– Интервью.
Если уж она и обязана давать какие-то объяснения, говорил ее тон, то делать это будет не в присутствии Карло. Мальчик переминался с ноги на ногу, как сват на первом, вяло текущем свидании жениха и невесты. Пэйджиту стало отчаянно жаль его.
– Не переживай. – Мария взяла Карло за руку. – Он всегда немел в моем присутствии. В двадцать девять лет единственное, на что решился, – пригласил меня к себе. И мне ничего не оставалось сделать, как принять его приглашение.
Карло улыбнулся. Он был по-прежнему смущен, но ее добродушное подшучивание принесло ему облегчение:
– Почему же ты согласилась?
– Когда я была маленькой, я хотела выйти замуж за кинозвезду Кевина Костнера. У твоего отца оказался такой, ну просто непередаваемый шарм!..
Пэйджит почувствовал к ней благодарность за то, что она старалась ободрить Карло, расстроенного и растерянного от этой неестественной встречи.
– Я не онемел. Просто занят обедом. У меня сейчас что-нибудь подгорит. – Он помедлил, стараясь поймать взгляд Карло. – Пообедаешь с нами?
– К сожалению, не могу, – полуулыбка давала понять, что она обижена его холодным тоном. – Иди готовь. Карло покажет мне дом.
Пэйджит заметил, что у нее теперь иной выговор. Прежний слишком явно выдавал ее итальянское происхождение – она была американкой лишь во втором поколении. Теперь этот след средиземноморской экспансивности – усиленное артикулирование в некоторых словах – исчез, у нее была отрепетированная дикция драматической актрисы. Это телевизионное, подумал Пэйджит: однажды, переключая каналы, он случайно увидел Марию и замер, пораженный ее превращением из скромного правоведа в даму высшего света. Резким движением он выключил телевизор, но спустя некоторое время поймал себя на том, что неподвижно смотрит на пустой экран.
– Лишь ради комнаты Карло, – заметил он, – стоит сделать обход. После Чернобыля ничего подобного не было.
Мария снова улыбнулась:
– Я гостья Карло. Пусть выбирает сам, что показать.
С неуклюжей галантностью Карло повел ее на второй этаж.
Пэйджит пошел в кухню, мыслями блуждая в прошлом.
Так похоже на Вашингтон, сказала она. Вспоминала эстампы Вазарели, а Пэйджит вспомнил, как тогда она стояла перед ними, рассматривая, и была совершенно голая.
В тот уик-энд они последний раз занимались любовью.
Дело Ласко все еще не было завершено, и ему уже казалось, что оно и не будет завершено – он не выберется из тупика, убийство свидетеля останется безнаказанным, человека Ласко в их комиссии, контролирующего действия Пэйджита, никогда не удастся "вычислить". Окончательно запутавшийся, одинокий, раздраженный, подозревавший, что и Мария на стороне врагов, он намеревался провести уикэнд один. Мария пришла в тот раз неожиданно, как и сегодня.
И ему, и ей тогда еще не исполнилось тридцати, и Пэйджит думал о том, как уверены они были в своей непогрешимости и как губительны оказались их заблуждения. И вот теперь, когда он один в кухне, а где-то наверху ходит Мария с их сыном, он вдруг остро почувствовал, в каком ослеплении они жили тогда.
… С самого начала ощущалось: между ними есть нечто невысказанное. Играли в триктрак, пили вино, курили "дурь". О Ласко не вспоминали.
Разговор постепенно перешел на них самих.
– Что ты ищешь в женщине? – спросила она.
В голосе было лишь любопытство, и ничего более. Пэйджиту казалось, будто из его тела вынули скелет – самое время выпытывать, наркотики и неудача лишили его способности к сопротивлению.
– Я многого ищу в других. Любознательности. Нелюбви к легким решениям. Способности и в лучшие годы представлять себе, каково приходится старушкам и маленьким детям. Еще мне нужно, чтобы они были лучше того, что делают, лучше положения, которое занимают.
Мария улыбнулась неопределенной улыбкой:
– У тебя небольшие запросы.
– Совсем небольшие.
Они опустились на софу, ее голова покоилась на его правой руке, его голова – на ее левой, ноги оказались на подушках.
Звучала стереозапись. Пел "Звездный корабль".
Тело Пэйджита медленно цепенело. Комната утонула в сумраке, из тьмы выступали: катящийся на них шар Вазарели, два пустых бокала, игральная кость с последним выпавшим жребием на доске для игры в триктрак. Ее глаза.
Он почувствовал, что теряется в них. Откуда-то издали наплывало пение "Мираклей". Он не знал и не хотел знать, сколько времени длится их молчание.
Безмолвие нарушил ее голос:
– А знаешь, Крис, ведь ты очень счастливый. Никто и никогда тебе не был нужен.
Это прозвучало так, будто она говорила не ему, а кому-то другому. Он не нашелся что ответить, кроме:
– Я уже слышал это.
– Нет, я вот что хотела сказать. Половина девушек, которых я знала с детства, вышли замуж в восемнадцать. Иногда я ненавижу свое прошлое.
Но ее слова как будто повисли в воздухе. Пэйджит понял, что сейчас его мало занимают ее беды: и то, что она католичка, и что родители у нее бесчувственные и никогда не поддерживали ее, и что ее бывший муж требовал, чтобы она бросила юридический и рожала детей. Забыл он и то, как нелегко давался ей жизненный успех. Как гордилась она своей должностью помощницы председателя их комиссии. Амбиция эта была причиной их ссор с Пэйджитом, возникавших всякую ночь, когда они занимались любовью.
Сегодня он ничего этого не хотел знать.
– Не надо. – Он улыбнулся. – Ты стала хозяйкой своей судьбы. Как раз то, что мне нравится в женщине.
Она улыбнулась в ответ. И тогда Пэйджит потянулся к ней. Ее лучистые черные глаза смотрели на него. Руки поднялись, образуя грациозную арку, и повлекли его к себе.
Они медленно раздевали друг друга. Губы и пальцы то и дело останавливались в особо привлекательных местах. Весь мир для них надолго исчез – остались лишь прикосновения, находки, звуки, что не были словами. Дальше, дальше, от одного к другому – его рот на ее соске, рука нежно касается влагалища, ее бедра приподнялись, тело изогнулось, стремясь к нему. Тепло ее кожи, пышные ухоженные волосы. Время остановилось, ушла спешка, улетучились терзания гордости и все то, что имело значение при свете дня.
Сколько прошло времени, прежде чем он вонзился в нее? Час, больше, меньше… Каждый из них оценил бы это время по-разному. Именно это время.
Устремились вверх ее живот и бедра, как будто в исступлении желая поглотить его, охватив со всех сторон, прильнув всей кожей к его коже. Потом их движения обрели согласованную уверенность и ритм; наделяя друг друга нежной сладостью, они не произносили ни звука; вдруг движения стали быстрей, мощней, обретая характер почти отчаянный – наконец их рты отыскали друг друга, и тогда она задрожала, и легкий вскрик вырвался из ее горла навстречу его вскрику.
Потом они лежали в полном молчании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
Если уж она и обязана давать какие-то объяснения, говорил ее тон, то делать это будет не в присутствии Карло. Мальчик переминался с ноги на ногу, как сват на первом, вяло текущем свидании жениха и невесты. Пэйджиту стало отчаянно жаль его.
– Не переживай. – Мария взяла Карло за руку. – Он всегда немел в моем присутствии. В двадцать девять лет единственное, на что решился, – пригласил меня к себе. И мне ничего не оставалось сделать, как принять его приглашение.
Карло улыбнулся. Он был по-прежнему смущен, но ее добродушное подшучивание принесло ему облегчение:
– Почему же ты согласилась?
– Когда я была маленькой, я хотела выйти замуж за кинозвезду Кевина Костнера. У твоего отца оказался такой, ну просто непередаваемый шарм!..
Пэйджит почувствовал к ней благодарность за то, что она старалась ободрить Карло, расстроенного и растерянного от этой неестественной встречи.
– Я не онемел. Просто занят обедом. У меня сейчас что-нибудь подгорит. – Он помедлил, стараясь поймать взгляд Карло. – Пообедаешь с нами?
– К сожалению, не могу, – полуулыбка давала понять, что она обижена его холодным тоном. – Иди готовь. Карло покажет мне дом.
Пэйджит заметил, что у нее теперь иной выговор. Прежний слишком явно выдавал ее итальянское происхождение – она была американкой лишь во втором поколении. Теперь этот след средиземноморской экспансивности – усиленное артикулирование в некоторых словах – исчез, у нее была отрепетированная дикция драматической актрисы. Это телевизионное, подумал Пэйджит: однажды, переключая каналы, он случайно увидел Марию и замер, пораженный ее превращением из скромного правоведа в даму высшего света. Резким движением он выключил телевизор, но спустя некоторое время поймал себя на том, что неподвижно смотрит на пустой экран.
– Лишь ради комнаты Карло, – заметил он, – стоит сделать обход. После Чернобыля ничего подобного не было.
Мария снова улыбнулась:
– Я гостья Карло. Пусть выбирает сам, что показать.
С неуклюжей галантностью Карло повел ее на второй этаж.
Пэйджит пошел в кухню, мыслями блуждая в прошлом.
Так похоже на Вашингтон, сказала она. Вспоминала эстампы Вазарели, а Пэйджит вспомнил, как тогда она стояла перед ними, рассматривая, и была совершенно голая.
В тот уик-энд они последний раз занимались любовью.
Дело Ласко все еще не было завершено, и ему уже казалось, что оно и не будет завершено – он не выберется из тупика, убийство свидетеля останется безнаказанным, человека Ласко в их комиссии, контролирующего действия Пэйджита, никогда не удастся "вычислить". Окончательно запутавшийся, одинокий, раздраженный, подозревавший, что и Мария на стороне врагов, он намеревался провести уикэнд один. Мария пришла в тот раз неожиданно, как и сегодня.
И ему, и ей тогда еще не исполнилось тридцати, и Пэйджит думал о том, как уверены они были в своей непогрешимости и как губительны оказались их заблуждения. И вот теперь, когда он один в кухне, а где-то наверху ходит Мария с их сыном, он вдруг остро почувствовал, в каком ослеплении они жили тогда.
… С самого начала ощущалось: между ними есть нечто невысказанное. Играли в триктрак, пили вино, курили "дурь". О Ласко не вспоминали.
Разговор постепенно перешел на них самих.
– Что ты ищешь в женщине? – спросила она.
В голосе было лишь любопытство, и ничего более. Пэйджиту казалось, будто из его тела вынули скелет – самое время выпытывать, наркотики и неудача лишили его способности к сопротивлению.
– Я многого ищу в других. Любознательности. Нелюбви к легким решениям. Способности и в лучшие годы представлять себе, каково приходится старушкам и маленьким детям. Еще мне нужно, чтобы они были лучше того, что делают, лучше положения, которое занимают.
Мария улыбнулась неопределенной улыбкой:
– У тебя небольшие запросы.
– Совсем небольшие.
Они опустились на софу, ее голова покоилась на его правой руке, его голова – на ее левой, ноги оказались на подушках.
Звучала стереозапись. Пел "Звездный корабль".
Тело Пэйджита медленно цепенело. Комната утонула в сумраке, из тьмы выступали: катящийся на них шар Вазарели, два пустых бокала, игральная кость с последним выпавшим жребием на доске для игры в триктрак. Ее глаза.
Он почувствовал, что теряется в них. Откуда-то издали наплывало пение "Мираклей". Он не знал и не хотел знать, сколько времени длится их молчание.
Безмолвие нарушил ее голос:
– А знаешь, Крис, ведь ты очень счастливый. Никто и никогда тебе не был нужен.
Это прозвучало так, будто она говорила не ему, а кому-то другому. Он не нашелся что ответить, кроме:
– Я уже слышал это.
– Нет, я вот что хотела сказать. Половина девушек, которых я знала с детства, вышли замуж в восемнадцать. Иногда я ненавижу свое прошлое.
Но ее слова как будто повисли в воздухе. Пэйджит понял, что сейчас его мало занимают ее беды: и то, что она католичка, и что родители у нее бесчувственные и никогда не поддерживали ее, и что ее бывший муж требовал, чтобы она бросила юридический и рожала детей. Забыл он и то, как нелегко давался ей жизненный успех. Как гордилась она своей должностью помощницы председателя их комиссии. Амбиция эта была причиной их ссор с Пэйджитом, возникавших всякую ночь, когда они занимались любовью.
Сегодня он ничего этого не хотел знать.
– Не надо. – Он улыбнулся. – Ты стала хозяйкой своей судьбы. Как раз то, что мне нравится в женщине.
Она улыбнулась в ответ. И тогда Пэйджит потянулся к ней. Ее лучистые черные глаза смотрели на него. Руки поднялись, образуя грациозную арку, и повлекли его к себе.
Они медленно раздевали друг друга. Губы и пальцы то и дело останавливались в особо привлекательных местах. Весь мир для них надолго исчез – остались лишь прикосновения, находки, звуки, что не были словами. Дальше, дальше, от одного к другому – его рот на ее соске, рука нежно касается влагалища, ее бедра приподнялись, тело изогнулось, стремясь к нему. Тепло ее кожи, пышные ухоженные волосы. Время остановилось, ушла спешка, улетучились терзания гордости и все то, что имело значение при свете дня.
Сколько прошло времени, прежде чем он вонзился в нее? Час, больше, меньше… Каждый из них оценил бы это время по-разному. Именно это время.
Устремились вверх ее живот и бедра, как будто в исступлении желая поглотить его, охватив со всех сторон, прильнув всей кожей к его коже. Потом их движения обрели согласованную уверенность и ритм; наделяя друг друга нежной сладостью, они не произносили ни звука; вдруг движения стали быстрей, мощней, обретая характер почти отчаянный – наконец их рты отыскали друг друга, и тогда она задрожала, и легкий вскрик вырвался из ее горла навстречу его вскрику.
Потом они лежали в полном молчании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167