажмурился. Толпа подалась вперед, принимая его муки за пророческую страстность.
– Да! – выкрикнул кто-то, и толпа разразилась веселым смехом.
– Выпячивать материальность Элвиса, – проговорил Бранвелл сквозь зубы, – крайнее проявление эссенциализма. Элвис – это не его тело. Элвис – коллаж, бесконечно изменчивое собрание обозначающих. Он – лекало, рассыпающийся негатив, с которого его образ может быть отпечатан в бесконечном многообразии!
– Аминь! – выкрикнул кто-то из зала. Пол-аудитории стояло на ногах. Вейссман осел на стул. Акулло сиял и хлопал в ладоши. Бранвелл трясся всем телом, словно его шибануло током. Он впился ногтями в ладони и зажмурился что есть сил.
– Элвис – мечта Запада, возможно – всего мира, ибо что для нас с ним не связано? Что не напоминает о нем? Гляжу на пол – его черты запечатлены в досках! В каждом облаке, в каждом дереве, заполняя ночной воздух, складываясь из отблесков солнца на каждой вещи – всюду преследует меня его образ! Лица самых обычных мужчин и женщин – мое собственное лицо – дразнят его подобием!
Нельсон, хоть и был выше всех в зале, привстал на цыпочки.
– Элвис – море, в котором мы все плывем! – вскричал Бранвелл, жмурясь изо всех сил. – Элвис – ливень! Элвис – могучий прилив!
Он пошатнулся и так стиснул кулаки, что они побелели.
– Элвис – река!
С оргазматическим стоном Бранвелл резко выпрямился, запрокинул голову, и темное пятно заструилось по внутренней стороне его штанин. Толпа отпрянула расходящимися кругами; никто не дышал. Минуту слышались только скрип сидений, шуршание одежды и, если хорошенько прислушаться, мощное «кап-кап» эпического мочеиспускания. Отвороты штанин уже наполнились, и теперь лило на пол. Плечи у кандидата обмякли, кулаки разжались, руки повисли. Он тяжело вздохнул, боднул головой воздух и открыл глаза. Секунду Бранвелл моргал, словно не понимая, кто он и кто собравшиеся. Потом толпа принялась усаживаться на места. Заскрипели сиденья. Все отводили взгляды.
Глаза у Бранвелла расширились. Он посмотрел на брюки и снова на толпу. Его щеки и лоб стали пунцовыми, он опустил плечи и свел колени, прикрываясь дрожащими руками. Губы его беззвучно двигались. Он увлажнившимися глазами взглянул на Акулло, однако декан уже спустился в проход и с каменным лицом шел через расступающуюся толпу.
Бранвелл, сложившись пополам, попятился со сцены. Взгляд его рыскал по аудитории, пока не нашел Нельсона. Кандидат зарыдал.
– Простите, сэр! – хныкал он. – Я честно старался, сэр, честно, сэр.
Только ночью, сидя за компьютером в подвале под растекающимся пятном на карте литературной Англии, Нельсон сообразил, что не видел Виту ни на одном из сегодняшних мероприятий. Тем не менее под гул проснувшейся сзади топки он отстучал ей письмо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110