– Минуточку. – Акулло остановил ее взмахом руки. – Откуда, вы сказали, этот тип?
– Из Алабамы, – бодро отвечала Писательница. – Их самый выдающийся поэт.
– Из Алабамы? – Декан, чтобы не улыбнуться, покусал ярко-красные губы. – Вы меня убили.
– Да что вы, Антони, их литературная программа знаменита на всю Америку.
В ее голосе прорезались материнские нотки. Вся манера изображала суровое изумление.
– Вы когда-нибудь бывали в Таскалусе? – спросил Антони. – Я как-то читал там доклад. Настоящее пекло. Кто у вас еще?
– Вы обещали выслушать меня внимательно, Антони. – Было видно, что ей с трудом удается сохранять ровный тон. Нельсон читал это досье и поместил алабамского поэта в шорт-лист. Очевидно, никто не сказал Канадской Писательнице, что поэта брать не будут.
– Пока вы назвали мне Цинциннати, Охайо и Таскахренлусу, – сказал Антони. – Я поручил вам выбрать трех лучших поэтов, и это все, что вы смогли наскрести?! У вас остался еще один.
Кралевич и Лотарингия, допив шипучку, громко булькали трубочками. Поедая друг друга глазами, они еще плотнее сцепили руки на томике Фуко. Стивен Майкл Стивенс заерзал на стуле и проговорил: «Агаба. С суши».
– Вот что, Антони, – сказала Канадская Писательница, перебирая папки. – Давайте я сперва прочту письмо следующей соискательницы, a потом скажу, откуда она.
– Откуда она? – спросил Акулло, сразу настораживаясь.
Канадская Писательница вынула письмо из следую щей папки и подняла палец, прося молчания.
– «Дорогие коллеги, – начала она, – сегодня я имею честь обратиться к вам по поводу…»
– Откуда она? – рявкнул Акулло.
– «Ее эрудиция, ее стремление к совершенству, – читала Писательница, – ее умение радоваться…»
Антони Акулло щелкнул пальцами.
Писательница замолчала. Акулло выставил подбородок.
– Откуда? Она?
Канадская Писательница сглотнула.
– Северо-западный Мичиганский университет.
Акулло сделал круглые глаза.
– Северо-западный чего? Где такая дыра?
– Траверс-сити, если не ошибаюсь.
– Траверс-сити. – Антони брезгливо повел плечом. – Все, профессор. Убирайте ваши бумажки. Хватит с меня поэтов.
– Антони. – Писательница вложила в это слово каждую унцию своей материнской властности, но было поздно. Антони уже посмотрел на Лайонела, и тот пробирался вдоль стола, сжимая перед грудью конверт, как талисман.
– Где тебя черти носили? – Акулло поднял глаза на Канадскую Писательницу, словно говоря: «Смотри, что мне пришлось из-за тебя вытерпеть». Он взял конверт и, не утруждая себя возней с бечевкой, просто надорвал его сверху. Лайонел втиснулся между деканом и стеной, искоса наблюдая за Нельсоном.
Тем временем Канадская Писательница демонстративно собрала досье и с олимпийским спокойствием отодвинула стул. Она встала, очень прямая, словно сознавала, что на нее смотрят из-за стекла. По обе стороны окна кисели шторы, но их не задернули: очевидно, Антони Акулло хотел, чтобы его видели на совещании с capos, но не слышали.
– Вы знаете, как я вас уважаю, – рассеянно сказал он, вынимая из конверта листки. – Предоставьте нам треножиться о житейских делах. – Он ослепительно улыбнулся. – Ваша задача – завоевать факультету Нобелевскую премию.
Писательница взяла со стула пальто.
– Разве это что-то изменит? – сказала она.
Акулло погрузился в бумаги.
Канадская Писательница протиснулась мимо Нельсона и бесшумно закрыла за собой дверь. В следующий миг она уже сребровласой Афиной плыла через студенческую толпу.
Лайонел из-за спины Акулло взглянул на пустое кресло, облизнул губы и метнул взгляд в Нельсона. Тот кое-как протиснулся вдоль стола и схватил спинку стула. Лайонел втянул голову в плечи, как от удара.
– Садись, – пробормотал Акулло, не отрывая взгляда от блокнотных листков, потом поднял глаза и удивился, увидев Нельсона возле пустого стула. Нельсон замялся. Акулло проследил его взгляд, обернулся и обнаружил жмущегося у стены Лайонела. Акулло улыбнулся.
Кто-то громко постучал в окно. Коллективный взор сидящих за столом устремился на Мортона Вейссмана, который в пальто и твидовой шляпе улыбался из-за стекла.
– Я опоздал? – громко сказал он.
Через мгновение Вейссман уже входил в дверь, покачивая на двух пальцах стул из соседнего зала, который и водрузил между Нельсоном и Лотарингией Эльзас.
– Прошу прощения, – промолвил он, наполняя всю комнату своим благодушием. – У меня на столе вечно ничего не найти. Наверное, я куда-то сунул записку о переносе собрания.
Он положил шляпу на стол и пригвоздил Лайонела взглядом.
– Наверняка я сам виноват. Надо быть настоящим Шлиманом, чтобы что-нибудь найти у меня на столе.
– Чего вам заказать, Морт? – спросил Акулло. – Перекусить? Рюмку кофе?
– Нужды мои просты, – сказал Вейссман, поправляя манжеты и складывая руки на груди. – Я хочу лиши как можно быстрее войти в курс дела. Может, кто-нибудн расскажет мне, как далеко мы продвинулись? Нельсон?
Нельсон крепче сжал спинку стула.
– Я слышал, вы проделали титанический труд. – Beйссман крупной, в пигментных пятнах, рукой стиснул его запястье.
– М-м, я… – проблеял Нельсон.
– Берегитесь, Антони, – сказал Вейссман, стискивая Нельсону Запястье. – «Кто своего вождя опережает, становится как бы вождем вождя».
У Нельсона кровь прилила к лицу. У Акулло потемнели глаза. Он взглянул на Нельсона.
– Садитесь, – сказал он, потом, не глядя, бросил через плечо Лайонелу: – Да не стой ты над душой, Христа ради. Иди принеси себе стул.
Лайонел медленно двинулся в обход стола, бросая в Нельсона убийственные взгляды. Нельсон со скрипом отодвинул стул и сел, сминая под собой парку. Лайонел хлопнул дверью, выходя.
– «Антоний и Клеопатра», – пробормотал Акулло, перебирая свои записки. Он взглянул на Вейссмана. Тот выдавил улыбку.
– Вы думали, я не знаю, – с довольным видом произнес Акулло. Он ладонью прижал листки к столу и развернул их к Нельсону. – Вы-то мне и нужны. Прочтите.
Нельсон полупривстал, хрустя паркой, и придвинул листки к себе. Руки его дрожали, пришлось упереться ладонями в стол. На какой-то ужасный миг он увидел одни каракули и испугался, что не разберет ничего. Однако под взглядами собравшихся он перевернул листки правильной стороной вверх и понял, что легко может читать агрессивный деканский почерк.
Листка было три, по одному на каждого кандидата. На первом стояло имя дженнифер менли, которая расширила мандат гей/лесбийской теории далеко за пределы однополой любви. Как догадывался Нельсон, ее предложила Викторинис. Заметки Акулло состояли из списка ее известных любовниц. «Внушает?» – подписал он на полях и пометил, что она к тому же афро-американка. Эту строчку декан подчеркнул три раза.
«Черная лесби, – подписал он внизу страницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110