– Быть может, я не вправе… – начал Мортон.
– Все слушаем. У Морта вопрос.
– Я не хотел перебивать… – Вейссман развел большими белыми руками.
– Валяйте вопрос, – сказал Акулло.
Участники семинара загудели. В воздухе что-то назревало. Лайонел, казалось, изготовился к прыжку.
– Не беспокойтесь, – промолвил Вейссман, улыбаясь, – я не буду тратить слова на очевидное: какое отношение лесбийский фаллос, если такой и существует, имеет к Дориану Грею, не говоря уже о бедном старичке Оскаре Уайльде, да будет земля ему пухом. Вероятно, вы удивитесь, но у меня теоретический вопрос.
Снова гудение. Пенелопа О взглянула на Акулло, словно умоляя его что-нибудь предпринять, однако декан по-прежнему смотрел только на Виту.
– Дорогая моя, – Вейссман повернулся к Вите, – вы позволите мне так к вам обращаться?… – Вита что-то промямлила, и Вейссман улыбнулся. – Я вовсе не настолько темен и отстал, как вы, вероятно, считаете. В том, что касается теории, я не настолько «девственен». – Передразнивая Виту, он изобразил в воздухе кавычки. – Напротив, я вполне схватил суть вашего изложения, проследил, все, так сказать, туда-сюда-обратно…
Он едва сдерживал смех. За его спиной Пропащие Мальчишки смотрели в потолок. Вита залилась краской.
Пенелопа О снова выразительно посмотрела на Акулло. Эльзас что-то шептала Кралевичу, то и дело притрагиваясь кончиком языка к его уху. Стивен Майкл Стивенс широко зевал. Лайонел убийственно смотрел на Вейссмана, сжимая ручку в кулаке, словно стилет. Вита старательно сохраняла выражение живой заинтересованности; она вся сжалась, будто в ожидании удара.
Вейссман облизнул палец и принялся листать Витину статью.
– Коль скоро, – сказал он, – вы считаете доказанным, что тендер – своего рода притворство, если само «материальное», под которым, как я понял, вы разумеете наше физическое бытие, – своего рода лингвистическая конструкция…
Кралевич перевел взгляд на Вейссмана и глухо зарычал. Даже профессор Викторинис вздохнула и закрыла глаза.
– Мой вопрос таков, – громко объявил Вейссман, энергично рассекая воздух кавычками. – Если все «сконструировано», если нет ничего «сущностного» в «гендере» и вообще наших физических «телах», то кто вправе сказать, что одна «конструкция» лучше другой?
Вдоль стола прокатился безмолвный стон.
– Неужели это надо устраивать каждый раз, Морт? – спросила профессор Викторинис.
– Господи, Морт, – вскричала Пенелопа О, – именно такие идиотские вопросы задают мои первокурсники!
– Я что-то не въезжаю, – сказал Куган, – мы по-прежнему говорим про пиписьки?
– Возможно, – настаивал Вейссман, перекрывая голосом шум, – если бы мы позволили докладчику просто ответить на вопрос…
Нельсон, единственный из собравшихся, следил за Витиным выражением. Она крутила головой из стороны в сторону, надеясь, что ей дадут вставить слово. Профессор Викторинис, перегнувшись через угол стола, о чем-то оживленно беседовала с деканом Акулло. Эльзас гладила Кралевича по ноге; тот сердито пыхтел, раздувая ноздри. Стивен Майкл Стивенс подпер голову руками, силясь не заснуть. Лайонел писал с таким остервенением, что до Нельсона доносился скрип его ручки. Пропащие Мальчишки взглядами указывали друг другу на дверь.
– У меня вопрос, – объявила Пенелопа, – гораздо больше по существу.
– Мне казалось, профессор О, – перебил Вейссман, – что сейчас спрашиваю я.
– Как насчет jouissance? – спросила Пенелопа, не обращая на него внимания. Она подалась вперед и одарила Биту сестринской улыбкой. – Мне показалось, вы не вполне ясно трактуете его бесконечное вытеснение как языка.
Наступила тишина, все взоры устремились на Биту. Та, испуганная всеобщим вниманием, открыла рот, чтобы начать.
– Хороший вопрос, – сказал декан. Они с профессором Викторинис снова откинулись в креслах. – Ведь правда, Морт?
Вейссман побагровел, но кивнул. Пенелопа снова улыбнулась Вите и спросила с нажимом:
– Так что насчет jouissance, Вита?
Вита открыла и закрыла рот. Палец у Нельсона горел. Ситуация, как никогда, взывала к его интеллектуальным чаяниям – стать мостом между вейссманами и витами новой культуры. Он нес в себе проклятие либералов – умение видеть обе стороны в любом споре, и хотел бы выступить миротворцем, Джесси Джексоном конференц-зала, склонить противников хотя бы к рукопожатию.
– Ну, jouissance для меня проблематично, – пробормотала Вита. – Я пытаюсь справиться с jouissance…
– Ха! – громко сказал Кралевич, так что все вздрогнули. Он резко выпрямился, глаза у него закатились. Эльзас понимающе улыбнулась и сняла руку с его колен.
– Покуда вы справлялись с jouissance, – сказала она, – другие ему предавались.
– Если позволите, вернемся к моему вопросу, – сказал Вейссман.
В разных концах стола шли сразу несколько разговоров. Нельсон чувствовал, что страсти закипают; вот-вот полетят стулья или по крайней мере куски еды. Палец горел от желания призвать коллег к порядку; он взглянул на Акулло, неприятно удивленный тем, что декан выпустил ситуацию из-под контроля. В конце концов это тот самый человек, чье высказывание привел «Журнал Нью-Йорк таймс» (в статье, озаглавленной «Антони Акулло простудился»): «Нет ничего лучше, чем взять факультет и подчинить его своей воле». Сейчас он сидел, скрестив ноги и опершись руками на резные подлокотники; только увидев его глаза и улыбку, Нельсон осознал, что декану нравится происходящее. В голове у него прозвучало: «Разруха и разор, бесчинство и крушенье – любы мне!»
Вита обрела голос.
– Утверждаете ли вы, что реальность ли-ли-лингвис-тически редуктивна? – выговорила она, заикаясь. – Не может ли быть, что вы не отличаете дискурсивную практику от слежавшегося продукта ма-ма-материальности?
– «Мы созданы из вещества того же, что наши сны», – лукаво сказал Вейссман. – Я правильно понял, дорогая?
– Да! – выдохнула Вита, потом заморгала: – Нет! Я имела в виду, что…
– Антони! – громко сказала Пенелопа. – Разве не видите, что делает Мортон? Здесь происходит насилие…
– Насилие? – переспросил Вейссман. – Уж не посредством ли лесбийского фаллоса?
– Черт! – Пенелопа всем телом развернулась к Вейссману. – Что у вас за проблемы, любезный? Zeitgeist прошел мимо вас?
– Ох-хо! – вскричал Вейссман, и внезапно все заговорили разом: Пенелопа, Вейссман, Викторинис, Эльзас – все, кроме Виты, которая побелела, как полотно, и Стивена Майкла Стивенса, спокойно спящего в кресле. Лайонел Гроссмауль подался вперед, словно вздыбившийся бык на цепи; он с такой силой сжал подлокотники, что, казалось, сейчас их оторвет.
– Ладно, ладно. – Акулло величаво поднял руку. – Кончай базар.
Внезапно Куган с размаху хлопнул ладонью об стол.
– Херня! – крикнул он так, что все вздрогнули и замолчали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110