С самого эпизода в День святого Валентина писательница стремилась восполнить свое прежнее невнимание. Она обрушила на Нельсона медленную и неумолимую лавину сдобы: оладьи с отрубями, дрожжевые сайки, булочки с корицей, плюшки с маком, домашние пироги с глазурью и без, слойки с фруктовой начинкой и без начинки, торты, тартинки и тарталетки, ватрушки и волованы, коврижки морковные, миндальные и лимонные, а также печенье всех видов с любым мыслимым сочетанием кокосовых и грецких орехов, изюма и шоколадной крошки.
– Это не такие, как вчера, – уверяла она, сильнее сжимая фольгу. – Те вам, наверное, не понравились, потому что пекана в них было больше, чем теста. Тогда пекан был нарезан вдоль, – пояснила она, показывая ребром ладони, как был нарезан пекан, – а сейчас порублен. Вы только…
Несколько недель назад, принимая корзинку со сдобными плетушками, Нельсон взял Писательницу за руку и сказал: «Спасибо, вы достаточно для меня сделали», но, по всей видимости, его гневное обвинение, брошенное на вечеринке, можно было избыть не иначе, как ежедневно принимая ее хлебы предложения.
– Я попробую, – сказал он, беря сверток.
Плечи Писательницы обмякли, и она побрела прочь, выполнив на сегодня свой тяжкий долг.
Зажав под мышкой теплые булочки, Нельсон пошел к себе в кабинет. Теперь, когда Викторинис переехала в кабинет декана, Нельсон занял ее прежнее место. Жалюзи были подняты, в окно струился яркий свет, суровые стол и полки исчезли. Пока Нельсон обходился стандартной казенной мебелью, но уже заказал новый деревянный стол и мягкое офисное кресло, а за лето надеялся перекрасить стены из замогильно-белого в какой-нибудь более приятный оттенок.
Он поставил кейс, положил булочки и просмотрел почту, которую приносил по утрам кто-нибудь из секретарей. Огонек на телефоне мигал, и Нельсон, еще не сняв пальто, включил запись на автоотвечике. Он надеялся, что одно из сообщений будет от Миранды, поэтому закрыл дверь, набрал код голосовой почты и начал прокручивать меню, глядя в окно на верхушку часовой башни. Уже много недель там не происходило ничего странного, и Нельсон подумывал, не было ли увиденное и услышанное какой-то причудой аэродинамики, завихрением снега в темноте и гудением ветра в декоративных зубцах. Ясным весенним утром башня казалась просто старой и обшарпанной, ничуть не похожей на мрачный готический замок с привидениями.
Первые несколько сообщений были от Вейссмана, который все раболепнее просил о встрече, предлагал планы, советы, сотрудничество. Нельсон прослушивал лишь первые несколько секунд каждое. В последнем Вейссман охнул посреди фразы и устало воскликнул в сторону от трубки: «Ой, милая, не сейчас», после чего сразу пошли гудки.
Следующее сообщение было от сержанта Гаррисона из полицейского управления Гамильтон-гровз – ему Нельсон через неделю после вечеринки сообщил об исчезновении Виты. «Просто держу связь, – лаконично известил сержант. – Ничего нового».
Нельсон рассеянно прослушал следующие сообщения – аспирант слезно молил выделить ему часы в программе литературной композиции, Линда Прозерпина что-то мычала с набитым ртом, Джилиан просила перезвонить… Его отвлекла мысль о Вите. В воскресенье после Валентинова дня он снова отправился в студенческое гетто и минут пять мерз у нее на крыльце, безуспешно давя на кнопку. Даже звонка слышно не было. Уже собравшись уходить, Нельсон стукнул по двери кулаком, и та неожиданно отворилась.
– Вита? – крикнул Нельсон, но услышал лишь неожиданно хриплое эхо своего голоса.
Он поднялся по лестнице. В первый миг ему показалось, что в комнате, сразу за дверью, висит вверх ногами голый человек, розовый и раздутый, с огромными безжизненными глазами. Нельсон едва не выскочил обратно на лестницу, потом, вглядевшись, понял, что это надувная секс-кукла – женщина, – подвешенная за пятку к потолку. Между ногами у нее что-то торчало, и Нельсон, подойдя, увидел пластмассовую модель подводной лодки, засунутую в резиновое влагалище. Вся комната была обращена в перевернутые джунгли: с крюков, ввинченных в потолок, свисали на леске самые разнообразные предметы. Сразу за куклой болталась модель солнечной системы, составленная из контрацептивных средств: вокруг наполненного гипсом презерватива вращались на проволочных орбитах резиновый колпачок, внутриматочная спираль, губка, спринцовка и упаковка таблеток. Дальше висели скрещенная хоккейная клюшка и бейсбольная бита, костюмы мальчика-скаута и девочки-скаута, соединенные в непристойной позе, а также ярко-оранжевая охотничья куртка с приколотой лицензией, насаженная на обмотанный лиловой лентой олений рог. Все висело неподвижно; тут из двери потянуло сквозняком, и надувшая кукла принялась медленно вращаться. Секс-солнечная система затрепетала.
Нельсон проверил соседнюю комнату. Если не считать развешанных в гостиной предметов, квартира была совершенно пуста. Мебель вынесли, ковры сняли, шторы сорвали, из холодной уборной забрали даже рулончик туалетной бумаги. Нельсон не мог сказать, работает ли электричество – все лампочки были вывинчены. Как ни странно, пол покрывал толстый слой пыли, на окнах и по углам висела паутина. По их общему кабинету Нельсон знал Витину аккуратность, но в пустой квартире пахло только пылью и старым лаком. Казалось, тут не жили долгие месяцы, если не годы. Что еще удивительнее, почти все внутренние двери были сняты; в пустом пространстве каждый скрип половицы и шуршание пальто отдавались глухим эхом.
Он прошел в гостиную, стараясь не задеть свисающие с потолка конструкции; тем не менее что-то маленькое и твердое коснулось его плеча: балетный суспензорий, наполненный чем-то вроде сырой котлеты. Нельсон пошел дальше, мимо женских «лодочек» – их десятисантиметровые каблуки были остро заточены, носки залиты цементом, – мимо телевизионного пульта, обмотанного колючей проволокой, мимо маски вратаря, вышитой розовой ниткой, мимо огромного бюстгальтера, обращенного в кашпо: в каждой чашке по маленькому колючему кактусу.
– Что все это значит? – пробормотал Нельсон и тут же сам себе ответил: кунсткамера. Карта Витиного сознания.
Он направлялся к фотографии в дальнем конце комнаты. Предметы на леске начали крутиться от легкого ветерка, поднятого его шагами: черная, сморщенная человеческая голова, вся исколотая, словно кто-то тыкал в нее кинжалом; плюшевый медвежонок с просунутой между задними лапами базукой; голый солдатик с курчавой вагиной и воткнутым в нее ножом; голая Барби на кресте из двух рельсов детской железной дороги.
Он подошел к фотографии – маленькому цветному снимку под стеклом в простой деревянной рамке. Она была прикреплена к стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
– Это не такие, как вчера, – уверяла она, сильнее сжимая фольгу. – Те вам, наверное, не понравились, потому что пекана в них было больше, чем теста. Тогда пекан был нарезан вдоль, – пояснила она, показывая ребром ладони, как был нарезан пекан, – а сейчас порублен. Вы только…
Несколько недель назад, принимая корзинку со сдобными плетушками, Нельсон взял Писательницу за руку и сказал: «Спасибо, вы достаточно для меня сделали», но, по всей видимости, его гневное обвинение, брошенное на вечеринке, можно было избыть не иначе, как ежедневно принимая ее хлебы предложения.
– Я попробую, – сказал он, беря сверток.
Плечи Писательницы обмякли, и она побрела прочь, выполнив на сегодня свой тяжкий долг.
Зажав под мышкой теплые булочки, Нельсон пошел к себе в кабинет. Теперь, когда Викторинис переехала в кабинет декана, Нельсон занял ее прежнее место. Жалюзи были подняты, в окно струился яркий свет, суровые стол и полки исчезли. Пока Нельсон обходился стандартной казенной мебелью, но уже заказал новый деревянный стол и мягкое офисное кресло, а за лето надеялся перекрасить стены из замогильно-белого в какой-нибудь более приятный оттенок.
Он поставил кейс, положил булочки и просмотрел почту, которую приносил по утрам кто-нибудь из секретарей. Огонек на телефоне мигал, и Нельсон, еще не сняв пальто, включил запись на автоотвечике. Он надеялся, что одно из сообщений будет от Миранды, поэтому закрыл дверь, набрал код голосовой почты и начал прокручивать меню, глядя в окно на верхушку часовой башни. Уже много недель там не происходило ничего странного, и Нельсон подумывал, не было ли увиденное и услышанное какой-то причудой аэродинамики, завихрением снега в темноте и гудением ветра в декоративных зубцах. Ясным весенним утром башня казалась просто старой и обшарпанной, ничуть не похожей на мрачный готический замок с привидениями.
Первые несколько сообщений были от Вейссмана, который все раболепнее просил о встрече, предлагал планы, советы, сотрудничество. Нельсон прослушивал лишь первые несколько секунд каждое. В последнем Вейссман охнул посреди фразы и устало воскликнул в сторону от трубки: «Ой, милая, не сейчас», после чего сразу пошли гудки.
Следующее сообщение было от сержанта Гаррисона из полицейского управления Гамильтон-гровз – ему Нельсон через неделю после вечеринки сообщил об исчезновении Виты. «Просто держу связь, – лаконично известил сержант. – Ничего нового».
Нельсон рассеянно прослушал следующие сообщения – аспирант слезно молил выделить ему часы в программе литературной композиции, Линда Прозерпина что-то мычала с набитым ртом, Джилиан просила перезвонить… Его отвлекла мысль о Вите. В воскресенье после Валентинова дня он снова отправился в студенческое гетто и минут пять мерз у нее на крыльце, безуспешно давя на кнопку. Даже звонка слышно не было. Уже собравшись уходить, Нельсон стукнул по двери кулаком, и та неожиданно отворилась.
– Вита? – крикнул Нельсон, но услышал лишь неожиданно хриплое эхо своего голоса.
Он поднялся по лестнице. В первый миг ему показалось, что в комнате, сразу за дверью, висит вверх ногами голый человек, розовый и раздутый, с огромными безжизненными глазами. Нельсон едва не выскочил обратно на лестницу, потом, вглядевшись, понял, что это надувная секс-кукла – женщина, – подвешенная за пятку к потолку. Между ногами у нее что-то торчало, и Нельсон, подойдя, увидел пластмассовую модель подводной лодки, засунутую в резиновое влагалище. Вся комната была обращена в перевернутые джунгли: с крюков, ввинченных в потолок, свисали на леске самые разнообразные предметы. Сразу за куклой болталась модель солнечной системы, составленная из контрацептивных средств: вокруг наполненного гипсом презерватива вращались на проволочных орбитах резиновый колпачок, внутриматочная спираль, губка, спринцовка и упаковка таблеток. Дальше висели скрещенная хоккейная клюшка и бейсбольная бита, костюмы мальчика-скаута и девочки-скаута, соединенные в непристойной позе, а также ярко-оранжевая охотничья куртка с приколотой лицензией, насаженная на обмотанный лиловой лентой олений рог. Все висело неподвижно; тут из двери потянуло сквозняком, и надувшая кукла принялась медленно вращаться. Секс-солнечная система затрепетала.
Нельсон проверил соседнюю комнату. Если не считать развешанных в гостиной предметов, квартира была совершенно пуста. Мебель вынесли, ковры сняли, шторы сорвали, из холодной уборной забрали даже рулончик туалетной бумаги. Нельсон не мог сказать, работает ли электричество – все лампочки были вывинчены. Как ни странно, пол покрывал толстый слой пыли, на окнах и по углам висела паутина. По их общему кабинету Нельсон знал Витину аккуратность, но в пустой квартире пахло только пылью и старым лаком. Казалось, тут не жили долгие месяцы, если не годы. Что еще удивительнее, почти все внутренние двери были сняты; в пустом пространстве каждый скрип половицы и шуршание пальто отдавались глухим эхом.
Он прошел в гостиную, стараясь не задеть свисающие с потолка конструкции; тем не менее что-то маленькое и твердое коснулось его плеча: балетный суспензорий, наполненный чем-то вроде сырой котлеты. Нельсон пошел дальше, мимо женских «лодочек» – их десятисантиметровые каблуки были остро заточены, носки залиты цементом, – мимо телевизионного пульта, обмотанного колючей проволокой, мимо маски вратаря, вышитой розовой ниткой, мимо огромного бюстгальтера, обращенного в кашпо: в каждой чашке по маленькому колючему кактусу.
– Что все это значит? – пробормотал Нельсон и тут же сам себе ответил: кунсткамера. Карта Витиного сознания.
Он направлялся к фотографии в дальнем конце комнаты. Предметы на леске начали крутиться от легкого ветерка, поднятого его шагами: черная, сморщенная человеческая голова, вся исколотая, словно кто-то тыкал в нее кинжалом; плюшевый медвежонок с просунутой между задними лапами базукой; голый солдатик с курчавой вагиной и воткнутым в нее ножом; голая Барби на кресте из двух рельсов детской железной дороги.
Он подошел к фотографии – маленькому цветному снимку под стеклом в простой деревянной рамке. Она была прикреплена к стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110