Черный металл,
блистающий как и лошади, украшенный красными эмалевыми солнцами и золотыми
побегами лозы, королева-колесница с вороными между ее алых оглобель - то
идеальное единство, какое мог создать только художник стадиона. Беллан
улыбнулся нашим похвалам. Колесницу изготовили в собственных мастерских
Распара по проекту Беллана. На ней, мчась быстро-пребыстро, мы и взаправду
были одним целым; даже я, сидящая ворона, стала его составной частью.
Беллан позволил нам лететь по треку, и не отзывал нас, разрешив нам
вкусить разок чистую радость этого полета. Но после такого вина день
сделался горьким.
Вороных отправили отдохнуть, а мы с Дараком бездельничали во дворе
виллы среди лимонных деревьев в цветочных горшках и взбирающихся на стены
лоз. Мы играли в кости с Маггуром, но нас прервал Эллак.
Двенадцать людей Дарака отправились гульнуть в город, затеяли пьяную
драку, избили до полусмерти нескольких охранников в борделе, и сидели
теперь в тюрьмах Градоначальника. Лицо у Дарака побелело. Он встал,
отшвыривая кости, и с силой врезал Эллаку по лицу.
- Олух безмозглый, неужели ты и полдня не можешь поддержать порядок
без меня за твоей спиной?!
Эллак привык к повиновению, но также привык и к справедливости Дарака
в рамках разбойничьего кодекса. Едва он пришел в себя, как рука его почти
невольно потянулась к ножу. Дарак тотчас набросился на него, и первый же
удар шарахнул Эллака спиной о стену. После второго удара он бы ее
проломил, если б Маггур не схватил Дарака за плечи. Гнев Дарака мигом
утих. Он стряхнул руки Маггура, отвернулся от них обоих и налил себе вина.
- Вон, - приказал он.
Они ушли.
Он осушил чашку, а затем швырнул, вдребезги разбив о плиты двора. Все
его тело дергалось от напряжения. Глядя на его лицо, всегда худощавое и
суровое, я внезапно увидела, что оно еще больше осунулось и посуровело.
Да, он был бродяга и артист, но он будет править лошадьми, подскакивать,
мчать. Времени для сомнений или колебаний нет. Полученная им тренировка
усовершенствовала его мастерство и была полезна для тела, но что же
оставалось для его алчущего, мыслящего мозга?
- Дарак, - окликнула я.
Он повернулся и посмотрел на меня своими черными и яркими глазами, за
которыми не пряталось ничего кроме жгучего напряжения.
Я вошла в дом, и он последовал за мной. В отведенных для нас Распаром
покоях я стянула с него и с себя одежду, прошлась по его напряженному телу
губами, языком и пальцами, возбудила его и привлекла к себе, и когда огонь
в нем догорел, он лежал, прижавшись ко мне, молча и не двигаясь.
- Достанется же тебе от Беллана, - пробормотал он.
- Беллан догадается, - согласилась я.
Вскоре он уснул, и я нежно обнимала его во сне, но теперь уже моя
душа не знала покоя.
Смерть, смерть. Черная смерть, алая смерть. Смерть красная, как лоза
Анкурума. Я лежала безмолвно, но мне хотелось громко кричать. В полусне я
увидела, как валили толпой, чтобы схватить меня, фантомы моей пропащей
расы, и руки Дарака, удерживающие меня на краю пропасти, внезапно
выскользнули из моих. И все же упала не я, а он. Я увидела его разбившимся
далеко внизу. Дарак, ты - мужчина, человек, грешник, но не злой; если я
завтра потеряю тебя, то соскользну обратно во тьму. Позволь мне помнить,
что когда ты упадешь, я должна взять вожжи и обмотать ими шею так чтоб
несущиеся кони сломали ее. И исцеления не будет.
6
Остаток того дня прошел как в тумане; свет светильников, чуть больше
вина чем обычно, несдержанные шутки и смех, ранний сон, который нам
настоятельно порекомендовал.
До рассвета оставался наверное еще час, когда я проснулась. Я
плакала, и толком не знала почему, но разбудил меня Дарак. Он метался на
постели, борясь с невидимым врагом, вскрикивая во сне, и когда я
прикоснулась к нему, кожа у него жарко пылала и струилась потом.
- Дарак, - окликнула я.
Я обняла его и попыталась мягко привести в сознание, но это было
бесполезно; я стала тормошить его, а он не просыпался, и поэтому я
похлопала его по щекам, раз, другой, третий пока у него не открылись глаза
и он не уставился на меня.
- О боже, - произнес он. Он сел на постели, потом поднялся, распахнул
оконные ставни и уставился на тающую за окном темноту. С конефермы приплыл
свежий зеленый запах, но поры его кожи сжались от предрассветного холодка.
- Что, Дарак? - спросила я. - Что?
- Колесница и тройка, - ответил он. - Она, я и они: единое целое.
Холмистая местность, быстрая езда, хорошая скачка. А потом - деревни и
озеро, то старое проклятие место детства. Я увидел на горе тучу, алую.
Позади меня стояла женщина - не ты - женщина. "Огненные колонны", -
сказала она. И Маккатт раскололся. Красная-прекрасная кровь. Огонь.
Повсюду огонь, деревни горят, колесница горит, мчась в огне, и эта женщина
позади меня, холодная как лед...
Он оборвал фразу. Стояла такая тишь, лишь легкий шорох лозы на ветру,
когда та цеплялась за стены виллы.
Он боялся, и скрывал это от самого себя. Теперь же он знал. Узнать
страх в этот день было для этого человека равнозначно смерти. Древнее
суеверие все еще разъедало его - о, нет, та женщина была не я, и тем не
менее это было не совсем то, потому что ехала-то с ним Та, с ее белым
лицом-маской и алой мантией, в пригрезившейся стране ужаса.
Лоза шевельнулась, пробудив память и мысль.
Я подошла к нему и обняла его одной рукой.
- Всего лишь сон, - утешила я. - Сны ничего не значат. Мне ли этого
не знать. Сегодня в храме приносят подношения богам Анкурума те семеро,
что участвуют в скачках вместе с нами. Богам света, богам битвы, богам
лучников, богам лошадей. Но мы скачем за Анкурум, а не за Сигко: наш цвет
- цвет лозы. Богиня знает это. - Он даже не взглянул на меня. И я заявила:
- Я иду в храм богини лозы, чтобы принести подношение и молить ее защитить
честь ее красного цвета.
- Иди, если хочешь, - отозвался он.
Моя идея могла исцелить рану, нанесенную ему суеверием.
- Идем со мной, - призвала я.
Для Игр не существовало никакой плохой погоды. Это было последнее
теплое улыбающееся время, которое наступало перед дождями. Но этот день
был наилучшим из всех. Рассвет окрашивал зеленым и розовым скалистые холмы
и сельскохозяйственные угодья, расцветил сотней оттенков бледно-розового
склоны горы. Неистово пели птицы, из-за стен садов на дорогу падали
созревшие яблоки. Земля купалась в росе. Мы надели простые темные одежды;
я распустила волосы, и они свисали у меня за спиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
блистающий как и лошади, украшенный красными эмалевыми солнцами и золотыми
побегами лозы, королева-колесница с вороными между ее алых оглобель - то
идеальное единство, какое мог создать только художник стадиона. Беллан
улыбнулся нашим похвалам. Колесницу изготовили в собственных мастерских
Распара по проекту Беллана. На ней, мчась быстро-пребыстро, мы и взаправду
были одним целым; даже я, сидящая ворона, стала его составной частью.
Беллан позволил нам лететь по треку, и не отзывал нас, разрешив нам
вкусить разок чистую радость этого полета. Но после такого вина день
сделался горьким.
Вороных отправили отдохнуть, а мы с Дараком бездельничали во дворе
виллы среди лимонных деревьев в цветочных горшках и взбирающихся на стены
лоз. Мы играли в кости с Маггуром, но нас прервал Эллак.
Двенадцать людей Дарака отправились гульнуть в город, затеяли пьяную
драку, избили до полусмерти нескольких охранников в борделе, и сидели
теперь в тюрьмах Градоначальника. Лицо у Дарака побелело. Он встал,
отшвыривая кости, и с силой врезал Эллаку по лицу.
- Олух безмозглый, неужели ты и полдня не можешь поддержать порядок
без меня за твоей спиной?!
Эллак привык к повиновению, но также привык и к справедливости Дарака
в рамках разбойничьего кодекса. Едва он пришел в себя, как рука его почти
невольно потянулась к ножу. Дарак тотчас набросился на него, и первый же
удар шарахнул Эллака спиной о стену. После второго удара он бы ее
проломил, если б Маггур не схватил Дарака за плечи. Гнев Дарака мигом
утих. Он стряхнул руки Маггура, отвернулся от них обоих и налил себе вина.
- Вон, - приказал он.
Они ушли.
Он осушил чашку, а затем швырнул, вдребезги разбив о плиты двора. Все
его тело дергалось от напряжения. Глядя на его лицо, всегда худощавое и
суровое, я внезапно увидела, что оно еще больше осунулось и посуровело.
Да, он был бродяга и артист, но он будет править лошадьми, подскакивать,
мчать. Времени для сомнений или колебаний нет. Полученная им тренировка
усовершенствовала его мастерство и была полезна для тела, но что же
оставалось для его алчущего, мыслящего мозга?
- Дарак, - окликнула я.
Он повернулся и посмотрел на меня своими черными и яркими глазами, за
которыми не пряталось ничего кроме жгучего напряжения.
Я вошла в дом, и он последовал за мной. В отведенных для нас Распаром
покоях я стянула с него и с себя одежду, прошлась по его напряженному телу
губами, языком и пальцами, возбудила его и привлекла к себе, и когда огонь
в нем догорел, он лежал, прижавшись ко мне, молча и не двигаясь.
- Достанется же тебе от Беллана, - пробормотал он.
- Беллан догадается, - согласилась я.
Вскоре он уснул, и я нежно обнимала его во сне, но теперь уже моя
душа не знала покоя.
Смерть, смерть. Черная смерть, алая смерть. Смерть красная, как лоза
Анкурума. Я лежала безмолвно, но мне хотелось громко кричать. В полусне я
увидела, как валили толпой, чтобы схватить меня, фантомы моей пропащей
расы, и руки Дарака, удерживающие меня на краю пропасти, внезапно
выскользнули из моих. И все же упала не я, а он. Я увидела его разбившимся
далеко внизу. Дарак, ты - мужчина, человек, грешник, но не злой; если я
завтра потеряю тебя, то соскользну обратно во тьму. Позволь мне помнить,
что когда ты упадешь, я должна взять вожжи и обмотать ими шею так чтоб
несущиеся кони сломали ее. И исцеления не будет.
6
Остаток того дня прошел как в тумане; свет светильников, чуть больше
вина чем обычно, несдержанные шутки и смех, ранний сон, который нам
настоятельно порекомендовал.
До рассвета оставался наверное еще час, когда я проснулась. Я
плакала, и толком не знала почему, но разбудил меня Дарак. Он метался на
постели, борясь с невидимым врагом, вскрикивая во сне, и когда я
прикоснулась к нему, кожа у него жарко пылала и струилась потом.
- Дарак, - окликнула я.
Я обняла его и попыталась мягко привести в сознание, но это было
бесполезно; я стала тормошить его, а он не просыпался, и поэтому я
похлопала его по щекам, раз, другой, третий пока у него не открылись глаза
и он не уставился на меня.
- О боже, - произнес он. Он сел на постели, потом поднялся, распахнул
оконные ставни и уставился на тающую за окном темноту. С конефермы приплыл
свежий зеленый запах, но поры его кожи сжались от предрассветного холодка.
- Что, Дарак? - спросила я. - Что?
- Колесница и тройка, - ответил он. - Она, я и они: единое целое.
Холмистая местность, быстрая езда, хорошая скачка. А потом - деревни и
озеро, то старое проклятие место детства. Я увидел на горе тучу, алую.
Позади меня стояла женщина - не ты - женщина. "Огненные колонны", -
сказала она. И Маккатт раскололся. Красная-прекрасная кровь. Огонь.
Повсюду огонь, деревни горят, колесница горит, мчась в огне, и эта женщина
позади меня, холодная как лед...
Он оборвал фразу. Стояла такая тишь, лишь легкий шорох лозы на ветру,
когда та цеплялась за стены виллы.
Он боялся, и скрывал это от самого себя. Теперь же он знал. Узнать
страх в этот день было для этого человека равнозначно смерти. Древнее
суеверие все еще разъедало его - о, нет, та женщина была не я, и тем не
менее это было не совсем то, потому что ехала-то с ним Та, с ее белым
лицом-маской и алой мантией, в пригрезившейся стране ужаса.
Лоза шевельнулась, пробудив память и мысль.
Я подошла к нему и обняла его одной рукой.
- Всего лишь сон, - утешила я. - Сны ничего не значат. Мне ли этого
не знать. Сегодня в храме приносят подношения богам Анкурума те семеро,
что участвуют в скачках вместе с нами. Богам света, богам битвы, богам
лучников, богам лошадей. Но мы скачем за Анкурум, а не за Сигко: наш цвет
- цвет лозы. Богиня знает это. - Он даже не взглянул на меня. И я заявила:
- Я иду в храм богини лозы, чтобы принести подношение и молить ее защитить
честь ее красного цвета.
- Иди, если хочешь, - отозвался он.
Моя идея могла исцелить рану, нанесенную ему суеверием.
- Идем со мной, - призвала я.
Для Игр не существовало никакой плохой погоды. Это было последнее
теплое улыбающееся время, которое наступало перед дождями. Но этот день
был наилучшим из всех. Рассвет окрашивал зеленым и розовым скалистые холмы
и сельскохозяйственные угодья, расцветил сотней оттенков бледно-розового
склоны горы. Неистово пели птицы, из-за стен садов на дорогу падали
созревшие яблоки. Земля купалась в росе. Мы надели простые темные одежды;
я распустила волосы, и они свисали у меня за спиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147