Чем больше папирос
выкуривал Петр Тимофеевич, тем больше съедала провизии
Александра Станиславовна.
Просмотрев "Немправду" - со статьей и карикатурой -
владелец шинка "Пиво-водка" впал в полное отчаянье. Именно в
такие минуты он отдавал свои легкие во власть никотина и дымил
папиросой до помутнения в мозгах.
- Выдвиженец чертов, развел тут цитатничество!
Товарищество трезвозсти! То же мне писатель-маратель,
репортеришко c поганым именем! - c ненавистью бормотал Петр
Тимофеевич и машинально курил папиросу за папиросой.
Несмотря на то что в горле першило от табака, ужасно
хотелось есть. Поголодав минут пятнадцать, Петр Тимофеевич
застонал, перевернулся на другой бок, затем резко встал c
дивана, стряхнул пепел c пижамных брюк и медленным шагом
направился в кухню.
Кухня Ключниковых была розовой и светлой. На окнах
красовались великолепные батистовые шторы. Шумно кипящий
желтоватый чайник стоял на невысоком керосиновом примусе и,
жалуясь на свою судьбу, просил, умолял и даже требовал, чтобы
его немедленно сняли c огня. Кухонные мухи, чрезвычайно похожие
на отредактированных слонов, церемонились и не ставили свои
лапочки на нежный, свежеиспеченный хлеб. Мелкие коричневые
муравьи по полу не ползали, как это бывает в жактовских кухнях,
ибо пол был чист и свеж, как арктическое утро.
Александра Станиславовна, толстушечка c сорокалетним
жизненным опытом и упитанным байковым лицом, сидела за похожим
на перевернутое каноэ столом и страстно вкладывала в свой ротик
хрустящие дольки картофеля, полегонечку запивая все это дело
портвейном номер семнадцать. Толстушка была так увлечена
противоникотиновой трапезой, что даже не заметила голодного
Питера, который уже около пяти минут слонялся по кухне в
поисках чего-нибудь мясного.
- Я так и знал, - зажужжал Петр Тимофеевич. - Ты опять,
вражина, все съела. Нет даже мяса! Мне теперь что же - идти
обедать в общепит со знатными людьми колхозов? Это ж нахальство
девятьсот девяносто девятой пробы!
Толстушка вздрогнула, приподнялась и обратила свою милую
физиономию в сторону мужа.
- Пшел вон! Не будешь коптить квартиру! Накурился, хоть
противогаз вешай! - крикнула Александра Станиславовна так
громко, что всполошенные мухи принялись кружить по кухне. - Я
тебе сейчас такого мяса задам! Обжора!
Александра Станиславовна села за стол и, как ни в чем не
бывало, засунула в свой рот основательный шматок ветчины.
- Ах, как надоела мне эта картошка! - издевательским
голосом сказала она. - Хочется белужины, тянет к сардинкам, к
семге, к консоме!
И бывшая пепиньерка захватила c тарелки щепоть нарезанного
лука и принялась хрустко его жевать. Внутри ее вспыльчивой
натуры все кипело и бурлило, словно готовилась египетская
казнь. Петр Тимофеевич хмыкнул, посмотрел на жену хлебосольным
взглядом, глаза его сверкнули голодной истерической жадностью,
губы увлажнились слюной, желудок сжался.
- Хорошая жена трудится на тебя, - смущенно заметил он,
- как слуга, дает советы, как советник, прекрасна, как богиня
красоты, спокойна, вынослива, как земля, ко-о-ор-ми-ит тебя,
как мать, и услаждает тебя, как гетера.
- Кто?
- Я говорю, гетера. Хорошая жена - это шесть лиц в
одном. Это еще индийские йоги говорили.
В конце концов горе-муж не выдержал и в прокуренном
кабинете протянул свои кусачие руки к комоду, где в ряд, как
солдатская шеренга, вытянулись стеклянные банки c говяжьей
тушенкой. Взяв одну из банок, обжора по-волчьи открыл ее,
соскреб жир животного, судя по маркировке, зверски убитого год
назад и, страстно обоняя запах говядины, переместил холодное
мясо в пустой голодающий желудок. Но хотелось чего-то еще. Он
лег на большой велюровый диван, задрапировался в плед, но вдруг
вскочил и взял в руки "Немешаевскую правду". Взгляд упал на
гнусную антиалкогольную статейку, и Петр Тимофеевич закурил
очередную папиросу.
- Я что же теперь, - нахмурился он, - матрацным
промыслом должен заниматься или податься туда, куда даже
воронье костей не заносит?
По всей видимости, воронье не заносило костей в общепит и
в производственные артели. Петр Тимофеевич мгновенно представил
цех по производству матрацев и замусоренную столовую Дворца
Труда c большой дежурной яичницей из десяти яиц c колбасой.
Командиром матрацного производства Петр Тимофеевич быть не
хотел. Яичницу же требовал желудок. Хотелось также индюшатины,
гусятины, курятины, телятины, кулебяк, фаршированных яиц и
ароматного шартреза. Но шартрез был давно выпит, а все
остальное слопано Алесандрой Станиславовной.
В тот мертвый час, когда Петр Тимофеевич выкурил последнюю
папиросу второй пачки и, укрывшись кисеей, закрыл глаза, в
квартире Ключниковых раздался звонок в дверь.
- Кого это еще там черт несет?! - c набитым ртом
промычала Александра Станиславовна.
Подойдя к двери, она мелодично лязгнула ключом в замочной
скважине, дверь задрожала и отворилась на ширину, дозволенную
натянутой цепочкой. Не переставая двигать челюстями, Александра
Станиславовна посмотрела в образовавшийся проем. На лестничной
площадке топтался Ираклий Давыдович Суржанский. Глаза у него
были закатаны вверх, а руки по-архирейски скрещены.
- Явление Христа народу в лаптях! Акт второй, - жирно
хихикая, произнесла Александра Станиславовна и, сняв дверную
цепочку, впустила гостя. - Питер, - мурлыкнула она, закрывая
дверь, - к тебе пришли.
Ираклий Давыдович вошел в прихожую, вытер ноги о
полугрязное веретье, снял пальто и бережно повесил его на
вешалку.
- Я только что c заседания райплана, - соврал он. - А к
вам буквально на минутку. Простите, если помешал.
- Петр Тимофеевич у себя в кабинете, - сообщила
Александра Станиславовна. - Питер, оглох что ли?!
Из кабинета Питера никто не отвечал. Ираклий Давыдович
медленно прошел через гостиную и, войдя в кабинет, вдоволь
насладился табачным смогом. В комнате остался только азот,
кислород был сожран никотином и, так как форточка была наглухо
закрыта, дышать было нечем. Петр Тимофеевич лежал,
распластавшись, на диване. В зубах у него дымылась папироса.
Увидев Суржанского, Петр Тимофевич затушил окурок и, легко
дрогнув губами, не без иронии пробубнил:
- А, это опять вы?
- Я на минутку, - сказал Суржанский ни громким, ни тихим
голосом, тем самым голосом, которым обычно говорят рядовые
партийцы в присутствии вышестоящего начальства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
выкуривал Петр Тимофеевич, тем больше съедала провизии
Александра Станиславовна.
Просмотрев "Немправду" - со статьей и карикатурой -
владелец шинка "Пиво-водка" впал в полное отчаянье. Именно в
такие минуты он отдавал свои легкие во власть никотина и дымил
папиросой до помутнения в мозгах.
- Выдвиженец чертов, развел тут цитатничество!
Товарищество трезвозсти! То же мне писатель-маратель,
репортеришко c поганым именем! - c ненавистью бормотал Петр
Тимофеевич и машинально курил папиросу за папиросой.
Несмотря на то что в горле першило от табака, ужасно
хотелось есть. Поголодав минут пятнадцать, Петр Тимофеевич
застонал, перевернулся на другой бок, затем резко встал c
дивана, стряхнул пепел c пижамных брюк и медленным шагом
направился в кухню.
Кухня Ключниковых была розовой и светлой. На окнах
красовались великолепные батистовые шторы. Шумно кипящий
желтоватый чайник стоял на невысоком керосиновом примусе и,
жалуясь на свою судьбу, просил, умолял и даже требовал, чтобы
его немедленно сняли c огня. Кухонные мухи, чрезвычайно похожие
на отредактированных слонов, церемонились и не ставили свои
лапочки на нежный, свежеиспеченный хлеб. Мелкие коричневые
муравьи по полу не ползали, как это бывает в жактовских кухнях,
ибо пол был чист и свеж, как арктическое утро.
Александра Станиславовна, толстушечка c сорокалетним
жизненным опытом и упитанным байковым лицом, сидела за похожим
на перевернутое каноэ столом и страстно вкладывала в свой ротик
хрустящие дольки картофеля, полегонечку запивая все это дело
портвейном номер семнадцать. Толстушка была так увлечена
противоникотиновой трапезой, что даже не заметила голодного
Питера, который уже около пяти минут слонялся по кухне в
поисках чего-нибудь мясного.
- Я так и знал, - зажужжал Петр Тимофеевич. - Ты опять,
вражина, все съела. Нет даже мяса! Мне теперь что же - идти
обедать в общепит со знатными людьми колхозов? Это ж нахальство
девятьсот девяносто девятой пробы!
Толстушка вздрогнула, приподнялась и обратила свою милую
физиономию в сторону мужа.
- Пшел вон! Не будешь коптить квартиру! Накурился, хоть
противогаз вешай! - крикнула Александра Станиславовна так
громко, что всполошенные мухи принялись кружить по кухне. - Я
тебе сейчас такого мяса задам! Обжора!
Александра Станиславовна села за стол и, как ни в чем не
бывало, засунула в свой рот основательный шматок ветчины.
- Ах, как надоела мне эта картошка! - издевательским
голосом сказала она. - Хочется белужины, тянет к сардинкам, к
семге, к консоме!
И бывшая пепиньерка захватила c тарелки щепоть нарезанного
лука и принялась хрустко его жевать. Внутри ее вспыльчивой
натуры все кипело и бурлило, словно готовилась египетская
казнь. Петр Тимофеевич хмыкнул, посмотрел на жену хлебосольным
взглядом, глаза его сверкнули голодной истерической жадностью,
губы увлажнились слюной, желудок сжался.
- Хорошая жена трудится на тебя, - смущенно заметил он,
- как слуга, дает советы, как советник, прекрасна, как богиня
красоты, спокойна, вынослива, как земля, ко-о-ор-ми-ит тебя,
как мать, и услаждает тебя, как гетера.
- Кто?
- Я говорю, гетера. Хорошая жена - это шесть лиц в
одном. Это еще индийские йоги говорили.
В конце концов горе-муж не выдержал и в прокуренном
кабинете протянул свои кусачие руки к комоду, где в ряд, как
солдатская шеренга, вытянулись стеклянные банки c говяжьей
тушенкой. Взяв одну из банок, обжора по-волчьи открыл ее,
соскреб жир животного, судя по маркировке, зверски убитого год
назад и, страстно обоняя запах говядины, переместил холодное
мясо в пустой голодающий желудок. Но хотелось чего-то еще. Он
лег на большой велюровый диван, задрапировался в плед, но вдруг
вскочил и взял в руки "Немешаевскую правду". Взгляд упал на
гнусную антиалкогольную статейку, и Петр Тимофеевич закурил
очередную папиросу.
- Я что же теперь, - нахмурился он, - матрацным
промыслом должен заниматься или податься туда, куда даже
воронье костей не заносит?
По всей видимости, воронье не заносило костей в общепит и
в производственные артели. Петр Тимофеевич мгновенно представил
цех по производству матрацев и замусоренную столовую Дворца
Труда c большой дежурной яичницей из десяти яиц c колбасой.
Командиром матрацного производства Петр Тимофеевич быть не
хотел. Яичницу же требовал желудок. Хотелось также индюшатины,
гусятины, курятины, телятины, кулебяк, фаршированных яиц и
ароматного шартреза. Но шартрез был давно выпит, а все
остальное слопано Алесандрой Станиславовной.
В тот мертвый час, когда Петр Тимофеевич выкурил последнюю
папиросу второй пачки и, укрывшись кисеей, закрыл глаза, в
квартире Ключниковых раздался звонок в дверь.
- Кого это еще там черт несет?! - c набитым ртом
промычала Александра Станиславовна.
Подойдя к двери, она мелодично лязгнула ключом в замочной
скважине, дверь задрожала и отворилась на ширину, дозволенную
натянутой цепочкой. Не переставая двигать челюстями, Александра
Станиславовна посмотрела в образовавшийся проем. На лестничной
площадке топтался Ираклий Давыдович Суржанский. Глаза у него
были закатаны вверх, а руки по-архирейски скрещены.
- Явление Христа народу в лаптях! Акт второй, - жирно
хихикая, произнесла Александра Станиславовна и, сняв дверную
цепочку, впустила гостя. - Питер, - мурлыкнула она, закрывая
дверь, - к тебе пришли.
Ираклий Давыдович вошел в прихожую, вытер ноги о
полугрязное веретье, снял пальто и бережно повесил его на
вешалку.
- Я только что c заседания райплана, - соврал он. - А к
вам буквально на минутку. Простите, если помешал.
- Петр Тимофеевич у себя в кабинете, - сообщила
Александра Станиславовна. - Питер, оглох что ли?!
Из кабинета Питера никто не отвечал. Ираклий Давыдович
медленно прошел через гостиную и, войдя в кабинет, вдоволь
насладился табачным смогом. В комнате остался только азот,
кислород был сожран никотином и, так как форточка была наглухо
закрыта, дышать было нечем. Петр Тимофеевич лежал,
распластавшись, на диване. В зубах у него дымылась папироса.
Увидев Суржанского, Петр Тимофевич затушил окурок и, легко
дрогнув губами, не без иронии пробубнил:
- А, это опять вы?
- Я на минутку, - сказал Суржанский ни громким, ни тихим
голосом, тем самым голосом, которым обычно говорят рядовые
партийцы в присутствии вышестоящего начальства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84