Остальные почувствовали это, и на
мгновение в пещере воцарилась тишина. Затем один из лучников рассмеялся
над чем-то, молчание нарушилось, и инцидент замяли. Эссандар сошел с
колесницы и осматривал упряжь. Я повернулась и посмотрела на Беллана. Его
лицо сделалось белым. Страх, предвкушение, испуг, волнение и возбуждение
настолько обострили мои чувства, что я ощутила, как его боль задевает меня
за живое, но он внезапно ушел за колесницу, чтобы проверить вращение
смазанных колес.
Час ожидания прошел быстро, и, кроме того, Градоначальник пришел
пораньше. Окруженный своей стражей в красно-белых ливреях, он появился из
проходов и прошел вдоль стойл с семенящими за ним дамами и господами. Их
элегантность и болтовня были здесь неуместными; похоже, они понимали это и
задержались тут ненадолго. У Градоначальника, красивого, дородного мужчины
со множеством колец на руках, нашлось милостивое слово для всех. Глядя на
вороных, он улыбнулся и кивнул.
- Порода из конюшен Распара. Отличные. А вы - молодой
купец-авантюрист, не так ли? Даррос, верно? Ну-ну. Похвалите от меня
вашего конюха. Прекрасная работа - все это.
Дамы задержались чуть дольше, нервно держась подальше от "ужасающих"
лошадей.
- Я буду смотреть на тебя не отрывая глаз, Даррос; ты безусловно
самый прекрасный человек на Сиркуниксе. Тебе следует дать скульптору
отлить тебя в металле - точно таким, какой ты есть сейчас. О! Как бы я
желала, чтобы они не мотали так головами! Великолепные дьяволы, я почти не
могу дольше оставаться в такой близости от них.
После они ушли, и напряжение натянулось, как тетива лука. Теперь
ждали, когда они займут свои места, сделают станки, а потом трубы стадиона
протрубят вызов, начало. Мы все забрались на колесницы: неподвижные,
застывшие в ожидании этого звука. Лошади тоже почувствовали это и
волновались, раздувая ноздри. Последние конюхи прошмыгнули и убрались.
Беллан еще раз проверил колесницу. Лицо у него было таким же бледным и
напряженным, как лица любого из возниц и стрелков. Он кивнул Дараку и мне.
- Никаких последних вопросов? Хорошо. Помни, что я тебе говорил;
наращивай скорость постепенно, а не рывком, утяжеляй ее слева, когда
проходишь повороты один, и справа, когда рядом с другими. Да, - тихо
сказал он трем вороным, - вы сегодня отличитесь. Теперь у меня есть сын и
дочь.
Вот тут-то он и раздался. Тот раскат серебряного грома, ужасный,
чудесный, неудержимый призыв к сердцу, внутренностям и душе.
Все колесницы тронулись вперед. Когда тронулись вперед и мы тоже, я
нагнулась назад через поперечину к Беллану.
- Беллан, - окликнула я.
Он побежал рысью, чтобы не отстать и услышать.
- Если я смогу, - хрипло прошептала я ртом, полным огня, - того,
голубого - если смогу, я его для тебя сделаю. Не чисто, не стрелой.
Как-нибудь так же, как он отделал тебя.
Он отстал, а колесницы уже бежали быстро, парадной рысью.
Темнота. Смутное мерцание факелов. Восемь частей единого фронта,
двинувшегося вперед. Затем тусклое свечение - десять проемов впереди,
выходы Ворот любви, где стоял, нависая над нами, мраморный бог.
Подобное рождению движение к свету.
Все ярче и ярче горящий свет - белый, золотой, голубой...
Мы выехали наружу.
Рев, гром, море, страшный шум, подымающийся со всех сторон, потому
что они увидели нас, своих богов, явившихся, чтобы быть прекрасными в
угоду их безобразию, чтобы достичь побед, которых им никогда не узнать, и
умереть за их грехи. Свет теперь окружал нас со всех сторон. Над головами
голубое небо давило на верхние ярусы стадиона и его круглые башни. Со всех
сторон подымались крутые ряды трибун, пестревшие знаменами домов и цветами
колесниц. Прямая, такая широкая, пока еще белая от свеже насыпанного
песка, один огромный танцевальный зал для смерти и радости. А в центре
Скора - помост из камня, горевший наверху гребнями пламени и окруженный
десятифутовыми колоннами, сплошь обшитыми золотыми листами. В самом центре
его восемь сигнальных вех - по одной на каждую колесницу, все с шестью
гигантскими стрелами - по одной на каждый круг, сплошь оперенных цветами
колесницы, которую они представляли. При каждом завершенном колесницей
круге одна стрела будет выниматься.
Препятствия пока еще не установили. Сперва должно пройти шествие,
чтобы они увидели нас невредимыми и во всем нашем блеске.
Тот гром, тот рев рассыпался теперь на отдельные крики и вопли и,
перекрывая их, звучали голоса глашатаев, называвших, пока мы ехали, имена
и города колесничих так, чтоб все расслышали.
Белый цвет, тройка равных темно-седых: Гиллан из Солса.
Пурпурный цвет, тройка неравных серых: Алдар из Нирона.
Желтый цвет, тройка равных серых: Барл из Андума.
Черный цвет, тройка равных серых в яблоках: Меддан из Соготы.
Алый цвет, тройка равных вороных: Даррос из Сигко.
Голубой цвет, тройка равных гнедых: Эссандар из Коппайна.
Зеленый цвет, тройка, смешанная из двух серых и одного темно-гнедого:
Аттос из Ренса.
Серый цвет, тройка неравных гнедых: Вальдур из Ласкаллума.
Мы проехали не совсем полный круг. Завернув за поворот, мы достигли
той точки, над которой располагалась ложа Градоначальника. Она называлась
Тетивой, Тетивой лука, если титуловать полностью, и здесь от Скоры до края
трибун тянулась веревка, туго натянутая двумя блоками. По сигналу
Градоначальника она будет поднята, и колесницы свободно полетят по Прямой,
словно стрелы.
Здесь мы и выстроились в ряд, отдали честь Градоначальнику, и снова
стали ждать. Сперва из двери в подножье трибун величественно выкатили
стену, которая была столпами Земли. Чтобы вытащить ее на позицию поперек
Прямой, потребовалось двенадцать запряженных цугом лошадей. Теперь она
стояла как раз на краю поворота Скоры прямо перед нами - она будет первым
препятствием. Выглядела она такой же прочной, как утес: немыслимо
столкнуться с ней и остаться целым. Ворота были достаточно широкими, чтобы
пропустить только одну колесницу, и их, конечно же, было только четверо.
Толпа подняла гвалт, когда металлические стойки закрепили. Лошадей
распрягли и увели, затем впрягли в ремни, привязанные к каменным глыбам,
накрывавшим естественные ключи под ареной. Ход этой операции от нас
частично скрыли столы Земли, и, кроме того, она была делом медленным.
Голоса с трибун выкрикивали советы и жалобы на потраченное время. А потом
глыбы удалили - высоко забили потоки воды, которая до этого, сдерживаемая
каменными пробками, стекала в глубину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
мгновение в пещере воцарилась тишина. Затем один из лучников рассмеялся
над чем-то, молчание нарушилось, и инцидент замяли. Эссандар сошел с
колесницы и осматривал упряжь. Я повернулась и посмотрела на Беллана. Его
лицо сделалось белым. Страх, предвкушение, испуг, волнение и возбуждение
настолько обострили мои чувства, что я ощутила, как его боль задевает меня
за живое, но он внезапно ушел за колесницу, чтобы проверить вращение
смазанных колес.
Час ожидания прошел быстро, и, кроме того, Градоначальник пришел
пораньше. Окруженный своей стражей в красно-белых ливреях, он появился из
проходов и прошел вдоль стойл с семенящими за ним дамами и господами. Их
элегантность и болтовня были здесь неуместными; похоже, они понимали это и
задержались тут ненадолго. У Градоначальника, красивого, дородного мужчины
со множеством колец на руках, нашлось милостивое слово для всех. Глядя на
вороных, он улыбнулся и кивнул.
- Порода из конюшен Распара. Отличные. А вы - молодой
купец-авантюрист, не так ли? Даррос, верно? Ну-ну. Похвалите от меня
вашего конюха. Прекрасная работа - все это.
Дамы задержались чуть дольше, нервно держась подальше от "ужасающих"
лошадей.
- Я буду смотреть на тебя не отрывая глаз, Даррос; ты безусловно
самый прекрасный человек на Сиркуниксе. Тебе следует дать скульптору
отлить тебя в металле - точно таким, какой ты есть сейчас. О! Как бы я
желала, чтобы они не мотали так головами! Великолепные дьяволы, я почти не
могу дольше оставаться в такой близости от них.
После они ушли, и напряжение натянулось, как тетива лука. Теперь
ждали, когда они займут свои места, сделают станки, а потом трубы стадиона
протрубят вызов, начало. Мы все забрались на колесницы: неподвижные,
застывшие в ожидании этого звука. Лошади тоже почувствовали это и
волновались, раздувая ноздри. Последние конюхи прошмыгнули и убрались.
Беллан еще раз проверил колесницу. Лицо у него было таким же бледным и
напряженным, как лица любого из возниц и стрелков. Он кивнул Дараку и мне.
- Никаких последних вопросов? Хорошо. Помни, что я тебе говорил;
наращивай скорость постепенно, а не рывком, утяжеляй ее слева, когда
проходишь повороты один, и справа, когда рядом с другими. Да, - тихо
сказал он трем вороным, - вы сегодня отличитесь. Теперь у меня есть сын и
дочь.
Вот тут-то он и раздался. Тот раскат серебряного грома, ужасный,
чудесный, неудержимый призыв к сердцу, внутренностям и душе.
Все колесницы тронулись вперед. Когда тронулись вперед и мы тоже, я
нагнулась назад через поперечину к Беллану.
- Беллан, - окликнула я.
Он побежал рысью, чтобы не отстать и услышать.
- Если я смогу, - хрипло прошептала я ртом, полным огня, - того,
голубого - если смогу, я его для тебя сделаю. Не чисто, не стрелой.
Как-нибудь так же, как он отделал тебя.
Он отстал, а колесницы уже бежали быстро, парадной рысью.
Темнота. Смутное мерцание факелов. Восемь частей единого фронта,
двинувшегося вперед. Затем тусклое свечение - десять проемов впереди,
выходы Ворот любви, где стоял, нависая над нами, мраморный бог.
Подобное рождению движение к свету.
Все ярче и ярче горящий свет - белый, золотой, голубой...
Мы выехали наружу.
Рев, гром, море, страшный шум, подымающийся со всех сторон, потому
что они увидели нас, своих богов, явившихся, чтобы быть прекрасными в
угоду их безобразию, чтобы достичь побед, которых им никогда не узнать, и
умереть за их грехи. Свет теперь окружал нас со всех сторон. Над головами
голубое небо давило на верхние ярусы стадиона и его круглые башни. Со всех
сторон подымались крутые ряды трибун, пестревшие знаменами домов и цветами
колесниц. Прямая, такая широкая, пока еще белая от свеже насыпанного
песка, один огромный танцевальный зал для смерти и радости. А в центре
Скора - помост из камня, горевший наверху гребнями пламени и окруженный
десятифутовыми колоннами, сплошь обшитыми золотыми листами. В самом центре
его восемь сигнальных вех - по одной на каждую колесницу, все с шестью
гигантскими стрелами - по одной на каждый круг, сплошь оперенных цветами
колесницы, которую они представляли. При каждом завершенном колесницей
круге одна стрела будет выниматься.
Препятствия пока еще не установили. Сперва должно пройти шествие,
чтобы они увидели нас невредимыми и во всем нашем блеске.
Тот гром, тот рев рассыпался теперь на отдельные крики и вопли и,
перекрывая их, звучали голоса глашатаев, называвших, пока мы ехали, имена
и города колесничих так, чтоб все расслышали.
Белый цвет, тройка равных темно-седых: Гиллан из Солса.
Пурпурный цвет, тройка неравных серых: Алдар из Нирона.
Желтый цвет, тройка равных серых: Барл из Андума.
Черный цвет, тройка равных серых в яблоках: Меддан из Соготы.
Алый цвет, тройка равных вороных: Даррос из Сигко.
Голубой цвет, тройка равных гнедых: Эссандар из Коппайна.
Зеленый цвет, тройка, смешанная из двух серых и одного темно-гнедого:
Аттос из Ренса.
Серый цвет, тройка неравных гнедых: Вальдур из Ласкаллума.
Мы проехали не совсем полный круг. Завернув за поворот, мы достигли
той точки, над которой располагалась ложа Градоначальника. Она называлась
Тетивой, Тетивой лука, если титуловать полностью, и здесь от Скоры до края
трибун тянулась веревка, туго натянутая двумя блоками. По сигналу
Градоначальника она будет поднята, и колесницы свободно полетят по Прямой,
словно стрелы.
Здесь мы и выстроились в ряд, отдали честь Градоначальнику, и снова
стали ждать. Сперва из двери в подножье трибун величественно выкатили
стену, которая была столпами Земли. Чтобы вытащить ее на позицию поперек
Прямой, потребовалось двенадцать запряженных цугом лошадей. Теперь она
стояла как раз на краю поворота Скоры прямо перед нами - она будет первым
препятствием. Выглядела она такой же прочной, как утес: немыслимо
столкнуться с ней и остаться целым. Ворота были достаточно широкими, чтобы
пропустить только одну колесницу, и их, конечно же, было только четверо.
Толпа подняла гвалт, когда металлические стойки закрепили. Лошадей
распрягли и увели, затем впрягли в ремни, привязанные к каменным глыбам,
накрывавшим естественные ключи под ареной. Ход этой операции от нас
частично скрыли столы Земли, и, кроме того, она была делом медленным.
Голоса с трибун выкрикивали советы и жалобы на потраченное время. А потом
глыбы удалили - высоко забили потоки воды, которая до этого, сдерживаемая
каменными пробками, стекала в глубину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147