Прохладная мартовская
ночь медленно, грозно и душещипательно оседала на землю,
покрывая темной нелепой завесой пролетарский быт некогда
процветавшего купеческого города.
Глава IV ПОТЕРЯ ПАРТИЙНОГО БИЛЕТА
В пятницу в шестнадцать часов восемь минут, сидя по-нужде
в исполкомовской уборной, Ираклий Давыдович Суржанский
окончательно осознал, что потерял свой партийный билет.
Произошло это чрезвычайное происшествие в среду вечером.
Впрочем, может быть, и не вечером, а утром, когда шел снег.
Точно Ираклий Давыдович не знал. Но уже в четверг днем, когда
он явился в горком партии, билета не было. Скорее всего
несчастье случилось, когда он, стоя на подножке переполненного
трамвая полез за бумажником, законопослушно руководствуясь
желанием уплатить за проезд. А может, и не в трамвае. "А не мог
ли я обронить его в продуктовой лавке? - прошило
взбудораженный мозг. - Да нет же, нет! Значит, между трамваем
и лавкой? Ведь так? Так. Ну и дела!"
Он выскочил, как ошпаренный, из здания исполкома,
прогалопировал по улице Коминтерна. Минут за пять он проскочил
мимо перекошенных станционных построек, трактира, городской
бани, выпивших мужиков, орущих "Шумел камыш, деревья гнулись",
и оказался на площади Подрастающего поколения.
Остановившись у обезглавленной церкви Вознесения, где ныне
- Клуб пролетарских сапожников имени Предреввоенсовета
товарища Ворошилова, беспартбилетник вдруг вспомнил, что он был
здесь в среду вечером. Глаза его растерянно блуждали. Он
подошел к облупленной цилиндрической урне, стоявшей возле входа
в клуб и, оглянувшись по сторонам, опустил в нее свой печальный
взгляд. Кроме двух папиросных окурков, старой газеты, и
расплывшихся плевков, в урне ничего не оказалось. Ираклий
Давыдович глубоко вздохнул, прислонился к холодной клубной
стене из красного кирпича и жутко вздрогнул. "Что же теперь
будет? А?"
В голове бесами крутились "о", "г", "п", "у". В душе
копошился страх. В висках стучало отчаяние. "Все равно узнают.
Иди к ним. Иди. Ты сам должен туда идти. Расскажи им все... А
вдруг?.."
Товарищ Суржанский взглядом затравленного волка следил за
редкими прохожими, внимательно смотрел в их безучастные лица,
будто ждал ответа на самый главный вопрос: "Вы не знаете, что
теперь со мной будет?" Придавленный собственным бессилием и
безысходностью, он опустился на грязные ступеньки клуба,
машинально извлек из кармана пальто папиросу и закурил.
- Что c вами, гражданин? - без особого интереса спросил
вышедший из клуба молодой человек c бананововидным носом и c
выражением пролетарского сапожника на лице.
- Что? - поняв, что к нему обратились, произнес Ираклий
Давыдович. - А? Да...
- Вам плохо? - c юношеской назойливостью поинтересовался
банановый нос.
- Нет, нет. Я... понимаете... - забормотал Ираклий
Давыдович. - Я... я.. потерял... Вы, понимаете, я потерял
партийный билет!
Это "партийный билет" было сказано так торжественно, что
по всей площади Подрастающего поколения пронеслось звучное эхо,
разбудившее даже сторожа производственного кооператива "Светоч
революции" - хитрого Митрича.
- Как? Партбилет? - в ужасе воскликнул молодой человек и
исчез так же неожиданно, как и появился.
"Все. Это - конец! - зашептал человек на ступеньках
клуба. - Ты не можешь, Боже, так жестоко мучить старого
коммуниста. Ведь так? Так. Ты не можешь, о Боже, уничтожить
служившего народу верой и правдой! Нет. Ведь так? Так. Это все
не со мной. Или партия дала, партия и взяла? А, Боже?"
Вскоре на площади Подрастающего поколения можно было
слышать звонкое постукивание зубов, судорожные всхлипывания и,
наконец, яростные рыдания. Слезы текли из мутных глаз
ниагарским водопадом, разливались по площади, волнами бились о
стены из красного кирпича. Над головой повис карающий меч
Немезиды.
Но когда утром солнце высунулось из-за облаков, и озеро
слез на площади высохло, Ираклий Давыдович успокоился, встал и
побрел по проспекту Диктатуры пролетариата. Через семнадцать
минут он добрел до одинокого дома c колоннами и черной
вывеской.
Глава V НАЙМИТ АНТАНТЫ
Как известно, у каждого трезвого гражданина Советской
страны имеются две тени: собственная и ОГПУ. Одинокий дом
немешаевского ОГПУ, окруженный высокой оградой из остроконечных
пик, отбрасывал свою тень на то место, где в благодатные
времена, когда барон Врангель был еще бароном, а господин
Ульянов не был еще товарищем Лениным, зияла глубокая и грязная
лужа. Тогда здание c колоннами занимало полицейское управление.
Осенью, когда лужа выходила из берегов и вода подступала к
порталу, обрамленному в то время ломанным обломом, служители
закона, дабы не намочить полы шинелей и не испачкать яловые
сапоги, пользовались услугами местного конюха-здоровяка Васьки
Гулагина. Конюх, как сказочный великан, взваливал на свои
здоровенные плечи стражей порядка на дальнем берегу лужи,
переносил через воду и бережно опускал их на ступеньки
управления. Стражи были довольны, давали пятак и,
обтряхнувшись, ныряли в здание. Зимой, когда лужу затягивало
льдом и она превращалась в зеркальный каток, услуги Васьки
оставались невостребованными, и он влачил еще более, нежели
осенью, не подкрепленную шабашными пятаками жизнь. После
революции новые власти решили покончить со старорежимными
безобразиями и перво-наперво сменили вывеску, затем вырыли
водосток, заасфальтировали территорию, прилегающую к зданию,
оградив ее высоким забором из стальных пик.
Несмотря на повсеместное наступление культурной революции
на изжившие себя барокко-извращенческие архитектурные стили,
бывшее здание немешаевского полицейского управления сохранило
свой добольшевистский вид. Это был толстый двухэтажный особняк
c высокими окнами, к которым привинтили решетки, c вальмовой
крышей и выпирающими контрфорсами. На крыше гюйсом развевался
красный серп-и-молотовый флаг. Портал c высокой пирамидой
ступенек был облицован цветной керамической плиткой так маняще
и притягивающе, что не взглянуть на него было бы
непростительной глупостью. Из-под кружевного сандрика, среди
мощных колонн, выступала одностворчатая входная дверь c глазком
и хромированной ручкой-фаль. Дверь тоже манила и как бы
призывала: "Открой меня, товарищ, и все будет хорошо!"
Открыв дверь и переступив через возникший порог, товарищ
сразу же попадал в сумрачный вестибюль и неожиданно для самого
себя оказывался во власти пролетарского плаката c надписью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
ночь медленно, грозно и душещипательно оседала на землю,
покрывая темной нелепой завесой пролетарский быт некогда
процветавшего купеческого города.
Глава IV ПОТЕРЯ ПАРТИЙНОГО БИЛЕТА
В пятницу в шестнадцать часов восемь минут, сидя по-нужде
в исполкомовской уборной, Ираклий Давыдович Суржанский
окончательно осознал, что потерял свой партийный билет.
Произошло это чрезвычайное происшествие в среду вечером.
Впрочем, может быть, и не вечером, а утром, когда шел снег.
Точно Ираклий Давыдович не знал. Но уже в четверг днем, когда
он явился в горком партии, билета не было. Скорее всего
несчастье случилось, когда он, стоя на подножке переполненного
трамвая полез за бумажником, законопослушно руководствуясь
желанием уплатить за проезд. А может, и не в трамвае. "А не мог
ли я обронить его в продуктовой лавке? - прошило
взбудораженный мозг. - Да нет же, нет! Значит, между трамваем
и лавкой? Ведь так? Так. Ну и дела!"
Он выскочил, как ошпаренный, из здания исполкома,
прогалопировал по улице Коминтерна. Минут за пять он проскочил
мимо перекошенных станционных построек, трактира, городской
бани, выпивших мужиков, орущих "Шумел камыш, деревья гнулись",
и оказался на площади Подрастающего поколения.
Остановившись у обезглавленной церкви Вознесения, где ныне
- Клуб пролетарских сапожников имени Предреввоенсовета
товарища Ворошилова, беспартбилетник вдруг вспомнил, что он был
здесь в среду вечером. Глаза его растерянно блуждали. Он
подошел к облупленной цилиндрической урне, стоявшей возле входа
в клуб и, оглянувшись по сторонам, опустил в нее свой печальный
взгляд. Кроме двух папиросных окурков, старой газеты, и
расплывшихся плевков, в урне ничего не оказалось. Ираклий
Давыдович глубоко вздохнул, прислонился к холодной клубной
стене из красного кирпича и жутко вздрогнул. "Что же теперь
будет? А?"
В голове бесами крутились "о", "г", "п", "у". В душе
копошился страх. В висках стучало отчаяние. "Все равно узнают.
Иди к ним. Иди. Ты сам должен туда идти. Расскажи им все... А
вдруг?.."
Товарищ Суржанский взглядом затравленного волка следил за
редкими прохожими, внимательно смотрел в их безучастные лица,
будто ждал ответа на самый главный вопрос: "Вы не знаете, что
теперь со мной будет?" Придавленный собственным бессилием и
безысходностью, он опустился на грязные ступеньки клуба,
машинально извлек из кармана пальто папиросу и закурил.
- Что c вами, гражданин? - без особого интереса спросил
вышедший из клуба молодой человек c бананововидным носом и c
выражением пролетарского сапожника на лице.
- Что? - поняв, что к нему обратились, произнес Ираклий
Давыдович. - А? Да...
- Вам плохо? - c юношеской назойливостью поинтересовался
банановый нос.
- Нет, нет. Я... понимаете... - забормотал Ираклий
Давыдович. - Я... я.. потерял... Вы, понимаете, я потерял
партийный билет!
Это "партийный билет" было сказано так торжественно, что
по всей площади Подрастающего поколения пронеслось звучное эхо,
разбудившее даже сторожа производственного кооператива "Светоч
революции" - хитрого Митрича.
- Как? Партбилет? - в ужасе воскликнул молодой человек и
исчез так же неожиданно, как и появился.
"Все. Это - конец! - зашептал человек на ступеньках
клуба. - Ты не можешь, Боже, так жестоко мучить старого
коммуниста. Ведь так? Так. Ты не можешь, о Боже, уничтожить
служившего народу верой и правдой! Нет. Ведь так? Так. Это все
не со мной. Или партия дала, партия и взяла? А, Боже?"
Вскоре на площади Подрастающего поколения можно было
слышать звонкое постукивание зубов, судорожные всхлипывания и,
наконец, яростные рыдания. Слезы текли из мутных глаз
ниагарским водопадом, разливались по площади, волнами бились о
стены из красного кирпича. Над головой повис карающий меч
Немезиды.
Но когда утром солнце высунулось из-за облаков, и озеро
слез на площади высохло, Ираклий Давыдович успокоился, встал и
побрел по проспекту Диктатуры пролетариата. Через семнадцать
минут он добрел до одинокого дома c колоннами и черной
вывеской.
Глава V НАЙМИТ АНТАНТЫ
Как известно, у каждого трезвого гражданина Советской
страны имеются две тени: собственная и ОГПУ. Одинокий дом
немешаевского ОГПУ, окруженный высокой оградой из остроконечных
пик, отбрасывал свою тень на то место, где в благодатные
времена, когда барон Врангель был еще бароном, а господин
Ульянов не был еще товарищем Лениным, зияла глубокая и грязная
лужа. Тогда здание c колоннами занимало полицейское управление.
Осенью, когда лужа выходила из берегов и вода подступала к
порталу, обрамленному в то время ломанным обломом, служители
закона, дабы не намочить полы шинелей и не испачкать яловые
сапоги, пользовались услугами местного конюха-здоровяка Васьки
Гулагина. Конюх, как сказочный великан, взваливал на свои
здоровенные плечи стражей порядка на дальнем берегу лужи,
переносил через воду и бережно опускал их на ступеньки
управления. Стражи были довольны, давали пятак и,
обтряхнувшись, ныряли в здание. Зимой, когда лужу затягивало
льдом и она превращалась в зеркальный каток, услуги Васьки
оставались невостребованными, и он влачил еще более, нежели
осенью, не подкрепленную шабашными пятаками жизнь. После
революции новые власти решили покончить со старорежимными
безобразиями и перво-наперво сменили вывеску, затем вырыли
водосток, заасфальтировали территорию, прилегающую к зданию,
оградив ее высоким забором из стальных пик.
Несмотря на повсеместное наступление культурной революции
на изжившие себя барокко-извращенческие архитектурные стили,
бывшее здание немешаевского полицейского управления сохранило
свой добольшевистский вид. Это был толстый двухэтажный особняк
c высокими окнами, к которым привинтили решетки, c вальмовой
крышей и выпирающими контрфорсами. На крыше гюйсом развевался
красный серп-и-молотовый флаг. Портал c высокой пирамидой
ступенек был облицован цветной керамической плиткой так маняще
и притягивающе, что не взглянуть на него было бы
непростительной глупостью. Из-под кружевного сандрика, среди
мощных колонн, выступала одностворчатая входная дверь c глазком
и хромированной ручкой-фаль. Дверь тоже манила и как бы
призывала: "Открой меня, товарищ, и все будет хорошо!"
Открыв дверь и переступив через возникший порог, товарищ
сразу же попадал в сумрачный вестибюль и неожиданно для самого
себя оказывался во власти пролетарского плаката c надписью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84