Из усилителей неслась музыка: давно покойный джазовый пианист играл «Не твое собачье дело».
– Если мне… взбредет в голову… – гнусаво выводила Вита, – броситься в океан… не твое собачье дело…
На периферии толпы Нельсон увидел свою жену; насколько он мог судить, на них с Витой были одинаковые платья. Стивен Майкл Стивенс, все еще раздраженный после грубого пробуждения в подвале, качал головой, видя, как белые очередной раз опошляют черную культуру. Даже непрошибаемая Миранда в изумлении раскрыла рот. Вейссмана и Пенелопы О нигде видно не было. Из всей толпы лишь Виктория Викторинис хранила невозмутимость; она сидела на диване перед камином в дальнем конце комнаты и холодно наблюдала за Витой. Джилиан, беззвучно рыдая, смотрела на нее из тени между книжными шкафами.
– Если я… объявлю себя женщиной, – пела Вита, поводя бедрами, – я не стану… последней тварью… ну и что… не твое собачье дело…
Нельсон не видел ее лица, но подумал, что Вита отлично выглядит. Она уверенно перебирала упругими икрами и ляжками; она трясла плечами, как заправская танцовщица. Волосы она наконец-то зачесала назад и, кроме того, надела узкое колье и длинные серьги. «Возможно, спереди видно, что за декольте – плоская грудь, возможно, колье подчеркивает кадык, но отсюда, откуда я смотрю, – думалось Нельсону, – Вита – просто персик. В кои-то веки она играет избранную тендерную роль на все сто».
Голоса в гостиной у него за спиной звучали громче, но не настолько, чтобы отвлечь толпу от танцующей Виты. Та, притоптывая каблуками и оглаживая бедра, придвигалась к краю стола.
– Если я… покажу член… – пропела она и задрала подол. Толпа ахнула и отпрянула, как один человек – все, кроме Викторинис, которая и бровью не повела. – Ну и что… не твое собачье дело…
В наступившей тишине не слышно было даже дыхания, только продолжало бренчать пианино. Вита, 360 по-прежнему извиваясь, взялась за бретельки. Палец Нельсона, остывший после эпизода с Канадской Писательницей, снова вспыхнул. Однако не успел он подбежать к столу, Вита – сбросить платье, а толпа – перевести дух, как гостиная взорвалась криком.
– Ты что, охренел? Прекрати сейчас же! – орал Акулло.
– Скотина! – ревел Лайонел Гроссмауль. – Ты украл мою жизнь!
Вспышка, звон. Бледные лица толпы обратились к арке. Нельсон стремительно повернулся. Лайонел Гроссмауль сжимал разбитую настольную лампу, по-прежнему включенную в сеть. Разорванная нить накаливания шипела и искрила, на полу горел абажур. У ног Лайонела, на ковре, бился в судорогах Антони Акулло – спина его выгибалась, руки и ноги подергивались, из черного пореза на виске хлестала кровь.
Только Вита не обернулась; она опустила левое плечо, чтобы скинуть бретельку.
– Ну и что…
Тут ее заглушил стон ринувшейся в арку толпы. Нельсон опередил всех и схватил Лайонела за руку, когда тот уже поднял лампу, чтобы добить противника. Нельсон рывком оторвал его от пола и бросил в руки разъяренным аспирантам, которые много лет дожидались этого часа. Покуда те тащили взбесившегося Гроссмауля в кабинет, Нельсон выдернул шнур из розетки и бросил лампу за Диван. Он затоптал абажур и плюхнулся на колени рядом с Акулло.
– Отойдите! – крикнул Нельсон напиравшей толпе. – Дайте ему дышать!
Акулло невидящими глазами таращился в потолок; спина его изгибалась дугой, руки и ноги непроизвольно подергивались.
Нельсон нагнулся к декану и приложил жаркий палец к его горлу, потом коснулся губами уха.
– Не умирай, – шепнул он, – но и не просыпайся.
Палец разрядился. Акулло напружинился и тут же обмяк. Нельсон поднял голову, по-прежнему держа руку у него на груди. Декан медленно выдохнул, выпуская из легких весь воздух. Словно издалека доносились приглушенные вопли Лайонела и шепот в толпе. Акулло смотрел широко открытыми глазами, но так больше и не вдохнул. Нельсон тоже задержал дыхание; ему показалось, что он различает звуки джазового фортепьяно, уже без Витиного пения.
Тут Акулло со стоном втянул в себя воздух, спина выгнулась в последний раз. Он ухватил Нельсона за пиджак и с неожиданной силой притянул к себе. Губы его беззвучно шевелились. Нельсон поймал декана за руку и попытался разжать ему пальцы.
– Это… не… честно! – выдохнул Антони Акулло и выпустил Нельсона. Голова его скатилась набок.
Нельсон опустился на пол, поднял взгляд и увидел бледные лица, хлопающие глаза, шевелящиеся губы. Во всем этом мельтешении была лишь одна неподвижная точка – холодный сверкающий взгляд Виктории Викторинис. Она встретилась с Нельсоном глазами и тут же отвернулась.
Следующий час Нельсон провел как во сне. Он дал поставить себя на ноги и усадить в кресло; кто-то вложил ему в руку бокал. Рядом возникла заплаканная Бриджит, обняла его за шею и что-то зашептала в ухо – Нельсон не противился.
Он, не отрываясь, смотрел, как Викторинис – новый декан факультета английской литературы, но кто бы посмел сказать это вслух? – разговаривает с врачом «скорой помощи» и отвлекает от Нельсона полицию. Он видел ее быстрый взгляд, брошенный через плечо следователя. Видел, как Акулло, с капельницей и кислородной маской, вынесли на носилках, как обмякшего, избитого в кровь Гроссмауля выводят в наручниках два дюжих полицейских. Он видел, как полиция выпроваживает гостей в парадную дверь, ловил на себе ошалевшие взгляды. Он наблюдал, как Вейссман и Пенелопа О, пошатываясь, спускаются по лестнице; Вейссман, без галстука, с расстегнутым ремнем и в рубашке не на ту пуговицу, выпрямился и громко осведомился, почему гости расходятся и что полиция делает в его доме; Пенелопа заправляла грудь в бюстье и, не отрываясь, смотрела на Вейссмана.
Нельсон поднялся. Коснувшись Бриджит пальцем, он отдал ей ключи от «тойоты» и велел ехать домой – «бебиситтер, наверное, уже рвет и мечет», – заверив, что его кто-нибудь подбросит. Потом сходил в спальню за пальто и помог жене одеться; она повисла у него на шее, шепча, как им гордится. Когда Бриджит ушла, Нельсон коротко поговорил с полицейскими, пообещав, что утром даст более подробные показания.
Наконец Нельсон остался один в гостиной – Пенелопа снова утащила бедного Морта наверх – и стоял, глядя на обгоревший, в пятнах крови, ковер.
– Ловко сработано.
Нельсон поднял глаза на звук. Викторинис надевала пальто. Джилиан с ней не было.
– Насколько я понимаю, вы теперь декан, – сказал Нельсон.
Викторинис тонкими белыми пальцами застегивала капюшон.
– Интересно, что это даст мне?
– Вы… как бы это назвать?… – Она натянула перчатки. – Вы нейтрализовали отборочный комитет.
– Однако вам по-прежнему надо взять кого-то на свободную ставку? – Нельсон улыбнулся. – Полагаю, вопрос о моей постоянной должности решать вам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
– Если мне… взбредет в голову… – гнусаво выводила Вита, – броситься в океан… не твое собачье дело…
На периферии толпы Нельсон увидел свою жену; насколько он мог судить, на них с Витой были одинаковые платья. Стивен Майкл Стивенс, все еще раздраженный после грубого пробуждения в подвале, качал головой, видя, как белые очередной раз опошляют черную культуру. Даже непрошибаемая Миранда в изумлении раскрыла рот. Вейссмана и Пенелопы О нигде видно не было. Из всей толпы лишь Виктория Викторинис хранила невозмутимость; она сидела на диване перед камином в дальнем конце комнаты и холодно наблюдала за Витой. Джилиан, беззвучно рыдая, смотрела на нее из тени между книжными шкафами.
– Если я… объявлю себя женщиной, – пела Вита, поводя бедрами, – я не стану… последней тварью… ну и что… не твое собачье дело…
Нельсон не видел ее лица, но подумал, что Вита отлично выглядит. Она уверенно перебирала упругими икрами и ляжками; она трясла плечами, как заправская танцовщица. Волосы она наконец-то зачесала назад и, кроме того, надела узкое колье и длинные серьги. «Возможно, спереди видно, что за декольте – плоская грудь, возможно, колье подчеркивает кадык, но отсюда, откуда я смотрю, – думалось Нельсону, – Вита – просто персик. В кои-то веки она играет избранную тендерную роль на все сто».
Голоса в гостиной у него за спиной звучали громче, но не настолько, чтобы отвлечь толпу от танцующей Виты. Та, притоптывая каблуками и оглаживая бедра, придвигалась к краю стола.
– Если я… покажу член… – пропела она и задрала подол. Толпа ахнула и отпрянула, как один человек – все, кроме Викторинис, которая и бровью не повела. – Ну и что… не твое собачье дело…
В наступившей тишине не слышно было даже дыхания, только продолжало бренчать пианино. Вита, 360 по-прежнему извиваясь, взялась за бретельки. Палец Нельсона, остывший после эпизода с Канадской Писательницей, снова вспыхнул. Однако не успел он подбежать к столу, Вита – сбросить платье, а толпа – перевести дух, как гостиная взорвалась криком.
– Ты что, охренел? Прекрати сейчас же! – орал Акулло.
– Скотина! – ревел Лайонел Гроссмауль. – Ты украл мою жизнь!
Вспышка, звон. Бледные лица толпы обратились к арке. Нельсон стремительно повернулся. Лайонел Гроссмауль сжимал разбитую настольную лампу, по-прежнему включенную в сеть. Разорванная нить накаливания шипела и искрила, на полу горел абажур. У ног Лайонела, на ковре, бился в судорогах Антони Акулло – спина его выгибалась, руки и ноги подергивались, из черного пореза на виске хлестала кровь.
Только Вита не обернулась; она опустила левое плечо, чтобы скинуть бретельку.
– Ну и что…
Тут ее заглушил стон ринувшейся в арку толпы. Нельсон опередил всех и схватил Лайонела за руку, когда тот уже поднял лампу, чтобы добить противника. Нельсон рывком оторвал его от пола и бросил в руки разъяренным аспирантам, которые много лет дожидались этого часа. Покуда те тащили взбесившегося Гроссмауля в кабинет, Нельсон выдернул шнур из розетки и бросил лампу за Диван. Он затоптал абажур и плюхнулся на колени рядом с Акулло.
– Отойдите! – крикнул Нельсон напиравшей толпе. – Дайте ему дышать!
Акулло невидящими глазами таращился в потолок; спина его изгибалась дугой, руки и ноги непроизвольно подергивались.
Нельсон нагнулся к декану и приложил жаркий палец к его горлу, потом коснулся губами уха.
– Не умирай, – шепнул он, – но и не просыпайся.
Палец разрядился. Акулло напружинился и тут же обмяк. Нельсон поднял голову, по-прежнему держа руку у него на груди. Декан медленно выдохнул, выпуская из легких весь воздух. Словно издалека доносились приглушенные вопли Лайонела и шепот в толпе. Акулло смотрел широко открытыми глазами, но так больше и не вдохнул. Нельсон тоже задержал дыхание; ему показалось, что он различает звуки джазового фортепьяно, уже без Витиного пения.
Тут Акулло со стоном втянул в себя воздух, спина выгнулась в последний раз. Он ухватил Нельсона за пиджак и с неожиданной силой притянул к себе. Губы его беззвучно шевелились. Нельсон поймал декана за руку и попытался разжать ему пальцы.
– Это… не… честно! – выдохнул Антони Акулло и выпустил Нельсона. Голова его скатилась набок.
Нельсон опустился на пол, поднял взгляд и увидел бледные лица, хлопающие глаза, шевелящиеся губы. Во всем этом мельтешении была лишь одна неподвижная точка – холодный сверкающий взгляд Виктории Викторинис. Она встретилась с Нельсоном глазами и тут же отвернулась.
Следующий час Нельсон провел как во сне. Он дал поставить себя на ноги и усадить в кресло; кто-то вложил ему в руку бокал. Рядом возникла заплаканная Бриджит, обняла его за шею и что-то зашептала в ухо – Нельсон не противился.
Он, не отрываясь, смотрел, как Викторинис – новый декан факультета английской литературы, но кто бы посмел сказать это вслух? – разговаривает с врачом «скорой помощи» и отвлекает от Нельсона полицию. Он видел ее быстрый взгляд, брошенный через плечо следователя. Видел, как Акулло, с капельницей и кислородной маской, вынесли на носилках, как обмякшего, избитого в кровь Гроссмауля выводят в наручниках два дюжих полицейских. Он видел, как полиция выпроваживает гостей в парадную дверь, ловил на себе ошалевшие взгляды. Он наблюдал, как Вейссман и Пенелопа О, пошатываясь, спускаются по лестнице; Вейссман, без галстука, с расстегнутым ремнем и в рубашке не на ту пуговицу, выпрямился и громко осведомился, почему гости расходятся и что полиция делает в его доме; Пенелопа заправляла грудь в бюстье и, не отрываясь, смотрела на Вейссмана.
Нельсон поднялся. Коснувшись Бриджит пальцем, он отдал ей ключи от «тойоты» и велел ехать домой – «бебиситтер, наверное, уже рвет и мечет», – заверив, что его кто-нибудь подбросит. Потом сходил в спальню за пальто и помог жене одеться; она повисла у него на шее, шепча, как им гордится. Когда Бриджит ушла, Нельсон коротко поговорил с полицейскими, пообещав, что утром даст более подробные показания.
Наконец Нельсон остался один в гостиной – Пенелопа снова утащила бедного Морта наверх – и стоял, глядя на обгоревший, в пятнах крови, ковер.
– Ловко сработано.
Нельсон поднял глаза на звук. Викторинис надевала пальто. Джилиан с ней не было.
– Насколько я понимаю, вы теперь декан, – сказал Нельсон.
Викторинис тонкими белыми пальцами застегивала капюшон.
– Интересно, что это даст мне?
– Вы… как бы это назвать?… – Она натянула перчатки. – Вы нейтрализовали отборочный комитет.
– Однако вам по-прежнему надо взять кого-то на свободную ставку? – Нельсон улыбнулся. – Полагаю, вопрос о моей постоянной должности решать вам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110