И он решил, что разделит бремя великого ликования с внебрачным сыном своего дяди Вриком, который весь оказался в отца, такой же жадный до всего, такой же беспутный. Этот гуляка, этот бездумный искатель утех упросил Нерсеса взять его в свою свиту, хоть кем придется, хоть среди слуг. Тем более что о родстве их никто не знает. Врику хотелось вырваться и повидать мир. До сих пор ему была ведома разгульная жизнь на родине, теперь хотелось изведать того же и в Византии.
Каталикос и сопровождающая его свита расположились на стоянку у Львиной горы, на самой границе Армении с Византией. При виде множества разбитых здесь шатров и палаток, коней, стоящих на привязи, дозорных воинов могло показаться, что это целая армия собралась тут и готова выступить на врага.
Палатка Врика, смотрителя над прислугой, так же как и палатка самого Нерсеса, была небольшая и скромного вида, в отличие от пышных нахарарских шатров, над каждым из которых развевалось знамя его хозяина, украшенное гербом — могучим быком, или златоперым орлом, или луком со стрелой на тетиве.
У погасших костров сидели дозорные. Нерсес двоим из них велел следовать с ним, поставил у входа в палатку Ври-ка, а сам, откинув полог, вошел к нему. Врик спал безмятежным, глубоким сном, растянувшись на ворохе соломы. Лицо у него было по-детски ясное, дыхание — тихое, ровное. Вот он какой, настоящий Врик, ну конечно же, вот он, этот невинный юноша, о котором и сам, сам Врик даже и знать ничего не знает. Глупец, чего только не
плел о себе - мол, пропащий он человек, мол, нет ему больше спасейия... Я расскажу тебе, Врик, какой ты во сне. Расскажу тебе про твое ясное, как у ребенка, лицо. И ты увидишь, узнаешь себя настоящего. Я открыл тебя, Врик, я тебя выявил, обнаружил, и ты теперь никуда уже от меня не денешься.
Он опустился на колени, склонился над спящим, отечески коснулся рукою его волос и зашептал на ухо:
— Ты должен вернуться обратно, Врик. Сегодня же, сейчас же должен вернуться.
— Что случилось? — в испуге вскочил Врик.
— Ты должен вернуться, - повторил Нерсес.
— Зачем? - удивился Врик. - Что я сделал плохого?
— Поступишь в монастырь, - спокойно продолжил Нерсес, — обучишься там чтению и письму, приобретешь навыки в красноречии, в искусстве словесности, в песнопении...
— Не хочу, - воспротивился Врик, еще толком и не очнувшийся. - В какой монастырь? Зачем? Свихнулся ты, что ли?
— Ты несчастен, Врик, и я не могу, не имею права смотреть на это спокойно. Я должен тебя спасти. Спасти от тебя же.
— Кто сказал, что я несчастен? — обиделся Врик. — Что это тебе взбрело в голову ни свет ни заря?
— Ты и сам этого не знаешь. Но я знаю.
— Я счастливейший человек на свете. - Врик рассмеялся и бесстыдно ухватил Нерсеса за рясу. - Счастливей, чем даже ты.
Нерсес снисходительно покачал головой:
— Нет, Врик. Но я хочу, чтоб ты стал счастливым. И ты станешь. Я тебе обещаю.
— Чего ты от меня хочешь? Чего пристал как репей?
— Ты славный малый, Врик,— мягко улыбнулся Нерсес. - Я это уже знаю. Но я хочу, чтоб ты тоже это узнал. И ты узнаешь, очень скоро узнаешь.
— Отвяжись от меня, Нерсес. Найди другого...
— Это невозможно, — отрезал Нерсес решительно. — Тебе от меня не вырваться, так что и не думай об этом!
— Если ты жалеешь, что взял меня в свою свиту, то скажи напрямик, и я уйду себе восвояси.
— Нет, Врик, теперь я не выпущу тебя из рук. Ты должен жениться. Коли потребуется, насильно тебя женю. Ты должен обзавестись семьею, детьми.
— Ага, значит, все то, чего ты лишился, хочешь во мне увидеть? За мой счет восполнить то, чего тебе не хватает?
Уже светало, а Нерсес все бродил и бродил по равнине, такой похожей на все равнины его отечества, которые тянутся и тянутся вдаль, но, обманутые, никогда не доходят до горизонта, а наталкиваются на горы и разбиваются.
Нерсес нашел язык и договорился с богом, а также договорился с самим собой. Непросто это далось ему, ох как непросто! Для этого надо было подняться поближе к всевышнему, но и всевышнего, в свою очередь, приблизить к себе. Обожествить человека, очеловечить бога. Он ликовал от достигнутого успеха, он готов был сейчас, забыв о монашеском своем облачении, кататься от радости по этой траве и цветам. Но нет, не пристало ему. изливать свою радость столь легкомысленно и без всякой пользы. Он изольет ее на людей, и каково же будет тому, кто первым почувствует на себе ее силу! И он решил, что разделит бремя великого ликования с внебрачным сыном своего дяди Вриком, который весь оказался в отца, такой же жадный до всего, такой же беспутный. Этот гуляка, этот бездумный искатель утех упросил Нерсеса взять его в свою свиту, хоть кем придется, хоть среди слуг. Тем более что о родстве их никто не знает. Врику хотелось вырваться и повидать мир. До сих пор ему была ведома разгульная жизнь на родине, теперь хотелось изведать того же и в Византии.
Каталикос и сопровождающая его свита расположились на стоянку у Львиной горы, на самой границе Армении с Византией. При виде множества разбитых здесь шатров и палаток, коней, стоящих на привязи, дозорных воинов могло показаться, что это целая армия собралась тут и готова выступить на врага.
Палатка Врика, смотрителя над прислугой, так же как и палатка самого Нерсеса, была небольшая и скромного вида, в отличие от пышных нахарарских шатров, над каждым из которых развевалось знамя его хозяина, украшенное гербом — могучим быком, или златоперым орлом, или луком со стрелой на тетиве.
У погасших костров сидели дозорные. Нерсес двоим из них велел следовать с ним, поставил у входа в палатку Ври-ка, а сам, откинув полог, вошел к нему. Врик спал безмятежным, глубоким сном, растянувшись на ворохе соломы. Лицо у него было по-детски ясное, дыхание — тихое, ровное. Вот он какой, настоящий Врик, ну конечно же, вот он, этот невинный юноша, о котором и сам, сам Врик даже и знать ничего не знает. Глупец, чего только не
плел о себе - мол, пропащий он человек, мол, нет ему больше спасейия... Я расскажу тебе, Врик, какой ты во сне. Расскажу тебе про твое ясное, как у ребенка, лицо. И ты увидишь, узнаешь себя настоящего. Я открыл тебя, Врик, я тебя выявил, обнаружил, и ты теперь никуда уже от меня не денешься.
Он опустился на колени, склонился над спящим, отечески коснулся рукою его волос и зашептал на ухо:
— Ты должен вернуться обратно, Врик. Сегодня же, сейчас же должен вернуться.
— Что случилось? — в испуге вскочил Врик.
— Ты должен вернуться, - повторил Нерсес.
— Зачем? - удивился Врик. - Что я сделал плохого?
— Поступишь в монастырь, - спокойно продолжил Нерсес, — обучишься там чтению и письму, приобретешь навыки в красноречии, в искусстве словесности, в песнопении...
— Не хочу, - воспротивился Врик, еще толком и не очнувшийся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Каталикос и сопровождающая его свита расположились на стоянку у Львиной горы, на самой границе Армении с Византией. При виде множества разбитых здесь шатров и палаток, коней, стоящих на привязи, дозорных воинов могло показаться, что это целая армия собралась тут и готова выступить на врага.
Палатка Врика, смотрителя над прислугой, так же как и палатка самого Нерсеса, была небольшая и скромного вида, в отличие от пышных нахарарских шатров, над каждым из которых развевалось знамя его хозяина, украшенное гербом — могучим быком, или златоперым орлом, или луком со стрелой на тетиве.
У погасших костров сидели дозорные. Нерсес двоим из них велел следовать с ним, поставил у входа в палатку Ври-ка, а сам, откинув полог, вошел к нему. Врик спал безмятежным, глубоким сном, растянувшись на ворохе соломы. Лицо у него было по-детски ясное, дыхание — тихое, ровное. Вот он какой, настоящий Врик, ну конечно же, вот он, этот невинный юноша, о котором и сам, сам Врик даже и знать ничего не знает. Глупец, чего только не
плел о себе - мол, пропащий он человек, мол, нет ему больше спасейия... Я расскажу тебе, Врик, какой ты во сне. Расскажу тебе про твое ясное, как у ребенка, лицо. И ты увидишь, узнаешь себя настоящего. Я открыл тебя, Врик, я тебя выявил, обнаружил, и ты теперь никуда уже от меня не денешься.
Он опустился на колени, склонился над спящим, отечески коснулся рукою его волос и зашептал на ухо:
— Ты должен вернуться обратно, Врик. Сегодня же, сейчас же должен вернуться.
— Что случилось? — в испуге вскочил Врик.
— Ты должен вернуться, - повторил Нерсес.
— Зачем? - удивился Врик. - Что я сделал плохого?
— Поступишь в монастырь, - спокойно продолжил Нерсес, — обучишься там чтению и письму, приобретешь навыки в красноречии, в искусстве словесности, в песнопении...
— Не хочу, - воспротивился Врик, еще толком и не очнувшийся. - В какой монастырь? Зачем? Свихнулся ты, что ли?
— Ты несчастен, Врик, и я не могу, не имею права смотреть на это спокойно. Я должен тебя спасти. Спасти от тебя же.
— Кто сказал, что я несчастен? — обиделся Врик. — Что это тебе взбрело в голову ни свет ни заря?
— Ты и сам этого не знаешь. Но я знаю.
— Я счастливейший человек на свете. - Врик рассмеялся и бесстыдно ухватил Нерсеса за рясу. - Счастливей, чем даже ты.
Нерсес снисходительно покачал головой:
— Нет, Врик. Но я хочу, чтоб ты стал счастливым. И ты станешь. Я тебе обещаю.
— Чего ты от меня хочешь? Чего пристал как репей?
— Ты славный малый, Врик,— мягко улыбнулся Нерсес. - Я это уже знаю. Но я хочу, чтоб ты тоже это узнал. И ты узнаешь, очень скоро узнаешь.
— Отвяжись от меня, Нерсес. Найди другого...
— Это невозможно, — отрезал Нерсес решительно. — Тебе от меня не вырваться, так что и не думай об этом!
— Если ты жалеешь, что взял меня в свою свиту, то скажи напрямик, и я уйду себе восвояси.
— Нет, Врик, теперь я не выпущу тебя из рук. Ты должен жениться. Коли потребуется, насильно тебя женю. Ты должен обзавестись семьею, детьми.
— Ага, значит, все то, чего ты лишился, хочешь во мне увидеть? За мой счет восполнить то, чего тебе не хватает?
Уже светало, а Нерсес все бродил и бродил по равнине, такой похожей на все равнины его отечества, которые тянутся и тянутся вдаль, но, обманутые, никогда не доходят до горизонта, а наталкиваются на горы и разбиваются.
Нерсес нашел язык и договорился с богом, а также договорился с самим собой. Непросто это далось ему, ох как непросто! Для этого надо было подняться поближе к всевышнему, но и всевышнего, в свою очередь, приблизить к себе. Обожествить человека, очеловечить бога. Он ликовал от достигнутого успеха, он готов был сейчас, забыв о монашеском своем облачении, кататься от радости по этой траве и цветам. Но нет, не пристало ему. изливать свою радость столь легкомысленно и без всякой пользы. Он изольет ее на людей, и каково же будет тому, кто первым почувствует на себе ее силу! И он решил, что разделит бремя великого ликования с внебрачным сыном своего дяди Вриком, который весь оказался в отца, такой же жадный до всего, такой же беспутный. Этот гуляка, этот бездумный искатель утех упросил Нерсеса взять его в свою свиту, хоть кем придется, хоть среди слуг. Тем более что о родстве их никто не знает. Врику хотелось вырваться и повидать мир. До сих пор ему была ведома разгульная жизнь на родине, теперь хотелось изведать того же и в Византии.
Каталикос и сопровождающая его свита расположились на стоянку у Львиной горы, на самой границе Армении с Византией. При виде множества разбитых здесь шатров и палаток, коней, стоящих на привязи, дозорных воинов могло показаться, что это целая армия собралась тут и готова выступить на врага.
Палатка Врика, смотрителя над прислугой, так же как и палатка самого Нерсеса, была небольшая и скромного вида, в отличие от пышных нахарарских шатров, над каждым из которых развевалось знамя его хозяина, украшенное гербом — могучим быком, или златоперым орлом, или луком со стрелой на тетиве.
У погасших костров сидели дозорные. Нерсес двоим из них велел следовать с ним, поставил у входа в палатку Ври-ка, а сам, откинув полог, вошел к нему. Врик спал безмятежным, глубоким сном, растянувшись на ворохе соломы. Лицо у него было по-детски ясное, дыхание — тихое, ровное. Вот он какой, настоящий Врик, ну конечно же, вот он, этот невинный юноша, о котором и сам, сам Врик даже и знать ничего не знает. Глупец, чего только не
плел о себе - мол, пропащий он человек, мол, нет ему больше спасейия... Я расскажу тебе, Врик, какой ты во сне. Расскажу тебе про твое ясное, как у ребенка, лицо. И ты увидишь, узнаешь себя настоящего. Я открыл тебя, Врик, я тебя выявил, обнаружил, и ты теперь никуда уже от меня не денешься.
Он опустился на колени, склонился над спящим, отечески коснулся рукою его волос и зашептал на ухо:
— Ты должен вернуться обратно, Врик. Сегодня же, сейчас же должен вернуться.
— Что случилось? — в испуге вскочил Врик.
— Ты должен вернуться, - повторил Нерсес.
— Зачем? - удивился Врик. - Что я сделал плохого?
— Поступишь в монастырь, - спокойно продолжил Нерсес, — обучишься там чтению и письму, приобретешь навыки в красноречии, в искусстве словесности, в песнопении...
— Не хочу, - воспротивился Врик, еще толком и не очнувшийся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124