— Тебе не понять, до чего тяжела эта ноша.
— Смогу, — неожиданно сказала Парандзем.
Гнел поднялся на ноги и признательно склонил голову. Парандзем почувствовала, каким глубоким уважением, каким почтением проникся "он к ней, и это сделало его еще более отталкивающим.
— Но при одном условии, — присовокупила Парандзем. — Если мне все будет ясно.
— Говори, царица, приказывай!
— Я должна знать, почему ты хочешь этого. Ведь я же изменила тебе. Ведь я жена злейшего твоего врага.
— Что было, то прошло. Меня это не касается.
— Но ты обязан мне отомстить, — повысила голос Парандзем. — Не все ли тебе равно, кто унаследует престол?
— Ты, а не чужачка должна быть армянской царицей,— с исступленной убежденностью прохрипел Гнел и, мотнув головой, отбросил упавшие на лицо волосы. — На армянский престол должен взойти твой сын. И если ты не добьешься этого, то, клянусь всеми богами... Слушай меня хо-
рошенько... Клянусь былой нашей любовью — священней клятвы для меня нет, — тебе не остаться в живых. Я убью тебя.
— Я хочу уйти отсюда, — пролепетала Парандзем, побледнев.
— Ты не сделаешь ни шагу, пока не дашь мне слова.
— Я не знала такого человека, — сказала Парандзем слабым голосом. — Я пришла на свидание с другим.
— Даю тебе месяц сроку. Эти женщины должны умереть. Либо они, либо ты.
— Но это сулит царю верную погибель, — робко возразила Парандзем. — Он в западне. Он потерял голову.
— Не смей говорить о нем при мне! — Гнела совершенно некстати захлестнула дикая ревность, он побагровел и сжал кулаки.
— Речь о стране, Гнел, о стране, а не о царе.
— Убив этих женщин, ты только, поможешь ему. Вытащишь из ловушки. Ему не спастись в одиночку.
— Но я должна быть уверена, что ты убьешь меня, еслк я их не отравлю,— потребовала Парандзем ручательства; ей необходимо было знать, вправду ли закрыт путь к отступлению.
— Спроси царя, — с презрением бросил Гнел и снисходительно улыбнулся. — Он даст тебе верный ответ.
— Он непременно тебя убьет, Парандзем,— сдавленно прошептал царь.
Айр-Мардпет подхватил царя под руку и отвел в сторону. Царь безотчетно покорился главному советнику: он готов был идти хоть на край света, только бы уйти отсюда. Но сам он уйти не мог, ноги не повиновались. Между тем Айр-Мардпет отнюдь не собирался избавлять государя от неприятного зрелища. Ему нравилось видеть смятение царя, цареву подавленность и тревогу: ты ведь сам заварил эту кашу, вот и расхлебывай. Айр-Мардпет не жаждал водрузить на голову корону и стать царем, нет, он предпочитал созерцать унижение настоящего царя, которое доставляло ему величайшее, ни с чем не сравнимое наслаждение.
Он усадил царя на полуистлевшую перевернутую скамью и без всякого выражения шепнул:
— Тебе, царь, незачем лезть в грязь. Мне еще куда ни шло, я старик. И потом, мне все любопытно.
С перевернутой скамьи царю ничего не было видно и слышно, однако весь его облик являл воплощенную покорность.
Айр-Мардпет вернулся на прежнее место, снова опустился на колени и, прищурившись, продолжал свои наблюдения. Тут его осенила важная мысль, он обернулся и, успокаивая царя, сказал:
— Я расскажу тебе обо всем.
Зная Мардпета как облупленного, царь был тем не менее глубоко тронут. В эту минуту тот был для него самым близким и преданным человеком, хотя бы уже потому, что стал свидетелем его унижения. Может, не посылать его к католикосу? Поздно ночью главный советник по внутренним делам должен был отправиться в Аштишат. Может, повиниться перед ним, признаться, какую подлую игру затеял, объяснить, что это попытка повторить излюбленную охотничью забаву, когда царь убивает одной стрелой двух птиц. Может, отказаться от давних пристрастий и убивать птиц поврозь?
— Деньги у тебя есть? — внезапно спросил Гнел.
— Есть,— опешила Парандзем. — А что?
— Дай мне.
Парандзем достала кошелек, открыла его дрожащими пальцами и протянула Гнелу несколько золотых.
— Мало,— недовольно буркнул Гнел.
Ничего уже не соображая, Парандзем положила ему на ладонь еще несколько монет.
— Не скаредничай. Давай все. Парандзем протянула ему кошелек.
— Но учти, я ничего не верну. Меня ваши обычаи не касаются.
Замолчав, они вновь посмотрели друг на друга, на сей раз с полным отчуждением. Они смешали с грязью и растоптали нечто очень дорогое — и, похоже, делали это намеренно. И препоны, которые чинило им минувшее, были сметены с пути, а тяжесть воспоминаний побеждена. Просто и безболезненно. Теперь Парандзем стояла в совершенно безлюдном месте перед незнакомым мужчиной, и ее глаза выражали страх — обычный и естественный женский страх.
— Он положил руки ей на грудь, царь,— обеспокоенно шепнул Мардпет.
Царь поднял голову и навострил уши. Поначалу до него как-то не дошло, что происходит, хотя он и догадался: Парандзем грозит опасность, огромная опасность, и надо любым способом — даже ценою собственной жизни — спасать ее. Но вот от чего — этого он не понимал.
— Его губы, царь, тянутся к ее губам...
В глазах померк свет, земля ушла из-под ног, и все окрест заволокло густым туманом. Царь сжался, точно пронзенный клинком. Выхватил из ножен меч и с налитыми кровью глазами метнулся вперед. Медлительный Айр-Мард-пет, каждый шаг которого был чем-то вроде торжественного обряда, с удивительным проворством преградил ему путь, и, как ни странно, у царя недостало сил оттолкнуть старика.
— Аршакаван, царь... Аршакаван, — шептал Айр-Мард-пет. — Твой город...
— При чем тут мой город? — с ненавистью спросил царь, силясь вырваться.
И поскольку царь тоже перешел на шепот, Айр-Мардпет понял, что нападение удалось предотвратить. Царь не станет уже сводить с Гнелом счеты. Шепот выдал его.
— Если ты убьешь Гнела, царь, Аршакавану не бывать, — стоял на своем Айр-Мардпет. — Он душа твоего города. Он единственная твоя надежда. Разумно ли бросать на половине великое твое начинание.
И чтобы царь наверняка уже не вышел из укрытия, Айр-Мардпет отпустил его. Удерживая насильно, рискуешь внушить дух противоборства, желание устранить помеху. А сейчас, когда царю никто не мешал, он стал по-детски беспомощен.
— Да, царь, тебе трудно, но ты должен проглотить обиду. Должен превозмочь боль. Еще не родилась женщина, ради которой стоило бы губить страну. Ты проникнешься еще большим к себе уважением, ты вырастешь в собственных глазах, если предпочтешь судьбу страны личной чести.
Айр-Мардпет взял присмиревшего царя под руку и опять усадил на полуистлевшую скамью. И царю не пришло даже в голову уйти, чтобы глаза его ничего больше не видели, а уши больше не слышали. Свалка влекла его к себе, как убийцу — место преступления.
— Ты ведь и без меня знаешь: быть царем трудно, очень трудно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
— Смогу, — неожиданно сказала Парандзем.
Гнел поднялся на ноги и признательно склонил голову. Парандзем почувствовала, каким глубоким уважением, каким почтением проникся "он к ней, и это сделало его еще более отталкивающим.
— Но при одном условии, — присовокупила Парандзем. — Если мне все будет ясно.
— Говори, царица, приказывай!
— Я должна знать, почему ты хочешь этого. Ведь я же изменила тебе. Ведь я жена злейшего твоего врага.
— Что было, то прошло. Меня это не касается.
— Но ты обязан мне отомстить, — повысила голос Парандзем. — Не все ли тебе равно, кто унаследует престол?
— Ты, а не чужачка должна быть армянской царицей,— с исступленной убежденностью прохрипел Гнел и, мотнув головой, отбросил упавшие на лицо волосы. — На армянский престол должен взойти твой сын. И если ты не добьешься этого, то, клянусь всеми богами... Слушай меня хо-
рошенько... Клянусь былой нашей любовью — священней клятвы для меня нет, — тебе не остаться в живых. Я убью тебя.
— Я хочу уйти отсюда, — пролепетала Парандзем, побледнев.
— Ты не сделаешь ни шагу, пока не дашь мне слова.
— Я не знала такого человека, — сказала Парандзем слабым голосом. — Я пришла на свидание с другим.
— Даю тебе месяц сроку. Эти женщины должны умереть. Либо они, либо ты.
— Но это сулит царю верную погибель, — робко возразила Парандзем. — Он в западне. Он потерял голову.
— Не смей говорить о нем при мне! — Гнела совершенно некстати захлестнула дикая ревность, он побагровел и сжал кулаки.
— Речь о стране, Гнел, о стране, а не о царе.
— Убив этих женщин, ты только, поможешь ему. Вытащишь из ловушки. Ему не спастись в одиночку.
— Но я должна быть уверена, что ты убьешь меня, еслк я их не отравлю,— потребовала Парандзем ручательства; ей необходимо было знать, вправду ли закрыт путь к отступлению.
— Спроси царя, — с презрением бросил Гнел и снисходительно улыбнулся. — Он даст тебе верный ответ.
— Он непременно тебя убьет, Парандзем,— сдавленно прошептал царь.
Айр-Мардпет подхватил царя под руку и отвел в сторону. Царь безотчетно покорился главному советнику: он готов был идти хоть на край света, только бы уйти отсюда. Но сам он уйти не мог, ноги не повиновались. Между тем Айр-Мардпет отнюдь не собирался избавлять государя от неприятного зрелища. Ему нравилось видеть смятение царя, цареву подавленность и тревогу: ты ведь сам заварил эту кашу, вот и расхлебывай. Айр-Мардпет не жаждал водрузить на голову корону и стать царем, нет, он предпочитал созерцать унижение настоящего царя, которое доставляло ему величайшее, ни с чем не сравнимое наслаждение.
Он усадил царя на полуистлевшую перевернутую скамью и без всякого выражения шепнул:
— Тебе, царь, незачем лезть в грязь. Мне еще куда ни шло, я старик. И потом, мне все любопытно.
С перевернутой скамьи царю ничего не было видно и слышно, однако весь его облик являл воплощенную покорность.
Айр-Мардпет вернулся на прежнее место, снова опустился на колени и, прищурившись, продолжал свои наблюдения. Тут его осенила важная мысль, он обернулся и, успокаивая царя, сказал:
— Я расскажу тебе обо всем.
Зная Мардпета как облупленного, царь был тем не менее глубоко тронут. В эту минуту тот был для него самым близким и преданным человеком, хотя бы уже потому, что стал свидетелем его унижения. Может, не посылать его к католикосу? Поздно ночью главный советник по внутренним делам должен был отправиться в Аштишат. Может, повиниться перед ним, признаться, какую подлую игру затеял, объяснить, что это попытка повторить излюбленную охотничью забаву, когда царь убивает одной стрелой двух птиц. Может, отказаться от давних пристрастий и убивать птиц поврозь?
— Деньги у тебя есть? — внезапно спросил Гнел.
— Есть,— опешила Парандзем. — А что?
— Дай мне.
Парандзем достала кошелек, открыла его дрожащими пальцами и протянула Гнелу несколько золотых.
— Мало,— недовольно буркнул Гнел.
Ничего уже не соображая, Парандзем положила ему на ладонь еще несколько монет.
— Не скаредничай. Давай все. Парандзем протянула ему кошелек.
— Но учти, я ничего не верну. Меня ваши обычаи не касаются.
Замолчав, они вновь посмотрели друг на друга, на сей раз с полным отчуждением. Они смешали с грязью и растоптали нечто очень дорогое — и, похоже, делали это намеренно. И препоны, которые чинило им минувшее, были сметены с пути, а тяжесть воспоминаний побеждена. Просто и безболезненно. Теперь Парандзем стояла в совершенно безлюдном месте перед незнакомым мужчиной, и ее глаза выражали страх — обычный и естественный женский страх.
— Он положил руки ей на грудь, царь,— обеспокоенно шепнул Мардпет.
Царь поднял голову и навострил уши. Поначалу до него как-то не дошло, что происходит, хотя он и догадался: Парандзем грозит опасность, огромная опасность, и надо любым способом — даже ценою собственной жизни — спасать ее. Но вот от чего — этого он не понимал.
— Его губы, царь, тянутся к ее губам...
В глазах померк свет, земля ушла из-под ног, и все окрест заволокло густым туманом. Царь сжался, точно пронзенный клинком. Выхватил из ножен меч и с налитыми кровью глазами метнулся вперед. Медлительный Айр-Мард-пет, каждый шаг которого был чем-то вроде торжественного обряда, с удивительным проворством преградил ему путь, и, как ни странно, у царя недостало сил оттолкнуть старика.
— Аршакаван, царь... Аршакаван, — шептал Айр-Мард-пет. — Твой город...
— При чем тут мой город? — с ненавистью спросил царь, силясь вырваться.
И поскольку царь тоже перешел на шепот, Айр-Мардпет понял, что нападение удалось предотвратить. Царь не станет уже сводить с Гнелом счеты. Шепот выдал его.
— Если ты убьешь Гнела, царь, Аршакавану не бывать, — стоял на своем Айр-Мардпет. — Он душа твоего города. Он единственная твоя надежда. Разумно ли бросать на половине великое твое начинание.
И чтобы царь наверняка уже не вышел из укрытия, Айр-Мардпет отпустил его. Удерживая насильно, рискуешь внушить дух противоборства, желание устранить помеху. А сейчас, когда царю никто не мешал, он стал по-детски беспомощен.
— Да, царь, тебе трудно, но ты должен проглотить обиду. Должен превозмочь боль. Еще не родилась женщина, ради которой стоило бы губить страну. Ты проникнешься еще большим к себе уважением, ты вырастешь в собственных глазах, если предпочтешь судьбу страны личной чести.
Айр-Мардпет взял присмиревшего царя под руку и опять усадил на полуистлевшую скамью. И царю не пришло даже в голову уйти, чтобы глаза его ничего больше не видели, а уши больше не слышали. Свалка влекла его к себе, как убийцу — место преступления.
— Ты ведь и без меня знаешь: быть царем трудно, очень трудно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124