Родители тем временем по клочку перебирали мятую оберточную бумагу, ища голову индейской принцессы Барби.
В прежние, даже самые трудные годы Нельсон радовался этой нелепой праздничной суете, но сегодня его терзали мысли об отборочной комиссии и воспоминания о вчерашней обиде. Он готов был вырвать у Клары дудочку и сломать пополам. Можно было бы подумать, что со временем у нее начнет получаться лучше; что, согласно статистическому принципу, по которому обезьяна за пишущей машинкой рано или поздно отпечатает «Короля Лира», у Клары хоть иногда должно получаться что-то отдаленно похожее на музыку. Но нет. С каждым повторением пронзительные ноты проникали все глубже в мозг. Нельсон заподозрил, что его дочь проскочила первые две тысячи лет развития западной музыки и перешла прямиком к Карлхайнцу Стокхаузену.
– Нашла!
Бриджит в ночной рубашке лежала на полу, что-то выковыривая из-под дивана, и наконец подняла смуглую черноволосую головку Барби.
– Как она туда попала? – удивился Нельсон!
– Ты меня спрашиваешь?
Бриджит наградила его счастливейшей улыбкой за долгие месяцы, если не годы, и Нельсон попытался улыбнуться в ответ. Этой ночью, по настоянию Бриджит, они впервые за много недель занялись любовью.
– А как же девочки? – отбивался Нельсон, имея в виду, что уж в Сочельник дочери вряд ли оставят их в покое. Он боялся нечаянно прикоснуться к жене пальцем и сделать что-то такое, о чем потом будет жалеть. Однако Бриджит приложила палец к губам и стянула через голову ночную рубашку.
Нельсон, как мог, держал правую руку подальше от жены. Оба отвыкли, а Нельсон еще и не мог сосредоточиться – слушал, не прибегут ли дочери, и мучился, что зря читал все эти стихи. Ему вспомнилось, как Миранда Делятур, тряхнув черной гривой, уходит на высоких каблуках. Это воспоминание так разозлило его, что он, забывшись, схватил жену обеими руками. Палец горел. Бриджит, сосредоточенно лежавшая с закрытыми глазами, внезапно открыла их; все ее мышцы напряглись. Она вскрикнула хрипло, как от боли.
– Господи, – ахнул Нельсон. – Что я наделал?
Он приподнялся было, но Бриджит, задрожав, со вздохом притянула его к себе. Сердце ее колотилось, дыхание с хрипом вырывалось из груди. Нельсон тупо лежал на жене, с открытыми глазами и чувством внезапной сухости во рту. Потом она разжала руки, и он перекатился на спину.
Бриджит приподнялась на локте; ее глаза сияли в темноте, тело дышало потом и страстью.
– Нельсон, – счастливо прошептала она, – где ты этому научился?
Утром Бриджит проснулась помолодевшей на десять лет, не стала надевать халат и причесываться, а просто села на пол прямо в ночной рубашке. Когда открывали подарки, она держала Абигайл на коленях и поверх ее головы стреляла в мужа глазами, словно влюбленная школьница. Всякий раз, проходя по комнате, она гладила его по волосам или задевала бедром, а один раз легонько лизнула в загривок. У Нельсона, несмотря на жгучий стыд, зашевелилось в штанах.
– Папа покраснел! – крикнула Абигайл, указывая пальцем.
– Ой, ласточка, – сказала Бриджит, кладя подбородок Нельсону на темя и запуская руку ему под майку. – Папа не сделал ничего такого, чтобы ему стыдиться.
Сейчас Бриджит выпрямилась на коленях и надела Барбину индейскую головку себе на палец.
– Сможешь починить?
Нельсон уселся в углу продавленного дивана с головой и бесполым Барбиным телом – Абигайл уже успела содрать с него бахромчатое платье из оленьей кожи – и задумался, как бы это приладить. Клара с дудочкой села рядом и, морща лобик, принялась сосредоточенно выдувать одну и ту же пронзительную ноту. Нельсон почти не замечал. Он смотрел на глазастое кукольное лицо с неестественно блестящими черными волосами. Палец снова заболел, но Нельсон не замечал и этого. На него нахлынула лавина воспоминаний: Абби в свирепом восторге отрывает кукле голову; Вита, заикаясь, говорит, что отсутствие у Барби со-со-сосков является овеществлением опредмечивающего мужского взгляда; жена блаженно жмурится в его объятиях.
Кукла подмигнула ему, шевельнулась на ладони, отбросила назад смоляно-черные волосы. «Пусть выкусят», – сказала она манерным актерским голосом.
Нельсон, словно обжегшись, выронил головку. Он обнял Клару, усадил ее к себе на колени и легонько коснулся пальцем детской ладошки.
– Подумай, не можешь ли ты сыграть что-нибудь хорошее? – Голос его дрожал. – Подумай, может, у тебя получится?
Клара заморгала и вздрогнула. Ее губы шевелились, дудочка выпала из разжатой руки. Нельсон в ужасе пересадил дочку обратно на диван и вскочил
Абигайл прыгнула на пол и вернулась с Барбиной головкой, держа ее в поднятой руке, словно Макдуф, демонстрирующий останки Кавдорского тана. Нельсон, шатаясь, прошел по замусоренному полу в кухню, налил воды и двумя руками, чтобы не расплескать, поднял стакан. Бриджит подошла сзади и обняла его.
– Как ты хорошо управляешься с девочками, – прошептала она, прижимаясь щекой к его лопаткам.
Нельсон с усилием проглотил немного воды. И вдруг услышал удивительный звук, прелестную последовательность нот, чистую и мелодичную. Бриджит оторвалась от него, расцветая внезапной гордостью. Нельсон повернулся и увидел свою дочь Клару. Та с остекленевшими глазами сидела на диване, переводя дыхание, потом снова поднесла дудочку к губам и принялась безупречно выводить «Зеленые рукава».
На всю неделю после Рождества Нельсон остался единовластным властителем Харбор-холла. Большинство остальных сотрудников уехали в Торонто на ежегодную конференцию словесников. Получив трехгодичное лекторство, Нельсон мог со спокойной совестью не ходить в неудобном костюме из гостиницы в гостиницу, ежась от холодного ветра с озера Онтарио. До начала зимнего семестра он мог разгуливать по коридорам Харбор-холла в джинсах и старом джемпере, как хозяин. Топить топили, чтобы трубы не замерзли, однако большая часть здания стояла темной – даже секретарш и уборщиц отправили по домам. Каждый вечер, чтобы отдохнуть от домашнего гомона, Нельсон сидел в кабинете или бродил по темным коридорам, словно придворный в ожидании короля.
В конце недели, под Новый год, он вывалил на стол содержимое портфеля и пошел через площадь к книгохранилищу. Взял ключ у подрабатывающего студента-корейца, которому некуда было ехать на каникулы, и пошел в Собрание Пул. Наконец-то он решился спасти из чистилища все произведения Джеймса Хогга, за несколько ходок вынеся их в портфеле. Раз они не нужны университету, что за беда, если он заберет их домой? Тяжело преодолевая последний лестничный пролет, Нельсон хихикнул. Забавно: у него будет самое полное собрание Хогга за пределами'Эдинбурга и Глазго.
Коснувшись ледяной решетки, он удивился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
В прежние, даже самые трудные годы Нельсон радовался этой нелепой праздничной суете, но сегодня его терзали мысли об отборочной комиссии и воспоминания о вчерашней обиде. Он готов был вырвать у Клары дудочку и сломать пополам. Можно было бы подумать, что со временем у нее начнет получаться лучше; что, согласно статистическому принципу, по которому обезьяна за пишущей машинкой рано или поздно отпечатает «Короля Лира», у Клары хоть иногда должно получаться что-то отдаленно похожее на музыку. Но нет. С каждым повторением пронзительные ноты проникали все глубже в мозг. Нельсон заподозрил, что его дочь проскочила первые две тысячи лет развития западной музыки и перешла прямиком к Карлхайнцу Стокхаузену.
– Нашла!
Бриджит в ночной рубашке лежала на полу, что-то выковыривая из-под дивана, и наконец подняла смуглую черноволосую головку Барби.
– Как она туда попала? – удивился Нельсон!
– Ты меня спрашиваешь?
Бриджит наградила его счастливейшей улыбкой за долгие месяцы, если не годы, и Нельсон попытался улыбнуться в ответ. Этой ночью, по настоянию Бриджит, они впервые за много недель занялись любовью.
– А как же девочки? – отбивался Нельсон, имея в виду, что уж в Сочельник дочери вряд ли оставят их в покое. Он боялся нечаянно прикоснуться к жене пальцем и сделать что-то такое, о чем потом будет жалеть. Однако Бриджит приложила палец к губам и стянула через голову ночную рубашку.
Нельсон, как мог, держал правую руку подальше от жены. Оба отвыкли, а Нельсон еще и не мог сосредоточиться – слушал, не прибегут ли дочери, и мучился, что зря читал все эти стихи. Ему вспомнилось, как Миранда Делятур, тряхнув черной гривой, уходит на высоких каблуках. Это воспоминание так разозлило его, что он, забывшись, схватил жену обеими руками. Палец горел. Бриджит, сосредоточенно лежавшая с закрытыми глазами, внезапно открыла их; все ее мышцы напряглись. Она вскрикнула хрипло, как от боли.
– Господи, – ахнул Нельсон. – Что я наделал?
Он приподнялся было, но Бриджит, задрожав, со вздохом притянула его к себе. Сердце ее колотилось, дыхание с хрипом вырывалось из груди. Нельсон тупо лежал на жене, с открытыми глазами и чувством внезапной сухости во рту. Потом она разжала руки, и он перекатился на спину.
Бриджит приподнялась на локте; ее глаза сияли в темноте, тело дышало потом и страстью.
– Нельсон, – счастливо прошептала она, – где ты этому научился?
Утром Бриджит проснулась помолодевшей на десять лет, не стала надевать халат и причесываться, а просто села на пол прямо в ночной рубашке. Когда открывали подарки, она держала Абигайл на коленях и поверх ее головы стреляла в мужа глазами, словно влюбленная школьница. Всякий раз, проходя по комнате, она гладила его по волосам или задевала бедром, а один раз легонько лизнула в загривок. У Нельсона, несмотря на жгучий стыд, зашевелилось в штанах.
– Папа покраснел! – крикнула Абигайл, указывая пальцем.
– Ой, ласточка, – сказала Бриджит, кладя подбородок Нельсону на темя и запуская руку ему под майку. – Папа не сделал ничего такого, чтобы ему стыдиться.
Сейчас Бриджит выпрямилась на коленях и надела Барбину индейскую головку себе на палец.
– Сможешь починить?
Нельсон уселся в углу продавленного дивана с головой и бесполым Барбиным телом – Абигайл уже успела содрать с него бахромчатое платье из оленьей кожи – и задумался, как бы это приладить. Клара с дудочкой села рядом и, морща лобик, принялась сосредоточенно выдувать одну и ту же пронзительную ноту. Нельсон почти не замечал. Он смотрел на глазастое кукольное лицо с неестественно блестящими черными волосами. Палец снова заболел, но Нельсон не замечал и этого. На него нахлынула лавина воспоминаний: Абби в свирепом восторге отрывает кукле голову; Вита, заикаясь, говорит, что отсутствие у Барби со-со-сосков является овеществлением опредмечивающего мужского взгляда; жена блаженно жмурится в его объятиях.
Кукла подмигнула ему, шевельнулась на ладони, отбросила назад смоляно-черные волосы. «Пусть выкусят», – сказала она манерным актерским голосом.
Нельсон, словно обжегшись, выронил головку. Он обнял Клару, усадил ее к себе на колени и легонько коснулся пальцем детской ладошки.
– Подумай, не можешь ли ты сыграть что-нибудь хорошее? – Голос его дрожал. – Подумай, может, у тебя получится?
Клара заморгала и вздрогнула. Ее губы шевелились, дудочка выпала из разжатой руки. Нельсон в ужасе пересадил дочку обратно на диван и вскочил
Абигайл прыгнула на пол и вернулась с Барбиной головкой, держа ее в поднятой руке, словно Макдуф, демонстрирующий останки Кавдорского тана. Нельсон, шатаясь, прошел по замусоренному полу в кухню, налил воды и двумя руками, чтобы не расплескать, поднял стакан. Бриджит подошла сзади и обняла его.
– Как ты хорошо управляешься с девочками, – прошептала она, прижимаясь щекой к его лопаткам.
Нельсон с усилием проглотил немного воды. И вдруг услышал удивительный звук, прелестную последовательность нот, чистую и мелодичную. Бриджит оторвалась от него, расцветая внезапной гордостью. Нельсон повернулся и увидел свою дочь Клару. Та с остекленевшими глазами сидела на диване, переводя дыхание, потом снова поднесла дудочку к губам и принялась безупречно выводить «Зеленые рукава».
На всю неделю после Рождества Нельсон остался единовластным властителем Харбор-холла. Большинство остальных сотрудников уехали в Торонто на ежегодную конференцию словесников. Получив трехгодичное лекторство, Нельсон мог со спокойной совестью не ходить в неудобном костюме из гостиницы в гостиницу, ежась от холодного ветра с озера Онтарио. До начала зимнего семестра он мог разгуливать по коридорам Харбор-холла в джинсах и старом джемпере, как хозяин. Топить топили, чтобы трубы не замерзли, однако большая часть здания стояла темной – даже секретарш и уборщиц отправили по домам. Каждый вечер, чтобы отдохнуть от домашнего гомона, Нельсон сидел в кабинете или бродил по темным коридорам, словно придворный в ожидании короля.
В конце недели, под Новый год, он вывалил на стол содержимое портфеля и пошел через площадь к книгохранилищу. Взял ключ у подрабатывающего студента-корейца, которому некуда было ехать на каникулы, и пошел в Собрание Пул. Наконец-то он решился спасти из чистилища все произведения Джеймса Хогга, за несколько ходок вынеся их в портфеле. Раз они не нужны университету, что за беда, если он заберет их домой? Тяжело преодолевая последний лестничный пролет, Нельсон хихикнул. Забавно: у него будет самое полное собрание Хогга за пределами'Эдинбурга и Глазго.
Коснувшись ледяной решетки, он удивился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110