— С богом, сынок. Ступай себе...
Понурился, медленно подошел к коню, вскочил в седло и неспешно двинулся к главным городским воротам. И поразился, увидев их все еще закрытыми. Враг чудом их не взломал и не ворвался в Аршакаван. Сторожевой отряд невесть почему доблестно сопротивлялся; лица воинов выражали непреклонную волю к победе. Присутствие царя воодушевило бойцов и удесятерило их силы. Предводители отрядов поочередно подходили к царю с докладами, а царь ничего не слышал и грустно улыбался. Еще немного — и он оборвет пылкие эти донесения и еле слышным, вялым голосом прикажет открыть ворота и впустить врага. И чтобы не сделать этого, он неожиданно развернул коня и, пришпорив его, ускакал, не дослушав обращенных к нему воинственных речей.
Аршакаван осадили армянские и персидские полки. Армянин не колеблясь встал против армянина, обуреваемый страстным желанием уничтожить соплеменника и жаждая его крови. Приказ сделал одного изменником, другого — защитником царя и отечества.
День и ночь под крепостной стеной работали предназначенные для подкопов колесные машины по прозванию «ослы»; на них крепились топоры, секиры и особые молоты. Врагов было видимо-невидимо, и сдавалось: вот-вот все они возьмут по камню и, точь-в-точь кочевники маскуты, сложат эти камни в груду, чтобы по ее величине определить число
воинов.Бойцы сторожевого отряда швыряли со стен булыжники, стреляли из луков, метали дротики. На осаждавших лили кипяток и обрушивали снопы огня, но проку от этого было мало. Каждую машину приводили в действие три человека, и когда их скашивало, как траву, убитых немедля сменяли другие, а машины, будто черви, продолжали подтачивать основание стены.
В городе началась паника. Улицы обезлюдели, горожане в страхе попрятались по домам и не казали наружу носа. Единственным надежным укрытием, как и всегда, представлялся дом. Что ни день, возникали новые разноречивые слухи, ползли с улицы на улицу, проникали в хижины и бу-
доражили и без того взбаламученные людские души. Любую весть, пусть она даже никак не вязалась с другими, безоговорочно принимали на веру, от радости до горчайшего горя был один только шаг, и люди совершали этот шаг по нескольку раз на дню. Супостат то и дело отступал и в тот же самый день взламывал крепостные ворота и вторгался в город. Пронзенный вражеской стрелой, царь то и дело падал замертво, а немного погодя воскресал.
В числе осаждавших Аршакаван нахараров были Меру-жан Арцруни, Нерсес Камсаракан, басенский князь Манеч, Кенан Аматуни, владетель Вананда Закарэ, Вардза Апауни, Ваге Вагевуни — каждый со своим знаменем и гербом.
В городе упорно поговаривали о том, что если аршака-ванцы сдадутся добровольно, господа простят их и разрешат возвратиться домой. По ночам жители втайне у кого-нибудь собирались, обсуждали выдвинутое нахарарами условие, горячо, до хрипа спорили, перечили один другому, а перед восходом, так и не столковавшись, разбредались по своим хижинам. И, только проводив третей, хозяин дома въяве чувствовал, что его жилище наполнено оглушающими голосами. Томительно тянулись часы, а иногда и дни, прежде чем вожделенная тишина вновь осеняла своим крылом тоскующего по ней простолюдина.
Но стоило распространиться слуху, будто нахарары согласны довольствоваться тем, что нанесут каждому аршака-ванцу по десять ударов плетью, как сомнения рассеялись. Все этому поверили. Кара придала убедительность посулам помиловать провинившихся холопов. А вот если бы прощение даровали им за здорово живешь, это было бы не только невероятно, но и по меньшей мере непонятно. И более того — это было бы несправедливо.
Мало-помалу давала себя знать нехватка продовольствия. Стол горожанина изо дня в день оскудевал. Тогда распахнулись двери дворцовых погребов, и аршакаванцы получили еду. Однако через неделю этот родник изобилия иссяк, и настал голод.
Голод не объединил, а разобщил людей. Каждый забился в свою нору и недоверчиво поглядывал на соседа, у которого уж конечно кое-что отложено про черный день и припрятано подальше, от чужих глаз. Пришлось пустить в пищу различные травы и коренья. Из города постепенно исчезла всякая зелень, повсюду властвовала теперь унылая серость.
Несколько дней кряду в городе обнаруживали по утрам трупы воинов. Было совершенно исключено, что воины умирали с голоду, поскольку остатки продовольственных припасов дворец выделил сторожевому отряду. В конце концов кого-то озарило: по ночам группы аршакаванцев устраивают засады, нападают на идущих в одиночку воинов, а их коней закалывают и съедают.
Наиболее отчаянные смельчаки пробирались аж к самой крепостной стене и уводили коней из-под носа у греющихся возле костра дозорных.В городе не осталось домашней живности, в пищу пошли уже и собаки с кошками. Но хотя голод был повальным, сплошным и всеобщим, ежедневно ни свет ни заря отовсюду _ бог весть что за чудо! — доносилось петушиное кукареку. Петухи весело и деловито перекликались друг с дружкой, возвещая тем самым рождение нового дня. Люди совестились признаваться, что они собственными ушами слышали кукареканье, и каждый считал себя единственным свидетелем этого чуда.
Вскоре на Аршакаван обрушилось еще одно испытание. Враг отрезал воду, и жажда об руку с голодом двинулись на осажденных. В тщетной надежде обнаружить воду истощенные аршакаванцы днями напролет рыли колодцы. А когда однажды ночью пошел дождь, весь город, позабыв об осаде и страхе, высыпал из домов, и началось сущее безумие. Стыда как не бывало. Люди чуть не нагишом стояли под ливнем и приплясывали от переизбытка радости. Детвора с восторгом копошилась в лужах. Иссохшие, изможденные тела упивались животворной влагой и все-таки не могли утолить жажду. Все это смахивало на языческое празднество, на безудержный разгул страстей, доступный одним только пресыщенным людям.
Наутро взошло солнце и высушило округу, а через два-три дня был исчерпан и новый запас воды. Голод и жажда снова продолжили всеразрушительный свой поход. Враг не успел пока уничтожить в городе столько народу, сколько ежедневно губили свирепые эти союзники. Аршакаванцы кляли свалившиеся им на голову бедствия и поносили всех подряд — только не врага. Его совсем упустили из виду. Порою голодным и жаждущим горожанам мерещилось, что под стенами Аршакавана стоят освободители, сражающиеся ради спасения их, аршакаванцев, жизней.
Сторожевой отряд и отряд царских телохранителей-единственная боевая сила на крепостной стене — были крайне малочисленны. Покуда стена крепка и ворота на запоре, их малочисленность не помеха обороне. А откройся, избави боже, хоть малюсенькая лазейка, им не продержаться и часа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124