- Ну и масть же
пошла...
- Гадом буду, заделай его, пахан! - взбеленился
Пархатый.
- Крови не терплю! - туманно пояснил пахан. - Да и на
хрена нам рога мочить? Пусть живет. Его менты и без нас
заквасят... Что в карманах?
- Пустой я, - запинаясь ответил новенький.
- Курево есть?
- Некурящий.
- Ладно, без шорохов! Отпустите его.
Блатота разбрелась по своим местам.
- А лепень-то у него ничего, - проехидствовал Червь,
приметив пиджак новенького, - на тебя, пахан!
- Ты что духаришься, Червь! - просипел пахан... - Это
тебе не пайку закашивать. А ну-ка, вахлак, сымай лепень!..
- Какой еще лепень, товарищ?
- Ну шо ты на меня, тошнотик, косяка давишь? Тошнит он
тут "товарищами"! Лепень, говорю, сымай!
- Ты что, рогомет, кони отбросить хочешь? - прибавил
Червь.
Новенький все понял и, менжуясь, снял пиджак. "О, люди,
порождение ехидны!" - по-чеховски остро воскликнул в душе
Корейко.
- То-то, терпило! - Червь засуетился и поднес пиджак
новенького к пахану. - Носи, здоровый!.. Пахан, а может и
прохоря у него заштопорим?
- Вахмуркам оставь его прохоря!
Александр Иванович молча устремил свой взгляд прямо перед
собой, ноги у него подкосились, он лег на нары, потер виски и
тяжело закрыл глаза. Неудержимо клонило в сон, хотелось
забыться. Он свернулся клубочком, задремал, ждал не долго, вот
оно... вот оно... сон забежал в глаза... и посетило Александра
Ивановича связное сновидение. И снилось подпольному миллионеру
нежное, ласковое, манящее, бурляще-кипящее крымское солнышко,
то самое солнышко, которое безжалостно падало на каменистый
пляж и белые спины отдыхающих. Безропотно выкатывались на
кишащий людьми берег морские волны. На пляже среди сотни
отдыхающих особенно выделялась широкогрудая мадам c удлиненным
бюстом и стройными ногами. Ее тело вялилось под горящими лучами
июльского солнца и медленно покрывалось красным ожоговым
загаром. Мадам вздыхала и, переворачиваясь на купальной
простыне, ворчала: "Эх-хо-хо! Не отдых, а черт знает что!" Со
стороны Феодосии подплывали два рыболовецких сейнера. C
Ялтинской бухты подгребал своим ходом москвич Максим Иванов.
"Хороша водичка!" - радостно сверкая глазками, протрезвонил
Иванов, выходя из воды. Максим был свежий, пахнущий йодом, c
недопеченными плечами, к его синим в клеточку трусикам была
прикреплена зеленая капроновая авоська, доверху заполненная
крупными мидиями. "Послушайте, вы! - обратился к господину
Иванову товарищ c прогорелой спиной. - Вы, что это, из Турции
приплыли?" - "Нет, из Парижа!" - пошутил товарищ Иванов,
бросая на берег авоську. Вскоре он осмотрелся, и ему предстала
ужасающая картина: романтично кишащий людьми пляж сгорал дотла.
Нет, у него не помутилось в глазах. Товарищ Иванов ясно видел
сгоравшие дотла спины, груди, бедра и даже сгоревшие черные
трусы - все реально. Иванов зашагал к морю, бултыхнулся и,
колотя воду руками, быстро поплыл по-собачьи вникуда.
Корейко проснулся. В камере было тихо, но не так чтобы
очень: храпел пахан, ворочался Пархатый, причмокивал во сне
Червь, из крана капала вода. Щелкнул замок, открылось
зарешеченное оконце, показалась морда конвоира.
- Подъем, подлюги!
Корейко поднял со сна голову, вдохнул в себя порцию
тлетворного воздуха и бессмысленно посмотрел по сторонам:
мрачные стены, испещренные следами от воды, были похожи на
каменную могилу, где-то пряталась смерть.
Глава XXVIII ДАЛЕКАЯ И УХОДЯЩАЯ НАВСЕГДА МОСКВА
В воскресенье утром мадам Настасья Феоктисовна
Долампочкина спала посредине Большого Златоустинского переулка
в одной из квартир двухэтажного особняка. Ее не беспокоило, что
звезда второй величины и тринадцатой степени немешаевского
политуправления капитан Ишаченко в четверть двенадцатого вышел
из того самого здания на Лубянке, которое в начале века было
доходным домом страхового общества "Россия". В расстроенном
мозгу Альберта Карловича, словно в бурлящем море, полоскался
приказ: "Найти, обезвредить, доставить!"
- Где же искать этого жида маланского?! - сквозь зубы
процедил Альберт Карлович, окидывая взглядом площадь имени
товарища Железного Феликса. - Так, отставить истерику мысли!
Приказ номер один: рассуждать логически... а машину не дали,
шляйся теперича по ихней столице... Ладно... Деньги у него
есть. Приказ номер два: действовать. Начнем c гостиниц.
Разумеется, c дорогих гостиниц. Какие в этой прорве дорогие
гостиницы? Первоклассными гостиницами являются "Националь",
"Савой" и этот, как его, "Гранд"...
От слова "Гранд" потерялась добавочка "Отель", но скоро
нашлась, и получилось: "Гранд-отель". Альберт Карлович кивнул и
немедленно направился в сторону Кузнецкого моста.
- Профессор непонятных наук! - ругнулся капитан,
переходя улицу. - Ходи тут по этой срани.
И тут шесть мыслей пронзили мозг капитана: пень обрыганный
- раз, сандаль губатый - два, фантик занюханный - три, ну, я
ему устрою - четыре, смерти будет просить - пять, но я буду
зол и беспощаден - шесть.
Кузнецкий бурлил книжниками, букинистами, старыми
спекуляторами, торговцами антиквариатом, другими дельцами
высшего разбора и всем своим видом доказывал, что никакой
революции не было. У витрин трикотажной лавки на фоне розовых
сорочек и дамских фетровых колпачков стояла старушенция. Она
пела, выпуская из своего рта хлюпающе-свистящие альты:
"Нет в этой жизни счастья!" -
Спел на прощанье музыкант.
И мое хилое запястье не украшает бриллиант.
О, где вы, страсти изумруды?
Покоя нет в душе моей.
Душа стремится на Бермуды,
А я пою вам здесь! Ей-ей!
В "Гранд-отель" Альберта Карловича не пустили:
ультрабородый швейцар показал фигу. В свою очередь, капитану
Ишаченко пришлось не удержаться, предъявить удостоверение,
набить ультрабородому морду, плюнуть в бороду, взять из урны
окурок, подойти к портье, ядовито расшаркаться, тыкнуть окурок
в морду портье и спросить змеиным сипом:
- Врагов народа прикрываете?
Портье вздрогнул и еле шевелящимися губами пролепетал:
"Никак нет, товарищ". Ишаченко описал приметы гр. Бендера,
портье развел руками, капитан плюнул на пол и, фыркнув: "Ну, я
вас еще достану!", вышел на улицу.
В "Савойе" картина не изменилась.
- Вы мне тут Кремль из говна не лепите! - веско говорил
капитан. - Сопельники тут свои повытаскивали! Где вражеский
элемент?
- У нас тут, товарищ, только иностранцы.
- Э-ге-ге. Ну, я до вас еще доберусь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
пошла...
- Гадом буду, заделай его, пахан! - взбеленился
Пархатый.
- Крови не терплю! - туманно пояснил пахан. - Да и на
хрена нам рога мочить? Пусть живет. Его менты и без нас
заквасят... Что в карманах?
- Пустой я, - запинаясь ответил новенький.
- Курево есть?
- Некурящий.
- Ладно, без шорохов! Отпустите его.
Блатота разбрелась по своим местам.
- А лепень-то у него ничего, - проехидствовал Червь,
приметив пиджак новенького, - на тебя, пахан!
- Ты что духаришься, Червь! - просипел пахан... - Это
тебе не пайку закашивать. А ну-ка, вахлак, сымай лепень!..
- Какой еще лепень, товарищ?
- Ну шо ты на меня, тошнотик, косяка давишь? Тошнит он
тут "товарищами"! Лепень, говорю, сымай!
- Ты что, рогомет, кони отбросить хочешь? - прибавил
Червь.
Новенький все понял и, менжуясь, снял пиджак. "О, люди,
порождение ехидны!" - по-чеховски остро воскликнул в душе
Корейко.
- То-то, терпило! - Червь засуетился и поднес пиджак
новенького к пахану. - Носи, здоровый!.. Пахан, а может и
прохоря у него заштопорим?
- Вахмуркам оставь его прохоря!
Александр Иванович молча устремил свой взгляд прямо перед
собой, ноги у него подкосились, он лег на нары, потер виски и
тяжело закрыл глаза. Неудержимо клонило в сон, хотелось
забыться. Он свернулся клубочком, задремал, ждал не долго, вот
оно... вот оно... сон забежал в глаза... и посетило Александра
Ивановича связное сновидение. И снилось подпольному миллионеру
нежное, ласковое, манящее, бурляще-кипящее крымское солнышко,
то самое солнышко, которое безжалостно падало на каменистый
пляж и белые спины отдыхающих. Безропотно выкатывались на
кишащий людьми берег морские волны. На пляже среди сотни
отдыхающих особенно выделялась широкогрудая мадам c удлиненным
бюстом и стройными ногами. Ее тело вялилось под горящими лучами
июльского солнца и медленно покрывалось красным ожоговым
загаром. Мадам вздыхала и, переворачиваясь на купальной
простыне, ворчала: "Эх-хо-хо! Не отдых, а черт знает что!" Со
стороны Феодосии подплывали два рыболовецких сейнера. C
Ялтинской бухты подгребал своим ходом москвич Максим Иванов.
"Хороша водичка!" - радостно сверкая глазками, протрезвонил
Иванов, выходя из воды. Максим был свежий, пахнущий йодом, c
недопеченными плечами, к его синим в клеточку трусикам была
прикреплена зеленая капроновая авоська, доверху заполненная
крупными мидиями. "Послушайте, вы! - обратился к господину
Иванову товарищ c прогорелой спиной. - Вы, что это, из Турции
приплыли?" - "Нет, из Парижа!" - пошутил товарищ Иванов,
бросая на берег авоську. Вскоре он осмотрелся, и ему предстала
ужасающая картина: романтично кишащий людьми пляж сгорал дотла.
Нет, у него не помутилось в глазах. Товарищ Иванов ясно видел
сгоравшие дотла спины, груди, бедра и даже сгоревшие черные
трусы - все реально. Иванов зашагал к морю, бултыхнулся и,
колотя воду руками, быстро поплыл по-собачьи вникуда.
Корейко проснулся. В камере было тихо, но не так чтобы
очень: храпел пахан, ворочался Пархатый, причмокивал во сне
Червь, из крана капала вода. Щелкнул замок, открылось
зарешеченное оконце, показалась морда конвоира.
- Подъем, подлюги!
Корейко поднял со сна голову, вдохнул в себя порцию
тлетворного воздуха и бессмысленно посмотрел по сторонам:
мрачные стены, испещренные следами от воды, были похожи на
каменную могилу, где-то пряталась смерть.
Глава XXVIII ДАЛЕКАЯ И УХОДЯЩАЯ НАВСЕГДА МОСКВА
В воскресенье утром мадам Настасья Феоктисовна
Долампочкина спала посредине Большого Златоустинского переулка
в одной из квартир двухэтажного особняка. Ее не беспокоило, что
звезда второй величины и тринадцатой степени немешаевского
политуправления капитан Ишаченко в четверть двенадцатого вышел
из того самого здания на Лубянке, которое в начале века было
доходным домом страхового общества "Россия". В расстроенном
мозгу Альберта Карловича, словно в бурлящем море, полоскался
приказ: "Найти, обезвредить, доставить!"
- Где же искать этого жида маланского?! - сквозь зубы
процедил Альберт Карлович, окидывая взглядом площадь имени
товарища Железного Феликса. - Так, отставить истерику мысли!
Приказ номер один: рассуждать логически... а машину не дали,
шляйся теперича по ихней столице... Ладно... Деньги у него
есть. Приказ номер два: действовать. Начнем c гостиниц.
Разумеется, c дорогих гостиниц. Какие в этой прорве дорогие
гостиницы? Первоклассными гостиницами являются "Националь",
"Савой" и этот, как его, "Гранд"...
От слова "Гранд" потерялась добавочка "Отель", но скоро
нашлась, и получилось: "Гранд-отель". Альберт Карлович кивнул и
немедленно направился в сторону Кузнецкого моста.
- Профессор непонятных наук! - ругнулся капитан,
переходя улицу. - Ходи тут по этой срани.
И тут шесть мыслей пронзили мозг капитана: пень обрыганный
- раз, сандаль губатый - два, фантик занюханный - три, ну, я
ему устрою - четыре, смерти будет просить - пять, но я буду
зол и беспощаден - шесть.
Кузнецкий бурлил книжниками, букинистами, старыми
спекуляторами, торговцами антиквариатом, другими дельцами
высшего разбора и всем своим видом доказывал, что никакой
революции не было. У витрин трикотажной лавки на фоне розовых
сорочек и дамских фетровых колпачков стояла старушенция. Она
пела, выпуская из своего рта хлюпающе-свистящие альты:
"Нет в этой жизни счастья!" -
Спел на прощанье музыкант.
И мое хилое запястье не украшает бриллиант.
О, где вы, страсти изумруды?
Покоя нет в душе моей.
Душа стремится на Бермуды,
А я пою вам здесь! Ей-ей!
В "Гранд-отель" Альберта Карловича не пустили:
ультрабородый швейцар показал фигу. В свою очередь, капитану
Ишаченко пришлось не удержаться, предъявить удостоверение,
набить ультрабородому морду, плюнуть в бороду, взять из урны
окурок, подойти к портье, ядовито расшаркаться, тыкнуть окурок
в морду портье и спросить змеиным сипом:
- Врагов народа прикрываете?
Портье вздрогнул и еле шевелящимися губами пролепетал:
"Никак нет, товарищ". Ишаченко описал приметы гр. Бендера,
портье развел руками, капитан плюнул на пол и, фыркнув: "Ну, я
вас еще достану!", вышел на улицу.
В "Савойе" картина не изменилась.
- Вы мне тут Кремль из говна не лепите! - веско говорил
капитан. - Сопельники тут свои повытаскивали! Где вражеский
элемент?
- У нас тут, товарищ, только иностранцы.
- Э-ге-ге. Ну, я до вас еще доберусь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84