Ричи не пошел за ней, ему это было не нужно.
Ночь была прохладной. По наружной лестнице Терри медленно поднялась на пятый этаж. Там она остановилась, глядя через дорогу на студенческое общежитие, где они одно время жили. Лучше бы всего этого не было – слишком уж они далеки друг от друга. И она почувствовала, что слезы текут по ее лицу.
Почему, подумала она, мужчины никогда не плачут? Даже лучшие из них, даже в горчайшие свои минуты.
Она стояла наверху, пока не высохли слезы, слушала убаюкивающе-однообразные песни сверчков в холодном ночном воздухе, вспоминала те пять лет, что привели их в день сегодняшний. Попыталась представить себе следующее пятилетие и то, какой станет жизнь Елены.
Она поняла, почему старалась не думать о будущем. Гораздо проще жить повседневными заботами, не загадывая далее ближайшего субботнего посещения спектакля всей семьей или пикника, на который они возьмут Елену. Идиллический семейный портрет: родители, лелеющие свое дитя. Портрет, который не раскрывает, а скрывает правду о ее замужестве.
Терри гадала: в каком возрасте Елена обретет способность воспринимать подсознанием невысказанное, неосязаемое? И на каком году детства она неосознанно, невольно начнет повторять собой ее, Терри? За что, став старше, станет она ценить или порицать мать: за то, что сохранила брак, или за то, что брак расторгла? И не с болью ли и тревогой станет выдавать ее Терри замуж?
Пока ей было ясно только то, что она устала и замерзла.
Надо думать о процессе, сказала она себе, не оставлять без внимания Линдси Колдуэлл. Процесс не останавливается, когда кое-кто из защитников начинает копаться в своей жизни.
Она вернулась в дом. Ричи все еще был в гостиной, только карточки, лежавшие теперь перед ним, были разных размеров.
– Я согласна с тобой, – медленно произнесла она. – Не стоит говорить об этом до конца слушаний. А потом поговорим серьезно.
Он посмотрел на нее настороженно:
– О чем?
Она неопределенно пожала плечами:
– Возможно, нам обоим необходимо сделать перерыв. Чтобы все осмыслить.
Его глаза сузились:
– Перерыв в работе?
– Перерыв в наших отношениях.
Он встал, в голосе зазвучали агрессивные нотки:
– Ты хочешь сказать, что нам надо развестись. Почему ты так говоришь?
Неожиданно Терри смутилась.
– Надо пожить врозь, – стала оправдываться она. – Какое-то время.
– Какое-то время! – Он почти кричал. – Ты сделаешь такое с Еленой, даже не выслушав меня, не повидавшись с адвокатом. Просто возьмешь и уйдешь.
Терри уже чувствовала себя виноватой.
– Это ради Елены. И живя порознь, мы в любой момент сможем встретиться с адвокатом.
Ричи, внезапно успокоившись, смотрел на нее со странной улыбкой, улыбкой превосходства.
– Ты непрактична, Терри. Мы не можем позволить себе развод.
– Что ты имеешь в виду?
– Я не съеду с этой квартиры. У меня не такая работа, чтобы бегать. – Он заговорил сухо и холодно: – Если ты вдруг перестанешь мне помогать, я отсужу пару тысчонок в месяц временной поддержки. – Он помолчал. – А если они отдадут мне Елену, то и больше.
Это испугало ее. Ричи придал разговору оборот, которого она никак не ожидала.
– Они никогда это не сделают, – только и смогла сказать она.
– Потому что ты женщина? Прежде чем удрать, проснись, Тер, ведь ты спишь на ходу. – Тон его стал резким. – Женское движение добилось своего. Суд смотрит не на пол, а на то, кто на самом деле родитель. В этой семье твоя роль сводилась к тому, чтобы добывать деньги, моя – чтобы заботиться о Елене.
Терри не могла избавиться от чувства нереальности происходящего, у нее было ощущение, что она попала в зыбкий, опасный мир, вооруженная лишь вызубренными параграфами закона, никакого отношения к этому миру не имеющими.
– Я никогда не просила тебя не работать.
И снова та же полуулыбка.
– Но ты была согласна на это, я так тебя понял. Вот и все, что мне нужно будет сказать судье.
Терри ощутила страх перед непоколебимой уверенностью Ричи. Неожиданно с пугающей ясностью она осознала, что он планировал этот разговор, возможно, уже давно.
– Соображаю я плохо, – тихо проговорила она. – Но узнав что-то, буду долго помнить.
Он кивнул:
– Все это очень неприятно, Тер. Мне даже думать об этом не хочется. Но, если ты собираешься это сделать, надо смотреть на вещи трезво.
Терри всматривалась в него: стройный, вьющиеся волосы, лицо, в котором однажды она увидела так много жизни, такое вдохновение. Лицо мужа, лицо врага.
– Завтра утром мне работать с новой свидетельницей. Мне лучше пойти поспать.
– Конечно. – Теперь его голос был нежен. – Когда приду, постараюсь не разбудить.
Терри почувствовала какой-то внутренний трепет.
– Да, пожалуйста, – проговорила она.
Ночью, лежа рядом с ним, спящим, она снова плакала. Утром, когда Терри пришла в кухню, Ричи был там. Кофе был уже готов.
Он подал ей чашку. Бодро заявил:
– Скоро будут французские гренки. Твои любимые.
Она взяла кофе, села за стол.
– Дать молока? Половина на половину?
Впервые Терри посмотрела прямо на него. С неожиданной беспощадной ясностью поняла: слащавость после бури, чтобы убедить ее – ничего не произошло.
– Я могу не быть для тебя реальностью, – спокойно сказала она, – но ты очень хорошо понял во мне то, что тебе нужно было понять.
Он обернулся к ней, в лице недоумение: он не знал, тревожиться ли ему или можно уже успокоиться. Терри встала.
– Прошу тебя не угрожать мне Еленой, Ричи. Хотя, может быть, уже поздно.
– Я не угрожал тебе. Это ты хотела развода.
– Не надо подменять одно другим. Ты предлагал мне смотреть на вещи трезво. Печальная реальность нашего супружества в том, что ты все время опережаешь меня на три хода, тогда как мне даже в голову не приходит, что я должна делать какие-то ходы.
Он уставился на нее:
– О чем ты?
– О том, что ты не любишь меня. И я уже давно не люблю тебя и скрывала это от нас обоих. Если хочешь ругать меня за что-то – ругай за это.
Он побагровел от злости:
– Не говори вздор, Тер. При чем здесь наше супружество? Ты сделала это открытие, когда стала проводить время с Кристофером Пэйджитом.
Она молча подошла к мойке, поставила туда чашку, повернулась к нему:
– Нельзя Криса и тебя даже ставить на одну доску. Во-первых, ты никак на него не похож. Во-вторых, он здесь совершенно ни при чем. Речь идет только о тебе.
– Я не верю.
– Поверь. О тебе, Ричи. Все дело в тебе и в том, что ты никогда ни сможешь это признать. И никогда не захочешь.
Он молчал, Терри впервые прочитала в его лице, что он лихорадочно оценивает ситуацию.
– Речь идет о Елене, Терри. О нашей дочери, ты это понимаешь?
Ее охватила ярость.
– Ты не слышал, что я сказала? Не прикрывайся Еленой и не используй ее, чтобы попрекать меня! – И потом продолжала спокойней:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
Ночь была прохладной. По наружной лестнице Терри медленно поднялась на пятый этаж. Там она остановилась, глядя через дорогу на студенческое общежитие, где они одно время жили. Лучше бы всего этого не было – слишком уж они далеки друг от друга. И она почувствовала, что слезы текут по ее лицу.
Почему, подумала она, мужчины никогда не плачут? Даже лучшие из них, даже в горчайшие свои минуты.
Она стояла наверху, пока не высохли слезы, слушала убаюкивающе-однообразные песни сверчков в холодном ночном воздухе, вспоминала те пять лет, что привели их в день сегодняшний. Попыталась представить себе следующее пятилетие и то, какой станет жизнь Елены.
Она поняла, почему старалась не думать о будущем. Гораздо проще жить повседневными заботами, не загадывая далее ближайшего субботнего посещения спектакля всей семьей или пикника, на который они возьмут Елену. Идиллический семейный портрет: родители, лелеющие свое дитя. Портрет, который не раскрывает, а скрывает правду о ее замужестве.
Терри гадала: в каком возрасте Елена обретет способность воспринимать подсознанием невысказанное, неосязаемое? И на каком году детства она неосознанно, невольно начнет повторять собой ее, Терри? За что, став старше, станет она ценить или порицать мать: за то, что сохранила брак, или за то, что брак расторгла? И не с болью ли и тревогой станет выдавать ее Терри замуж?
Пока ей было ясно только то, что она устала и замерзла.
Надо думать о процессе, сказала она себе, не оставлять без внимания Линдси Колдуэлл. Процесс не останавливается, когда кое-кто из защитников начинает копаться в своей жизни.
Она вернулась в дом. Ричи все еще был в гостиной, только карточки, лежавшие теперь перед ним, были разных размеров.
– Я согласна с тобой, – медленно произнесла она. – Не стоит говорить об этом до конца слушаний. А потом поговорим серьезно.
Он посмотрел на нее настороженно:
– О чем?
Она неопределенно пожала плечами:
– Возможно, нам обоим необходимо сделать перерыв. Чтобы все осмыслить.
Его глаза сузились:
– Перерыв в работе?
– Перерыв в наших отношениях.
Он встал, в голосе зазвучали агрессивные нотки:
– Ты хочешь сказать, что нам надо развестись. Почему ты так говоришь?
Неожиданно Терри смутилась.
– Надо пожить врозь, – стала оправдываться она. – Какое-то время.
– Какое-то время! – Он почти кричал. – Ты сделаешь такое с Еленой, даже не выслушав меня, не повидавшись с адвокатом. Просто возьмешь и уйдешь.
Терри уже чувствовала себя виноватой.
– Это ради Елены. И живя порознь, мы в любой момент сможем встретиться с адвокатом.
Ричи, внезапно успокоившись, смотрел на нее со странной улыбкой, улыбкой превосходства.
– Ты непрактична, Терри. Мы не можем позволить себе развод.
– Что ты имеешь в виду?
– Я не съеду с этой квартиры. У меня не такая работа, чтобы бегать. – Он заговорил сухо и холодно: – Если ты вдруг перестанешь мне помогать, я отсужу пару тысчонок в месяц временной поддержки. – Он помолчал. – А если они отдадут мне Елену, то и больше.
Это испугало ее. Ричи придал разговору оборот, которого она никак не ожидала.
– Они никогда это не сделают, – только и смогла сказать она.
– Потому что ты женщина? Прежде чем удрать, проснись, Тер, ведь ты спишь на ходу. – Тон его стал резким. – Женское движение добилось своего. Суд смотрит не на пол, а на то, кто на самом деле родитель. В этой семье твоя роль сводилась к тому, чтобы добывать деньги, моя – чтобы заботиться о Елене.
Терри не могла избавиться от чувства нереальности происходящего, у нее было ощущение, что она попала в зыбкий, опасный мир, вооруженная лишь вызубренными параграфами закона, никакого отношения к этому миру не имеющими.
– Я никогда не просила тебя не работать.
И снова та же полуулыбка.
– Но ты была согласна на это, я так тебя понял. Вот и все, что мне нужно будет сказать судье.
Терри ощутила страх перед непоколебимой уверенностью Ричи. Неожиданно с пугающей ясностью она осознала, что он планировал этот разговор, возможно, уже давно.
– Соображаю я плохо, – тихо проговорила она. – Но узнав что-то, буду долго помнить.
Он кивнул:
– Все это очень неприятно, Тер. Мне даже думать об этом не хочется. Но, если ты собираешься это сделать, надо смотреть на вещи трезво.
Терри всматривалась в него: стройный, вьющиеся волосы, лицо, в котором однажды она увидела так много жизни, такое вдохновение. Лицо мужа, лицо врага.
– Завтра утром мне работать с новой свидетельницей. Мне лучше пойти поспать.
– Конечно. – Теперь его голос был нежен. – Когда приду, постараюсь не разбудить.
Терри почувствовала какой-то внутренний трепет.
– Да, пожалуйста, – проговорила она.
Ночью, лежа рядом с ним, спящим, она снова плакала. Утром, когда Терри пришла в кухню, Ричи был там. Кофе был уже готов.
Он подал ей чашку. Бодро заявил:
– Скоро будут французские гренки. Твои любимые.
Она взяла кофе, села за стол.
– Дать молока? Половина на половину?
Впервые Терри посмотрела прямо на него. С неожиданной беспощадной ясностью поняла: слащавость после бури, чтобы убедить ее – ничего не произошло.
– Я могу не быть для тебя реальностью, – спокойно сказала она, – но ты очень хорошо понял во мне то, что тебе нужно было понять.
Он обернулся к ней, в лице недоумение: он не знал, тревожиться ли ему или можно уже успокоиться. Терри встала.
– Прошу тебя не угрожать мне Еленой, Ричи. Хотя, может быть, уже поздно.
– Я не угрожал тебе. Это ты хотела развода.
– Не надо подменять одно другим. Ты предлагал мне смотреть на вещи трезво. Печальная реальность нашего супружества в том, что ты все время опережаешь меня на три хода, тогда как мне даже в голову не приходит, что я должна делать какие-то ходы.
Он уставился на нее:
– О чем ты?
– О том, что ты не любишь меня. И я уже давно не люблю тебя и скрывала это от нас обоих. Если хочешь ругать меня за что-то – ругай за это.
Он побагровел от злости:
– Не говори вздор, Тер. При чем здесь наше супружество? Ты сделала это открытие, когда стала проводить время с Кристофером Пэйджитом.
Она молча подошла к мойке, поставила туда чашку, повернулась к нему:
– Нельзя Криса и тебя даже ставить на одну доску. Во-первых, ты никак на него не похож. Во-вторых, он здесь совершенно ни при чем. Речь идет только о тебе.
– Я не верю.
– Поверь. О тебе, Ричи. Все дело в тебе и в том, что ты никогда ни сможешь это признать. И никогда не захочешь.
Он молчал, Терри впервые прочитала в его лице, что он лихорадочно оценивает ситуацию.
– Речь идет о Елене, Терри. О нашей дочери, ты это понимаешь?
Ее охватила ярость.
– Ты не слышал, что я сказала? Не прикрывайся Еленой и не используй ее, чтобы попрекать меня! – И потом продолжала спокойней:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167