Точно их и не было.
Глава двадцать пятая
— Плохо живешь, святейший! — Айр-Мардпет сокрушенно покачал головой и с искренним сочувствием взглянул на Нерсеса. — У моей челяди комнаты лучше твоих.
Он внимательно, изучающе, с неприкрытым любопытством рассматривал скромные одеяния католикоса и окружавших того священнослужителей и непритязательную обстановку патриаршего жилища.
Айр-Мардпет не представлял себе, у него просто в голове не укладывалось, как можно, обладая поистине несметными богатствами и владея обширными поместьями по всей стране, прозябать в такой скудости. Он воспринимал это как вызов, и ему сдавалось, что эти лишенные и тени роскоши патриаршие покои — личное оскорбление ему и любому мало-мальски пристойно живущему человеку.
Он был более чем уверен, что завеса дверей напротив скрывает от постороннего глаза блистающие великолепием палаты, предназначенные лишь для людей близких и преданных. Ну что ж, дай-то бог. В таком случае Айр-Мардпет даже зауважал бы владыку, ибо фарисейству он отдавал явное предпочтение перед нищетой.
— Каким ветром занесло тебя в наши края, Айр-Мардпет? — Нерсес не утаил презрения и, не считаясь с приличиями, даже не предложил главному советнику по внутренним делам сесть.— Отчего ты вдруг вспомнил меня?
— Война, святейший, тяжелая штука, — улыбаясь ответил Айр-Мардпет, и его синие, очень синие и очень добрые глаза застенчиво опустились долу. — Я, как и все, хочу разобраться в происходящем, определить, где я и с кем, остановить на ком-нибудь свой выбор. А делая это, трудно не погрязнуть в грехах. Если б ты знал, святейший, сколько у меня грехов... Одно только мое присутствие оскверняет твои покои.
— Но ты так и не ответил на вопрос. Чему я обязан твоим посещением?
— Тоска, владыко, меня гложет, тоска по святым местам... Я попытался убедить себя, что, побывав здесь, замолю толику своих прегрешений. Однако я слишком стар, и даже мне трудно себя обмануть.
— В таком случае мои слуги проводят тебя до ворот. Течение разговора устраивало Айр-Мардпета. Главному советнику было на руку пренебрежительное к нему отношение католикоса всех армян. Нерсес и не подозревал, что своим обхождением, в сущности, помогает Айр-Мардпету и приближает того к цели. Чем больше будут его, старого
лиса, растравлять и выводить из терпения, тем скорее изыщет он средства для осуществления своих намерений и тем слаще окажется возмездие. Иначе ему, имеющему кое-какие представления о чести и порядочности, пускай довольно-таки своеобразные, было бы весьма сложно ставить под удар совсем уж безвинного.
— Но отчего же ты живешь в такой бедности, святейший ? — В ответ на заключительные слова Нерсеса, означавшие, что гостя благопристойно выдворяют, Айр-Мардпет вдруг вернулся к тому, с чего начал. — Это не дает мне покоя. Я приведу завтра своих людей и снесу эту перегородку...
— Я доволен своим положением, — оборвал его Нерсес, — и не прошу у бога большего.
— Я намеренно не известил тебя о своем приезде, чтобы заблаговременно и в подробностях ознакомиться с храмом и патриаршими владениями. Как видишь, мое любопытство не пропало даром.
— Твоя озабоченность, князь, неуместна. Мы привычны к подобной жизни.
— Но здесь непереносимо тесно, святейший, — не отступал Айр-Мардпет, и его беспокойство отнюдь не было наигранным. Он принадлежал к числу тех, кто может и не быть привередой под собственным кровом, но кого хлебом не корми — дай сунуть нос в чужой дом, поменять там что-то, разрушить, перестроить, причем без всякой задней мысли. — Мы соединим две эти комнаты, и у тебя будет просторная приемная. - Айр-Мардпета захватила привычная стихия, и, забыв на мгновение основную цель, он дал волю своему прихотливому воображению. — Я распоряжусь прикрепить к потолку изящный светильник. И на стенах добавим подсвечников. А то ведь здесь темень... Постелем ковры. Статочное ли дело ходить по такому холодному полу?
— Это божья обитель, князь, а не дворец.
— Но ты же богат, святейший. Ты богаче меня. Не лукавишь ли ты? Не обманываешь ли себя невольно? Поразмысли-ка над этим трезво.
— Мое богатство, князь, принадлежит не мне.
— Знаю, знаю... Царь восхищен твоей благотворительной деятельностью. Ты просветил наконец-то нашу темную, невежественную страну. Разве было у нас когда-нибудь столько школ, столько больниц и домов для призрения бедноты? Взамен ты, владыко, разумеется, получил свое. Народ прозвал тебя Нерсесом Великим. Однако не затмевает ли твой авторитет царскую власть? — И его лицо выразило удивле-
ние: как же, дескать, никто до сих пор этого не смекнул? — Я посоветовал бы тебе навести на эту мысль царя. Покамест он сам до нее не додумался. Опередишь его — считай, что разминулся с опасностью.
— Может статься, ты подскажешь царю сам? — усмехнулся Нерсес.
— Нет, нет, святейший, меня уволь, — наотрез отказался Айр-Мардпет. — Сколько ни проси, я между вами не стану. Да и зачем мне отягощать душу новыми грехами, делая добро тебе или ему?
— Может статься, ты уже высказался до конца и желаешь со мной попрощаться?
— Не скрою, святейший, мне хочется завоевать твое доверие. Я пораскинул мозгами и нашел единственный к тому путь. Исповедаться. Я достиг возраста, когда нет нужды стыдиться совершенных прегрешений. Быть может, напротив, мудрость в том, чтобы гордиться ими?
— Я готов выслушать тебя, князь. Только не рассказывай о прежних своих грехах. Они мне хорошо известны.
— О недавних, владыко, о самых последних. Будь терпелив, слушая, и ты содрогнешься от омерзения и пожалеешь меня.
Нерсес считал Айр-Мардпета отвратнейшим человеком во дворце. С первого дня испытывал к нему глубокую неприязнь и всю жизнь мечтал как следует его избить. Вот именно— избить, измордовать, драться с ним не на мечах или кинжалах, а на кулаках, потому что это вернейший способ излить ненависть. Удар клинком не доставит того прямого и полного первобытного наслаждения. Но Нерсес был всего-навсего сенекапетом и воином невысокого звания, тогда как Айр-Мардпет главным советником по внутренним делам, стражем и управителем царских имений, смотрителем сокровищниц и крепостей. А нынче, когда Нерсес наконец много выше Мардпета по своему положению и стоит почти вровень с государем, у него опять связаны руки, потому что теперь мешает сан.
— Говори, князь. Я внимательно тебя слушаю.
— Царь недоволен, что ты открыто выказываешь свою приверженность к Византии. Выказываешь не только словом, но и делом. Согласись, что твои попытки подчинить армянскую церковь греческой, мягко выражаясь, противоречат политике царя. Ты бы смирился с этим? — Айр-Мардпет был наверху блаженства, открыто обвиняя второго по могуществу человека в стране, причем делая это не от своего имени, а от имени другого, первого человека и пребывая, та-
ким образом, в безопасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Глава двадцать пятая
— Плохо живешь, святейший! — Айр-Мардпет сокрушенно покачал головой и с искренним сочувствием взглянул на Нерсеса. — У моей челяди комнаты лучше твоих.
Он внимательно, изучающе, с неприкрытым любопытством рассматривал скромные одеяния католикоса и окружавших того священнослужителей и непритязательную обстановку патриаршего жилища.
Айр-Мардпет не представлял себе, у него просто в голове не укладывалось, как можно, обладая поистине несметными богатствами и владея обширными поместьями по всей стране, прозябать в такой скудости. Он воспринимал это как вызов, и ему сдавалось, что эти лишенные и тени роскоши патриаршие покои — личное оскорбление ему и любому мало-мальски пристойно живущему человеку.
Он был более чем уверен, что завеса дверей напротив скрывает от постороннего глаза блистающие великолепием палаты, предназначенные лишь для людей близких и преданных. Ну что ж, дай-то бог. В таком случае Айр-Мардпет даже зауважал бы владыку, ибо фарисейству он отдавал явное предпочтение перед нищетой.
— Каким ветром занесло тебя в наши края, Айр-Мардпет? — Нерсес не утаил презрения и, не считаясь с приличиями, даже не предложил главному советнику по внутренним делам сесть.— Отчего ты вдруг вспомнил меня?
— Война, святейший, тяжелая штука, — улыбаясь ответил Айр-Мардпет, и его синие, очень синие и очень добрые глаза застенчиво опустились долу. — Я, как и все, хочу разобраться в происходящем, определить, где я и с кем, остановить на ком-нибудь свой выбор. А делая это, трудно не погрязнуть в грехах. Если б ты знал, святейший, сколько у меня грехов... Одно только мое присутствие оскверняет твои покои.
— Но ты так и не ответил на вопрос. Чему я обязан твоим посещением?
— Тоска, владыко, меня гложет, тоска по святым местам... Я попытался убедить себя, что, побывав здесь, замолю толику своих прегрешений. Однако я слишком стар, и даже мне трудно себя обмануть.
— В таком случае мои слуги проводят тебя до ворот. Течение разговора устраивало Айр-Мардпета. Главному советнику было на руку пренебрежительное к нему отношение католикоса всех армян. Нерсес и не подозревал, что своим обхождением, в сущности, помогает Айр-Мардпету и приближает того к цели. Чем больше будут его, старого
лиса, растравлять и выводить из терпения, тем скорее изыщет он средства для осуществления своих намерений и тем слаще окажется возмездие. Иначе ему, имеющему кое-какие представления о чести и порядочности, пускай довольно-таки своеобразные, было бы весьма сложно ставить под удар совсем уж безвинного.
— Но отчего же ты живешь в такой бедности, святейший ? — В ответ на заключительные слова Нерсеса, означавшие, что гостя благопристойно выдворяют, Айр-Мардпет вдруг вернулся к тому, с чего начал. — Это не дает мне покоя. Я приведу завтра своих людей и снесу эту перегородку...
— Я доволен своим положением, — оборвал его Нерсес, — и не прошу у бога большего.
— Я намеренно не известил тебя о своем приезде, чтобы заблаговременно и в подробностях ознакомиться с храмом и патриаршими владениями. Как видишь, мое любопытство не пропало даром.
— Твоя озабоченность, князь, неуместна. Мы привычны к подобной жизни.
— Но здесь непереносимо тесно, святейший, — не отступал Айр-Мардпет, и его беспокойство отнюдь не было наигранным. Он принадлежал к числу тех, кто может и не быть привередой под собственным кровом, но кого хлебом не корми — дай сунуть нос в чужой дом, поменять там что-то, разрушить, перестроить, причем без всякой задней мысли. — Мы соединим две эти комнаты, и у тебя будет просторная приемная. - Айр-Мардпета захватила привычная стихия, и, забыв на мгновение основную цель, он дал волю своему прихотливому воображению. — Я распоряжусь прикрепить к потолку изящный светильник. И на стенах добавим подсвечников. А то ведь здесь темень... Постелем ковры. Статочное ли дело ходить по такому холодному полу?
— Это божья обитель, князь, а не дворец.
— Но ты же богат, святейший. Ты богаче меня. Не лукавишь ли ты? Не обманываешь ли себя невольно? Поразмысли-ка над этим трезво.
— Мое богатство, князь, принадлежит не мне.
— Знаю, знаю... Царь восхищен твоей благотворительной деятельностью. Ты просветил наконец-то нашу темную, невежественную страну. Разве было у нас когда-нибудь столько школ, столько больниц и домов для призрения бедноты? Взамен ты, владыко, разумеется, получил свое. Народ прозвал тебя Нерсесом Великим. Однако не затмевает ли твой авторитет царскую власть? — И его лицо выразило удивле-
ние: как же, дескать, никто до сих пор этого не смекнул? — Я посоветовал бы тебе навести на эту мысль царя. Покамест он сам до нее не додумался. Опередишь его — считай, что разминулся с опасностью.
— Может статься, ты подскажешь царю сам? — усмехнулся Нерсес.
— Нет, нет, святейший, меня уволь, — наотрез отказался Айр-Мардпет. — Сколько ни проси, я между вами не стану. Да и зачем мне отягощать душу новыми грехами, делая добро тебе или ему?
— Может статься, ты уже высказался до конца и желаешь со мной попрощаться?
— Не скрою, святейший, мне хочется завоевать твое доверие. Я пораскинул мозгами и нашел единственный к тому путь. Исповедаться. Я достиг возраста, когда нет нужды стыдиться совершенных прегрешений. Быть может, напротив, мудрость в том, чтобы гордиться ими?
— Я готов выслушать тебя, князь. Только не рассказывай о прежних своих грехах. Они мне хорошо известны.
— О недавних, владыко, о самых последних. Будь терпелив, слушая, и ты содрогнешься от омерзения и пожалеешь меня.
Нерсес считал Айр-Мардпета отвратнейшим человеком во дворце. С первого дня испытывал к нему глубокую неприязнь и всю жизнь мечтал как следует его избить. Вот именно— избить, измордовать, драться с ним не на мечах или кинжалах, а на кулаках, потому что это вернейший способ излить ненависть. Удар клинком не доставит того прямого и полного первобытного наслаждения. Но Нерсес был всего-навсего сенекапетом и воином невысокого звания, тогда как Айр-Мардпет главным советником по внутренним делам, стражем и управителем царских имений, смотрителем сокровищниц и крепостей. А нынче, когда Нерсес наконец много выше Мардпета по своему положению и стоит почти вровень с государем, у него опять связаны руки, потому что теперь мешает сан.
— Говори, князь. Я внимательно тебя слушаю.
— Царь недоволен, что ты открыто выказываешь свою приверженность к Византии. Выказываешь не только словом, но и делом. Согласись, что твои попытки подчинить армянскую церковь греческой, мягко выражаясь, противоречат политике царя. Ты бы смирился с этим? — Айр-Мардпет был наверху блаженства, открыто обвиняя второго по могуществу человека в стране, причем делая это не от своего имени, а от имени другого, первого человека и пребывая, та-
ким образом, в безопасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124