) открытой, несколько насмешливой улыбкой,
похож одновременно на А.П.Маресьева, Жана Марэ, Юла Бриннера (в
парике, разумеется) и Бориса Полевого.
Учился в МИФИ. Но ни инженерным физиком, ни физическим
инженером Леонтьеву работать не привелось - помешала (если бы
речь шла о представителе предыдущих поколений, сказал бы:
война) перестройка. Он стал писателем и главным редактором
издательства "МиК". Помогла этому Великая Октябрьская
литературная революция. Та самая. Отметшая пресловутый
соцреализм, а равно и цензуру, попортившую столько крови так
называемым советским писателям. Упразднившая идиотичекую
партийность литературы, но оставившая ей народность и
углубившая последнюю. Литературная стезя, которую выбрал
"мифист", надо сказать, подстерегала его давно: свои первые
стихи Леонтьев накропал в 6 лет, в 25 - опубликовался со
стихами в самой "Юности". Стихи писатель пишет поднесь (три
стихотворения попало в этот переплет). Прозой, в том числе,
юмористической, вплоть до своего редакторства он не баловался,
рассказики в газетках и журнальчиках, как мой брат-грешник, не
печатал, начав сразу c "крупной формы" (в соавторстве c Ассом и
Бегемотовым) - романов о Штирлице. Кстати, я забыл упомянуть
это литературное явление в вышеприведенном перечне пролонгаций
"вечных книг", к каковым, несомненно, относится творение Юлиана
Семенова "Семнадцать мгновений весны".
Быть первым, предтечей, закоперщиком основоположником,
основателем, пионером - всегда здорово. И трепетно! Первый
космонавт Гагарин, первый кругосветный одиночный мореплаватель
(Слокам), первый - на Южном полюсе (Амундсен), первый мэр-морж
(Попов), первый избиратель президента на участке, первый
ребенок в семье (и тех, и других - много). Борис Леонтьев -
первый продолжатель романов Ильфа и Петрова, первый их эпигон!
Слово "эпигон" здесь мною употреблено в положительном смысле,
даваемом точным переводом c греческого - "рожденный после" (и
накак по-другому), то есть в смысле "продолжатель", а не в том
негативном значении "механического, нетворческого подражания",
которое почему-то это слово у нас приобрело. (Ох, уж эти
инверсии! Ведь, например, французское "амбре", означающее,
вообще-то "приятный запах", "зловоние". Так же и c "эпигоном").
Итак, Леонтьев - первый эпигон Ильфа и Петрова. Этим все
сказано! Здорово! Трепетно! И... страшно ответственно!
Но - хватит об авторе. Это все же - не биографограмма
для Большой и Малой российской энциклопедии. Надо сказать и о
романе. О том, что я, например, ощутил, (первым!) прочтя его.
Буду предельно краток. И неангажированно прям.
Итак, "Триумф великого комбинатора". Роман о
пост-ильфопетровской жизни Остапа-Сулеймана-Берты-Марии
Ибрагимовича Бендера-бея, PСФСP, 30-е годы XX века.
Повествование у Леонтьева начинается c того, чем оно
заканчивается у классиков - c возвращения самого умного
блудного сына лейтенанта Шмидта из ультракраткосрочной
эмиграции на Запад и заканчивается отплытием героя из
вожделенной им от начал до концов всех теперь уже трех книг о
нем, но затем разонравившейся ему Бразилии в США, где Бендер,
надо полагать, c великой пользой для себя и капиталистической
системы в целом, сможет сполна реализовать свои способности.
Между этими граничными важными событиями разворачиваются
другие, весьма и не шибко важные, историчные и не больно-то,
очень правдоподобные и совершенно фантастические события. Но c
ильфопетровским динамизмом и c развитой напряженностью.
Не сказал бы, что Б.Леонтьев пишет, как того требовала от
себя и других Марина Цветаева, "образцово и сжато", но что
задорно, c выдумкой, подчас смешно - это уж точно. А это для,
по существу, юного прозаика - немало. По роману вполне можно
изучать, как по хорошему путеводителю, города Газганд,
Бришкент, Москву и сам Немешаевск. Этот роман очень легко будет
инсценировать и экранизировать (только вот кто возьмется?).
Тоже - немало.
Теперь - относительно правдоподобия, историзма
повествования. Если строго требовать от беллетриста, пишущего
развлекательный роман, пресловутый историзм было бы неверно, то
c правдоподобием дело обстоит иначе: оно должно, как сейчас
говорят, присутствовать в романе, коль последний реалистический
(слава Богу, без приставки "соц"). Пример. Глава XX.
Первомайский праздник в Москве, Красная площадь, Сталин на
"Ленине", толпа граждан. Уже сажают за "политику". А такой
осторожный в выражении своих политических пристрастий Бендер и
трусливый подпольный миллионер Корейко в открытую "гутарят" о
неприятии ими советских порядков. Пусть вполголоса, даже
шепотом. Но - в толпе! В которой шныряют осведомители и
ГПУшники. Не спорю, отношение Остапа к коммунистической власти
- адекватно ее кретинизму, таким он был еще у классиков,
которые по понятным причинам никак не могли "выдать" его
цензорам. Ныне, после литературной революции, чьим зеркалом,
как уже убедились читатели, является наш уважаемый автор,
писать можно обо всем, в том числе, и об оппозиционистком
настрое героев. Но - правдоподобно!
Одно из достижений автора - создание запоминающихся
сатирико-комических персонажей. Длинной чередой проходят они в
романе - кто смешон, кто противен, кто страшен, кто просто
глуп - чета Ключниковых и Суржанский, Ишаченко и
Свистопляскин, Мешочников и Букашкина, Канареечкин и
Длинноногов, Необходимцев и Оконников, Иванов и Сидоров, Ляшко
и Ким Родионов. Б.Леонтьев в нарочито гротесковой форме
описывает эпизоды c участием ГПУшников, партийцев, бездарных
руководителей, бездарных творческих работников. Вот Фома
Несдержанный - знаменитый поэт - c ним нам "доводится"
встречаться в романе трижды: в Немешаевске, в поезде
"Бришкент-Москва" и, наконец, на трибуне Межконпроба.
Приваливает читателю и "счастье" познакомиться c
"несдержанниадами", - в частности, c "гениальной", как
издевательски определяет Бендер, "Поэмой о партии". Нелепость
этой поэмы доведена до комедийного абсурда! "Вижу! Вижу! Слышу
съезд!/ Он родней, живее всех!/ Не прожить нам съездов без!"
Или: "У далекой у Центавры проживают вроде мавров,/ А вблизи
Кассиопеи обретаются плебеи./ И так далее: "Комсомольская
бригада сеет в поле кукурузу./ "Есть ли старший?" - я
спросил./ "Есть", - ответил мне один./ "За какие за награды вы
здесь пашете бригадой?"... и т.д. Какая кукуруза? Какие
награды?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
похож одновременно на А.П.Маресьева, Жана Марэ, Юла Бриннера (в
парике, разумеется) и Бориса Полевого.
Учился в МИФИ. Но ни инженерным физиком, ни физическим
инженером Леонтьеву работать не привелось - помешала (если бы
речь шла о представителе предыдущих поколений, сказал бы:
война) перестройка. Он стал писателем и главным редактором
издательства "МиК". Помогла этому Великая Октябрьская
литературная революция. Та самая. Отметшая пресловутый
соцреализм, а равно и цензуру, попортившую столько крови так
называемым советским писателям. Упразднившая идиотичекую
партийность литературы, но оставившая ей народность и
углубившая последнюю. Литературная стезя, которую выбрал
"мифист", надо сказать, подстерегала его давно: свои первые
стихи Леонтьев накропал в 6 лет, в 25 - опубликовался со
стихами в самой "Юности". Стихи писатель пишет поднесь (три
стихотворения попало в этот переплет). Прозой, в том числе,
юмористической, вплоть до своего редакторства он не баловался,
рассказики в газетках и журнальчиках, как мой брат-грешник, не
печатал, начав сразу c "крупной формы" (в соавторстве c Ассом и
Бегемотовым) - романов о Штирлице. Кстати, я забыл упомянуть
это литературное явление в вышеприведенном перечне пролонгаций
"вечных книг", к каковым, несомненно, относится творение Юлиана
Семенова "Семнадцать мгновений весны".
Быть первым, предтечей, закоперщиком основоположником,
основателем, пионером - всегда здорово. И трепетно! Первый
космонавт Гагарин, первый кругосветный одиночный мореплаватель
(Слокам), первый - на Южном полюсе (Амундсен), первый мэр-морж
(Попов), первый избиратель президента на участке, первый
ребенок в семье (и тех, и других - много). Борис Леонтьев -
первый продолжатель романов Ильфа и Петрова, первый их эпигон!
Слово "эпигон" здесь мною употреблено в положительном смысле,
даваемом точным переводом c греческого - "рожденный после" (и
накак по-другому), то есть в смысле "продолжатель", а не в том
негативном значении "механического, нетворческого подражания",
которое почему-то это слово у нас приобрело. (Ох, уж эти
инверсии! Ведь, например, французское "амбре", означающее,
вообще-то "приятный запах", "зловоние". Так же и c "эпигоном").
Итак, Леонтьев - первый эпигон Ильфа и Петрова. Этим все
сказано! Здорово! Трепетно! И... страшно ответственно!
Но - хватит об авторе. Это все же - не биографограмма
для Большой и Малой российской энциклопедии. Надо сказать и о
романе. О том, что я, например, ощутил, (первым!) прочтя его.
Буду предельно краток. И неангажированно прям.
Итак, "Триумф великого комбинатора". Роман о
пост-ильфопетровской жизни Остапа-Сулеймана-Берты-Марии
Ибрагимовича Бендера-бея, PСФСP, 30-е годы XX века.
Повествование у Леонтьева начинается c того, чем оно
заканчивается у классиков - c возвращения самого умного
блудного сына лейтенанта Шмидта из ультракраткосрочной
эмиграции на Запад и заканчивается отплытием героя из
вожделенной им от начал до концов всех теперь уже трех книг о
нем, но затем разонравившейся ему Бразилии в США, где Бендер,
надо полагать, c великой пользой для себя и капиталистической
системы в целом, сможет сполна реализовать свои способности.
Между этими граничными важными событиями разворачиваются
другие, весьма и не шибко важные, историчные и не больно-то,
очень правдоподобные и совершенно фантастические события. Но c
ильфопетровским динамизмом и c развитой напряженностью.
Не сказал бы, что Б.Леонтьев пишет, как того требовала от
себя и других Марина Цветаева, "образцово и сжато", но что
задорно, c выдумкой, подчас смешно - это уж точно. А это для,
по существу, юного прозаика - немало. По роману вполне можно
изучать, как по хорошему путеводителю, города Газганд,
Бришкент, Москву и сам Немешаевск. Этот роман очень легко будет
инсценировать и экранизировать (только вот кто возьмется?).
Тоже - немало.
Теперь - относительно правдоподобия, историзма
повествования. Если строго требовать от беллетриста, пишущего
развлекательный роман, пресловутый историзм было бы неверно, то
c правдоподобием дело обстоит иначе: оно должно, как сейчас
говорят, присутствовать в романе, коль последний реалистический
(слава Богу, без приставки "соц"). Пример. Глава XX.
Первомайский праздник в Москве, Красная площадь, Сталин на
"Ленине", толпа граждан. Уже сажают за "политику". А такой
осторожный в выражении своих политических пристрастий Бендер и
трусливый подпольный миллионер Корейко в открытую "гутарят" о
неприятии ими советских порядков. Пусть вполголоса, даже
шепотом. Но - в толпе! В которой шныряют осведомители и
ГПУшники. Не спорю, отношение Остапа к коммунистической власти
- адекватно ее кретинизму, таким он был еще у классиков,
которые по понятным причинам никак не могли "выдать" его
цензорам. Ныне, после литературной революции, чьим зеркалом,
как уже убедились читатели, является наш уважаемый автор,
писать можно обо всем, в том числе, и об оппозиционистком
настрое героев. Но - правдоподобно!
Одно из достижений автора - создание запоминающихся
сатирико-комических персонажей. Длинной чередой проходят они в
романе - кто смешон, кто противен, кто страшен, кто просто
глуп - чета Ключниковых и Суржанский, Ишаченко и
Свистопляскин, Мешочников и Букашкина, Канареечкин и
Длинноногов, Необходимцев и Оконников, Иванов и Сидоров, Ляшко
и Ким Родионов. Б.Леонтьев в нарочито гротесковой форме
описывает эпизоды c участием ГПУшников, партийцев, бездарных
руководителей, бездарных творческих работников. Вот Фома
Несдержанный - знаменитый поэт - c ним нам "доводится"
встречаться в романе трижды: в Немешаевске, в поезде
"Бришкент-Москва" и, наконец, на трибуне Межконпроба.
Приваливает читателю и "счастье" познакомиться c
"несдержанниадами", - в частности, c "гениальной", как
издевательски определяет Бендер, "Поэмой о партии". Нелепость
этой поэмы доведена до комедийного абсурда! "Вижу! Вижу! Слышу
съезд!/ Он родней, живее всех!/ Не прожить нам съездов без!"
Или: "У далекой у Центавры проживают вроде мавров,/ А вблизи
Кассиопеи обретаются плебеи./ И так далее: "Комсомольская
бригада сеет в поле кукурузу./ "Есть ли старший?" - я
спросил./ "Есть", - ответил мне один./ "За какие за награды вы
здесь пашете бригадой?"... и т.д. Какая кукуруза? Какие
награды?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84