Царь намеренно не стал усаживаться на трон, а устроился в кресле рядом с Нерсесом.
— Не такой, Нерсес, представлялась мне наша первая встреча,— произнес он с сожалением, дружески опустив ладонь на колено брату.
— Что за хаос ты создал в стране?! — все так же негодующе воскликнул Нерсес, и царь невольно подумал, что у этого человека молодая голова сидит на старческом теле, иначе откуда вдруг этот тон и слова. — Попираешь закон, топчешь святыни... Стираешь все грани между слугою и господином. Всюду царит беспорядок, безвластие. Ты пробудил
в людях самые темные инстинкты. Заполнил Аршакаван слугами, сбежавшими от господ. Отмени свой указ, пока вулкан не взорвался. Пока не разразилась беда...
Царь встал с кресла, хмурый и молчаливый, медленными шагами приблизился к трону, постоял перед ним, словно в раздумье, после чего обернулся уже с улыбкой на лице и сел на обычное свое место — выше и в отдалении от посетителя.
— Не велеть ли, чтоб подали вина? Давненько ты, наверное, не пил.
— Как осмеливаешься, царь? — смутился Нерсес.
— Да ладно уж, не стесняйся, мы тут одни. Ты ведь всегда был не прочь выпить. И не изменился же оттого, что одежда твоя изменилась?
— Как у тебя язык поворачивается?! — Нерсес не вытерпел и вскочил с места.
Хорошо, что хоть не ударил жезлом об пол, а то еще резче выступил бы контраст между молодым лицом и старческим телом.
— Мы же друг друга знаем, святейший, — продолжал царь, упорно не замечая ярости и негодования Нерсеса. — Помнишь, как ты выпрашивал у меня один только день, до утра... Я отказал тебе. И даже не помню, зачем ты его просил. Но совесть меня до сих пор грызет. Даю тебе этот день, святейший. Даю от души. С сыновней готовностью.
— Я направлю императору письменный свой протест, и все твои нахарары под ним подпишутся, — пригрозил католикос, ударив жезлом об пол.
Царя словно толкнули, он вскочил с места, кинулся к католикосу, упал перед ним на колени, поцеловал руку и, подняв глаза, прошептал укоризненно:
— Нерсес!..
— Не заставляй меня прибегнуть к проклятию, — оборвал тот еще суровей и тверже, радуясь, что его угроза подействовала на царя. — Ты сотрясаешь все основы государства. Побойся хоть бога...— Потом добавил уже мягче, с великодушием победителя: — Отмени строительство Аршакавана. Помирись с нахарарами.
— При одном условии, — царь поднялся с колен и с нарочитой медлительностью стал отряхивать и оправлять на себе одежду. — Если ты мне напомнишь, для чего ты выпрашивал тот единственный день. Да еще до утра...
— Знаешь ли ты, кто отныне величайший твой враг?
— Ты, — улыбнулся царь.
— И тебя это не страшит?
— Страшит. И даже очень, — признался царь, и его полная откровенность обезоружила Нерсеса. Царь положил на плечо ему руку — мол, сядь, — и Нерсес послушался, сел, а царь неторопливо вернулся назад и спокойно уселся на царское свое место. Ну вот, теперь уже все в порядке. Все как полагается, чин чином. Теперь можно переходить к деловому разговору с католикосом всея Армении. — Допустим, что из-за Аршакавана ты примешь сторону нахараров и объявишь мне решительную войну. Готов даже признать, что ты меня победишь. Но как же тогда твои замыслы? Ведь у тебя есть замыслы. И какие смелые, какие блестящие! Ты собираешься повсюду открыть школы, основать дома призрения для нищих и немощных, больницы, приюты для сирых, для прокаженных. Вот видишь, как внимательно читал я твое письмо, как подробно все помню. Потому что запечатлелось, запало в сердце. — И вдруг, без какого-либо естественного перехода, язвительным тонким голосом выкрикнул: — А кто же позаботится о твоих расходах? Государство, не так ли? Я, я! — И столь же внезапно вернулся опять к деловому тону: — Я дам тебе деньги. Наделю землями. А взамен ты не станешь вмешиваться в дело с Аршака-ваном.
— Купить меня хочешь?
— Но за какую цену, святейший!
В словах его не было ни малейшей иронии. Да и что тут оскорбительного, если взамен ты получаешь громадные деньги и земли? Разве не ясно, что в борьбе кто-то побеждает, а кто-то сдается? Не может же быть, чтобы победили оба? Или оба сдались? Э, нет, не годится, святой владыка, с беленькими ручками в драку не лезут. Научись-ка сносить царапины, боль, стискивать зубы, как подобает мужчине. Если хочешь знать, оскорбительно то, что ты с первой же минуты был уверен в своей победе, даже и мысли не допускал, что тебя побьют. Потому что не чувствовал ко мне уважения.
— Ты можешь с чистой совестью согласиться на эту сделку, — воодушевившись, начал уговаривать Нерсеса царь, искренне убежденный, что на свете нет ничего такого, чего бы он при желании не мог купить. — Положи-ка на весы Аршакаван и свои проекты. Что важнее? Что неотложнее? С твоей точки зрения. Ну конечно же проекты. А теперь допустим, что ты победил меня. Стоит ли ради этой победы, пускай даже очень важной, жертвовать своим замыслом?
— Я хочу, чтобы задуманное мною благотворительство осуществилось в нашей стране, — упавшим голосом произнес Нерсес и сделал попытку объяснить, даже доказать, почему
у него нету иного выхода, кроме как согласиться: — Я очень хочу осуществить это, царь.
— Причем впервые во всей армянской истории! — живо, горячо поддержал его царь, как если бы это разговаривали двое единомышленников, радеющих об одном и том же деле. — Ты только представь, как улучшится положение народа! Недовольных станет гораздо меньше, и, значит, ослабнет Аршакаван, а то, может, и вовсе ненужным окажется. Вот видишь, я не лишаю тебя возможности бороться против Ар-шакавана. Я даже сам даю тебе в руки оружие. И вообще, зачем тебе зря беспокоиться? Ведь нахарары не будут сидеть сложа руки, они предпримут все что требуется против Ар-шакавана. — В посуровевшем его голосе прозвучал металл: — Но без тебя, святейший. Без непосредственного твоего участия.
— Я не вправе соглашаться на эти условия, — проговорил Нерсес с безнадежностью: дескать, что тут поделаешь, он готов согласиться, лишь бы его поняли, лишь бы постигли всю безвыходность, всю тяжесть его положения. — И вообще ни на какие условия.
— Но ведь, строя Аршакаван, я тоже пекусь о народе,— задетый явной несправедливостью, вспыхнул царь. — Пускай по-своему, но пекусь. Так зачем же нам с тобою спорить, святейший? Зачем ожесточаться друг против друга?
— Мы с тобой обязаны заботиться о народе, но давать в его руки силу — нет.
— Соглашайся, святейший. Если хочешь помочь народу, соглашайся без оговорок, — нажал царь, чувствуя, что победа близка. Дай бог только сил нанести напоследок неотразимый, прямой и верный удар, потому что дипломатия далеко не всегда основывается на хитрости и обмане. — До каких пор нашим Паруйрам Айказнам не находить себе поприща на родной земле и удаляться на чужбину?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124