Неужели вы не понимаете, что уже сделали большое дело – эти три женщины рассказали вам, постороннему человеку, то, что они никогда никому не рассказывали и не расскажут?
– От такого знания становится не по себе. – Терри пожала плечами. – Чувствуешь свою ответственность перед ними.
– Вы обещали им, Терри, а я обещаю вам, что буду соблюдать их интересы. – Он посмотрел ей в глаза. – С какого-то момента своей жизни я стал стараться предупреждать вред, который могу нанести другим. Я хотел бы задать вам парочку вопросов.
Тень напряжения сошла с лица Терри.
– Пожалуйста.
– Вы не голодны? А я вот голоден. Вы когда-нибудь бывали в "Пианоу Зинк"?
В ее глазах появилось удивление:
– А как же Карло?
– У него была игра. Когда он возвращался, я покормил его по дороге, чтобы не возиться дома, посмотрел, как он, волоча ноги, поднимается наверх к своему заданию по английскому, – очень похож был на заключенного, идущего в камеру смертников. Кстати, я хорошо понимаю это состояние, находясь здесь сейчас.
Терри улыбнулась:
– Тогда мои ответы будут: "да", "нет" и "мне хотелось бы".
"Ле Пианоу Зинк" оказалось переполненным кафе в стиле арт деко – кругом зеркала и парижские афиши на светло-розовых стенах. Стройный усатый метрдотель и Пэйджит недолго дружелюбно поговорили по-французски, потом Пэйджит представил Терри – уже на английском. Метрдотель улыбнулся, пожал ей руку и пригласил их за столик в тихом уголке. Минуту или две, что ушли на это, Терри думала, как мало она знает о жизни Пэйджита.
– Вы говорите по-французски?
– Мой французский – университетский, к тому же плохой. Практикуюсь на Роберте, пользуясь его снисходительностью. Это все, что осталось от честолюбивых устремлений.
– Каких же?
– Жить в Париже и быть Хемингуэем. Проблема в том, что Хемингуэй уже был.
– Почему же вы не попытались быть кем-нибудь еще?
Он улыбнулся:
– С этим сложно – так и не смог "найти свой собственный голос" Поскольку мужественности Хемингуэя у меня нет, я больше похожу на Фолкнера, правда, без его гениальности. Но слишком мало читают и Фолкнера, который был гением.
Терри посмотрела на него оценивающим взглядом:
– Знаете, иногда не могу понять, когда вы говорите серьезно, а когда шутите.
– Я это нарочно делаю, – снова улыбнулся он. – Некоторые вещи, к которым я отношусь серьезно, смущают меня.
В этой легковесной реплике, подумалось ей, есть доля правды.
– Но во всем, что касается Карло, вы серьезны.
Пэйджит кивнул.
– Абсолютно серьезен. – Помедлив, добавил беззаботно: – Бедный ребенок.
На последние, сказанные с бравадой слова ответ последовал не сразу. Почему в беседе с ним, удивилась Терри, часто появляется ощущение, будто у них две возможности общения: одна обычная, другая – где-то на уровне подсознания, как у очень близких людей.
– Каково это – воспитывать его одному? – внезапно спросила она.
Глаза Пэйджита сузились; непонятно, размышлял он над самим вопросом или над тем, почему она его задала.
– В каком-то смысле, – наконец ответил он, – это равноценно вопросу: каково быть мной – другого я просто не знаю, поэтому судить не могу. Думаю, занимаясь воспитанием, я острее осознаю все свои недостатки; это порождает во мне беспокойство, которого не было бы, будь я женат, что в конечном итоге отражается на Карло. – Последовала небольшая пауза. – Хотя по собственному детству знаю: мерзкий брак мерзок и для ребенка, а из-за неуловимости и коварности своего воздействия на его душу гораздо более мерзок, чем юношеские обиды Карло на меня.
– И поэтому вы не женились?
Он посмотрел удивленно, потом улыбнулся:
– Я был женат. Но не на Марии Карелли.
– На ком?
Подошла официантка. Пэйджит повернулся к ней, как бы ища у нее спасения.
– Будете пить вино? – спросила та. Пэйджит посмотрел на Терри.
– Буду пить, – сказал он, – если вы непременно хотите поговорить со мной о моей личной жизни.
Терри помолчала; судя по этой реплике, он воспринимал ее не только как товарища по профессии.
– Непременно хочу, – заявила она.
– Вы чему-нибудь отдаете предпочтение – я имею в виду белому или красному?
– Нет. Ричи и я пьем из кувшинов, не из бутылок, – какой открыт, из того и пьем.
– Тогда "Мёрсол", пожалуйста, – обратился Пэйджит к официантке.
– Помнится, – вернулась к начатому разговору Терри, когда официантка отошла, – я спрашивала, на ком вы были женаты.
– Ах да. Ее звали Андреа Ло Бьанко.
Терри склонила голову набок:
– Знакомая, кажется, фамилия.
– Она была прима-балериной в балете Сан-Франциско. – Пэйджит чуть усмехнулся. – Потом мы развелись, и она поступила в балетную труппу в Париже, как ни странно.
– Странно, что поступила?
– Нет, это как раз хорошо. Странно, что мы развелись.
Терри сделала паузу:
– Это было до приезда Карло?
– Спустя год или около того. Эти два события нельзя назвать несвязанными.
В последнем замечании, хотя и высказанном довольно спокойно, звучало сожаление.
– Она не любила его?
Пэйджит безучастным взглядом окинул столики вокруг.
– Это не так уж и зависело от чьих-либо симпатий, все было гораздо сложней. Андреа никогда не хотела иметь детей – из-за своей профессии, из-за своего темперамента; я не придавал этому особого значения. И никогда не подозревал, что во мне так сильно отцовское чувство. Балет требовал от нее полной отдачи, и, придя домой, Андреа, естественно, считала, что вправе рассчитывать на мое внимание. – Он помедлил. – Конечно, она знала о Карло, но, когда он появился у нас, наша жизнь в корне изменилась. Справедливости ради надо сказать, что тогда с Карло было много хлопот, хотя вряд ли в этом стоит винить его. Что касается меня, я полагал, что у меня нет выбора.
В последних словах, подумала Терри, скрыта загадка, как и в его отношении к Марии Карелли.
– А почему было много хлопот?
Пэйджит смотрел в сторону.
– Были проблемы, связанные с его эмоциональностью, – наконец вымолвил он. – Сейчас, наверное, это назвали бы комплексом недостатка самоуважения.
Невысказанная боль сквозила в этом замечании. Пока официантка наполняла вином их бокалы, Терри решила не задавать вопросов, готовых сорваться с языка: "В чем суть проблем?" и "Как получилось, что Карло стал жить с вами?". Она почему-то была уверена, что второй вопрос вернул бы ее собеседнику душевное равновесие. Пэйджит поднял бокал:
– За блестящую карьеру юриста, который уже сейчас лучше многих.
Терри была польщена и смущена одновременно.
– Вряд ли. Тем не менее благодарю.
Он весело посмотрел на нее:
– Когда-нибудь, Терри, вы привыкнете к комплиментам. Для этого, наверное, вашему приятелю Джонни и мне придется по очереди говорить и говорить их вам. Мы свободнее говорим комплименты, чем вы их выслушиваете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
– От такого знания становится не по себе. – Терри пожала плечами. – Чувствуешь свою ответственность перед ними.
– Вы обещали им, Терри, а я обещаю вам, что буду соблюдать их интересы. – Он посмотрел ей в глаза. – С какого-то момента своей жизни я стал стараться предупреждать вред, который могу нанести другим. Я хотел бы задать вам парочку вопросов.
Тень напряжения сошла с лица Терри.
– Пожалуйста.
– Вы не голодны? А я вот голоден. Вы когда-нибудь бывали в "Пианоу Зинк"?
В ее глазах появилось удивление:
– А как же Карло?
– У него была игра. Когда он возвращался, я покормил его по дороге, чтобы не возиться дома, посмотрел, как он, волоча ноги, поднимается наверх к своему заданию по английскому, – очень похож был на заключенного, идущего в камеру смертников. Кстати, я хорошо понимаю это состояние, находясь здесь сейчас.
Терри улыбнулась:
– Тогда мои ответы будут: "да", "нет" и "мне хотелось бы".
"Ле Пианоу Зинк" оказалось переполненным кафе в стиле арт деко – кругом зеркала и парижские афиши на светло-розовых стенах. Стройный усатый метрдотель и Пэйджит недолго дружелюбно поговорили по-французски, потом Пэйджит представил Терри – уже на английском. Метрдотель улыбнулся, пожал ей руку и пригласил их за столик в тихом уголке. Минуту или две, что ушли на это, Терри думала, как мало она знает о жизни Пэйджита.
– Вы говорите по-французски?
– Мой французский – университетский, к тому же плохой. Практикуюсь на Роберте, пользуясь его снисходительностью. Это все, что осталось от честолюбивых устремлений.
– Каких же?
– Жить в Париже и быть Хемингуэем. Проблема в том, что Хемингуэй уже был.
– Почему же вы не попытались быть кем-нибудь еще?
Он улыбнулся:
– С этим сложно – так и не смог "найти свой собственный голос" Поскольку мужественности Хемингуэя у меня нет, я больше похожу на Фолкнера, правда, без его гениальности. Но слишком мало читают и Фолкнера, который был гением.
Терри посмотрела на него оценивающим взглядом:
– Знаете, иногда не могу понять, когда вы говорите серьезно, а когда шутите.
– Я это нарочно делаю, – снова улыбнулся он. – Некоторые вещи, к которым я отношусь серьезно, смущают меня.
В этой легковесной реплике, подумалось ей, есть доля правды.
– Но во всем, что касается Карло, вы серьезны.
Пэйджит кивнул.
– Абсолютно серьезен. – Помедлив, добавил беззаботно: – Бедный ребенок.
На последние, сказанные с бравадой слова ответ последовал не сразу. Почему в беседе с ним, удивилась Терри, часто появляется ощущение, будто у них две возможности общения: одна обычная, другая – где-то на уровне подсознания, как у очень близких людей.
– Каково это – воспитывать его одному? – внезапно спросила она.
Глаза Пэйджита сузились; непонятно, размышлял он над самим вопросом или над тем, почему она его задала.
– В каком-то смысле, – наконец ответил он, – это равноценно вопросу: каково быть мной – другого я просто не знаю, поэтому судить не могу. Думаю, занимаясь воспитанием, я острее осознаю все свои недостатки; это порождает во мне беспокойство, которого не было бы, будь я женат, что в конечном итоге отражается на Карло. – Последовала небольшая пауза. – Хотя по собственному детству знаю: мерзкий брак мерзок и для ребенка, а из-за неуловимости и коварности своего воздействия на его душу гораздо более мерзок, чем юношеские обиды Карло на меня.
– И поэтому вы не женились?
Он посмотрел удивленно, потом улыбнулся:
– Я был женат. Но не на Марии Карелли.
– На ком?
Подошла официантка. Пэйджит повернулся к ней, как бы ища у нее спасения.
– Будете пить вино? – спросила та. Пэйджит посмотрел на Терри.
– Буду пить, – сказал он, – если вы непременно хотите поговорить со мной о моей личной жизни.
Терри помолчала; судя по этой реплике, он воспринимал ее не только как товарища по профессии.
– Непременно хочу, – заявила она.
– Вы чему-нибудь отдаете предпочтение – я имею в виду белому или красному?
– Нет. Ричи и я пьем из кувшинов, не из бутылок, – какой открыт, из того и пьем.
– Тогда "Мёрсол", пожалуйста, – обратился Пэйджит к официантке.
– Помнится, – вернулась к начатому разговору Терри, когда официантка отошла, – я спрашивала, на ком вы были женаты.
– Ах да. Ее звали Андреа Ло Бьанко.
Терри склонила голову набок:
– Знакомая, кажется, фамилия.
– Она была прима-балериной в балете Сан-Франциско. – Пэйджит чуть усмехнулся. – Потом мы развелись, и она поступила в балетную труппу в Париже, как ни странно.
– Странно, что поступила?
– Нет, это как раз хорошо. Странно, что мы развелись.
Терри сделала паузу:
– Это было до приезда Карло?
– Спустя год или около того. Эти два события нельзя назвать несвязанными.
В последнем замечании, хотя и высказанном довольно спокойно, звучало сожаление.
– Она не любила его?
Пэйджит безучастным взглядом окинул столики вокруг.
– Это не так уж и зависело от чьих-либо симпатий, все было гораздо сложней. Андреа никогда не хотела иметь детей – из-за своей профессии, из-за своего темперамента; я не придавал этому особого значения. И никогда не подозревал, что во мне так сильно отцовское чувство. Балет требовал от нее полной отдачи, и, придя домой, Андреа, естественно, считала, что вправе рассчитывать на мое внимание. – Он помедлил. – Конечно, она знала о Карло, но, когда он появился у нас, наша жизнь в корне изменилась. Справедливости ради надо сказать, что тогда с Карло было много хлопот, хотя вряд ли в этом стоит винить его. Что касается меня, я полагал, что у меня нет выбора.
В последних словах, подумала Терри, скрыта загадка, как и в его отношении к Марии Карелли.
– А почему было много хлопот?
Пэйджит смотрел в сторону.
– Были проблемы, связанные с его эмоциональностью, – наконец вымолвил он. – Сейчас, наверное, это назвали бы комплексом недостатка самоуважения.
Невысказанная боль сквозила в этом замечании. Пока официантка наполняла вином их бокалы, Терри решила не задавать вопросов, готовых сорваться с языка: "В чем суть проблем?" и "Как получилось, что Карло стал жить с вами?". Она почему-то была уверена, что второй вопрос вернул бы ее собеседнику душевное равновесие. Пэйджит поднял бокал:
– За блестящую карьеру юриста, который уже сейчас лучше многих.
Терри была польщена и смущена одновременно.
– Вряд ли. Тем не менее благодарю.
Он весело посмотрел на нее:
– Когда-нибудь, Терри, вы привыкнете к комплиментам. Для этого, наверное, вашему приятелю Джонни и мне придется по очереди говорить и говорить их вам. Мы свободнее говорим комплименты, чем вы их выслушиваете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167