волосы редкие и кудрявые, а губы очень
красные и полные. Он негромко рассмеялся.
- Снисхожу к твоему возрасту, Уасти. Старуха имеет право на грубость.
- Совершенно верно, - согласилась Уасти. - Итак?
- Итак, эта девушка, которую ты, как я слышал, взяла к себе в фургон,
- какая-то степная дикарка?
Я сидела среди ковров, в полусне, в бесцельном и отвлеченном
состоянии, но это пчелиное жало меня достало. Я поднялась, и в моих ногах
в первый раз с тех пор, как я убежала от учиненного мной свежевания,
появилась сила.
- Очень дикая дикарка, - я высунулась и наклонилась над ним, держась
одной рукой за ближайшую распорку фургона, а другой слегка тронув его
меховой воротник. - Ты слыхал о женщинах-воинах степных племен? Я, Герет
из фургонов, - одна из них.
Герет, похоже, встревожился. Он издал несколько кратких звуков, а я
гадала, почему стоявшие позади него двое не бросились выручать его. Я
взглянула на них, и один откровенно улыбался. По-видимому, Герет не
пользовался большой популярностью. И все же рассмеяться посмела только
Уасти.
- Отпусти его, девушка, пока он не промочил свои прекрасные штаны.
Я отпустила. Герет побагровел и поправил плащ.
- Я пришел, - чуть гортанно отрезал он, - сказать, что она может
оставаться с нами при условии, что будет работать за еду и прочие блага.
Теперь же я думаю иначе.
- Да ну? - обронила Уасти. - И куда же она пойдет? Мы высоко в
Кольце, Герет, а теперь уж того и гляди пойдет снег. Разве древнейший
закон путешественников не гласит: "Прими незнакомца, дабы тот не умер"?
- Умрет? Эта? - скептически посмотрел на меня Герет. - Она забралась
сюда по своей воле, вот пусть так же и спустится. Я не потерплю в своем
караване никаких степняков.
- Твоем караване? Надо будет не забыть передать твои слова Ороллу и
другим купцам. И не гляди на меня гневным взглядом, Герет. Вспомни, что
болезней и неприятностей предстоит достаточно, чтобы ты поблагодарил меня,
когда я избавлю от них. А теперь хватит болтать о Той-что-в-моем-фургоне.
О ней буду заботиться я, и тебя беспокоить не стану. Она почти вовсе
ничего не ест, так что тебе незачем мучиться бессонницей.
Разъяренный Герет начал было еще что-то говорить.
- Нет, - отрезала Уасти резко, как ножом. - Ты только не забывай, кто
я такая, прежде чем говорить, кто ты такой. Ты будешь рад, что поступил,
как я сказала, если на тебя нападет лихорадка и мне придется лечить ее.
Таившаяся в ее словах угроза была недвусмысленной, и я в первый раз
ясно увидела, что сила целительницы заключалась в ее ремесле: она хорошо
им владела и заставляла всех помнить об этом.
- Будь ты проклята! - выругался Герет, повернулся и убрался.
Двое подручных почтительно приветствовали Уасти, и зашагали следом,
усмехаясь за спиной вожака караванщиков.
2
Итак, я теперь принадлежала Уасти, стала ее собственностью, так как
моя жизнь находилась в ее распоряжении. Но она, казалось, ничего от меня
не хотела. Все выглядело именно так.
Она позволяла мне бродить, где пожелаю, через большую пещеру в пещеры
поменьше, побыть одной в сырой темноте. Я привыкла к враждебности
караванщиков. Она была знакомой. Вскоре, если ничего не случится, они,
наверное, примут меня в свою среду. А сейчас они немного побаивались, и
этого было достаточно. Когда я возвращалась к фургону, она не делала
замечаний по поводу моего возвращения или отсутствия, а лишь поглаживала
черную кошку и предлагала мне еду, которую я могла либо принять, либо
отвергнуть, как пожелаю. Правда, девица - что верно, то верно - донимала
ее, ненавидела меня по разным причинам. Уасти глядела в мою сторону, чтобы
определить, волнует ли меня это, а потом приказывала ей уйти или
помолчать, или думать о другом. Девица, благоговевшая перед целительницей,
угрюмо повиновалась, но однажды вечером, когда Уасти вышла проведать
какого-то больного ребенка, девица явилась и застала меня одну. Я
смешивала какие-то травы, о чем меня попросила старуха. Для меня было
внове выполнять поручения, но я едва ли могла отказать. Я бесцельно
занималась этим: щепотку того, щепотку сего, зеленые, коричневые и серые
ингредиенты, - когда девица прошла через полог и подбежала прямо ко мне.
- Ты! Кто тебе позволил соваться в это? - завизжала она. Это явно
было ее делом, и ей не понравилась такая конкуренция. Тут мне кое-что
пришло в голову, но в тот момент у меня не было времени думать об этом.
Все травы рассыпались, а она драла мне волосы, колотила по груди и
пыталась цапнуть ногтями, но те были короткими и не причинили большого
вреда. Она превосходила меня ростом и весом, но я обладала большей силой,
а она на это не рассчитывала. Я сжала ей руки, а потом обхватила за талию,
открыла полог и вышвырнула ее. Летела она недалеко, и я нацелила ее на
кучу ковров, сваленных сушиться у костра, но от удара у нее, надо думать,
все кости застучали. Она завопила и завыла, и на ее крики сбежалось много
женщин и несколько мужчин.
Казалось, мне грозила беда, когда раздался холодноватый голос,
потрескивающий как змеиная кожа в сухих тростниках.
- Что же стряслось? Изнасилование или ко мне в фургон забрался волк?
Воцарилось молчание, толпа расступилась и пропустила Уасти. Никто не
говорил и не пытался остановить ее, когда она подошла к коврам, девица
подняла руку и коснулась се запястья.
- Целительница! Она смешивала травы "Дарители жизни" - я видела.
- Ну и что? Я попросила ее об этом.
- Попросила ее?.. Но это же была моя работа, - взвыла, побледнев,
девица.
- Значит, она больше не твоя, нахалка. Отныне можешь приносить еду и
воду, и не более.
- Целительница! - завопила девица, хватая ос теперь за рукав.
Уасти отцепила ее.
- Если я решу по-иному, то скажу тебе, - сказала Уасти. - А до тех
пор - ты только кухарка.
Девица скорчилась в комок и зарыдала.
Я очень рассердилась на Уасти, так как поняла, что было у нее на уме
- лишить работы того, кто в ней нуждался, и дать ее тому, кто ее не желал.
Она вошла в фургон, бросила свою сумку с зельями и уселась на деревянный
пол.
Я села у полога и спросила ее:
- Зачем это делать? Она же много лет служила тебе и училась твоему
ремеслу.
- Зачем? Затем, что она дура и слюнтяйка. Много лет, говоришь? С
двенадцатилетнего возраста, всего пять лет, и усвоила она немного. У нее
нет к этому природных способностей. И в пальцах ее нет Прикосновения. Я уж
думала, что ничего лучшего все равно не подвернется.
- До недавних дней, - уточнила я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
красные и полные. Он негромко рассмеялся.
- Снисхожу к твоему возрасту, Уасти. Старуха имеет право на грубость.
- Совершенно верно, - согласилась Уасти. - Итак?
- Итак, эта девушка, которую ты, как я слышал, взяла к себе в фургон,
- какая-то степная дикарка?
Я сидела среди ковров, в полусне, в бесцельном и отвлеченном
состоянии, но это пчелиное жало меня достало. Я поднялась, и в моих ногах
в первый раз с тех пор, как я убежала от учиненного мной свежевания,
появилась сила.
- Очень дикая дикарка, - я высунулась и наклонилась над ним, держась
одной рукой за ближайшую распорку фургона, а другой слегка тронув его
меховой воротник. - Ты слыхал о женщинах-воинах степных племен? Я, Герет
из фургонов, - одна из них.
Герет, похоже, встревожился. Он издал несколько кратких звуков, а я
гадала, почему стоявшие позади него двое не бросились выручать его. Я
взглянула на них, и один откровенно улыбался. По-видимому, Герет не
пользовался большой популярностью. И все же рассмеяться посмела только
Уасти.
- Отпусти его, девушка, пока он не промочил свои прекрасные штаны.
Я отпустила. Герет побагровел и поправил плащ.
- Я пришел, - чуть гортанно отрезал он, - сказать, что она может
оставаться с нами при условии, что будет работать за еду и прочие блага.
Теперь же я думаю иначе.
- Да ну? - обронила Уасти. - И куда же она пойдет? Мы высоко в
Кольце, Герет, а теперь уж того и гляди пойдет снег. Разве древнейший
закон путешественников не гласит: "Прими незнакомца, дабы тот не умер"?
- Умрет? Эта? - скептически посмотрел на меня Герет. - Она забралась
сюда по своей воле, вот пусть так же и спустится. Я не потерплю в своем
караване никаких степняков.
- Твоем караване? Надо будет не забыть передать твои слова Ороллу и
другим купцам. И не гляди на меня гневным взглядом, Герет. Вспомни, что
болезней и неприятностей предстоит достаточно, чтобы ты поблагодарил меня,
когда я избавлю от них. А теперь хватит болтать о Той-что-в-моем-фургоне.
О ней буду заботиться я, и тебя беспокоить не стану. Она почти вовсе
ничего не ест, так что тебе незачем мучиться бессонницей.
Разъяренный Герет начал было еще что-то говорить.
- Нет, - отрезала Уасти резко, как ножом. - Ты только не забывай, кто
я такая, прежде чем говорить, кто ты такой. Ты будешь рад, что поступил,
как я сказала, если на тебя нападет лихорадка и мне придется лечить ее.
Таившаяся в ее словах угроза была недвусмысленной, и я в первый раз
ясно увидела, что сила целительницы заключалась в ее ремесле: она хорошо
им владела и заставляла всех помнить об этом.
- Будь ты проклята! - выругался Герет, повернулся и убрался.
Двое подручных почтительно приветствовали Уасти, и зашагали следом,
усмехаясь за спиной вожака караванщиков.
2
Итак, я теперь принадлежала Уасти, стала ее собственностью, так как
моя жизнь находилась в ее распоряжении. Но она, казалось, ничего от меня
не хотела. Все выглядело именно так.
Она позволяла мне бродить, где пожелаю, через большую пещеру в пещеры
поменьше, побыть одной в сырой темноте. Я привыкла к враждебности
караванщиков. Она была знакомой. Вскоре, если ничего не случится, они,
наверное, примут меня в свою среду. А сейчас они немного побаивались, и
этого было достаточно. Когда я возвращалась к фургону, она не делала
замечаний по поводу моего возвращения или отсутствия, а лишь поглаживала
черную кошку и предлагала мне еду, которую я могла либо принять, либо
отвергнуть, как пожелаю. Правда, девица - что верно, то верно - донимала
ее, ненавидела меня по разным причинам. Уасти глядела в мою сторону, чтобы
определить, волнует ли меня это, а потом приказывала ей уйти или
помолчать, или думать о другом. Девица, благоговевшая перед целительницей,
угрюмо повиновалась, но однажды вечером, когда Уасти вышла проведать
какого-то больного ребенка, девица явилась и застала меня одну. Я
смешивала какие-то травы, о чем меня попросила старуха. Для меня было
внове выполнять поручения, но я едва ли могла отказать. Я бесцельно
занималась этим: щепотку того, щепотку сего, зеленые, коричневые и серые
ингредиенты, - когда девица прошла через полог и подбежала прямо ко мне.
- Ты! Кто тебе позволил соваться в это? - завизжала она. Это явно
было ее делом, и ей не понравилась такая конкуренция. Тут мне кое-что
пришло в голову, но в тот момент у меня не было времени думать об этом.
Все травы рассыпались, а она драла мне волосы, колотила по груди и
пыталась цапнуть ногтями, но те были короткими и не причинили большого
вреда. Она превосходила меня ростом и весом, но я обладала большей силой,
а она на это не рассчитывала. Я сжала ей руки, а потом обхватила за талию,
открыла полог и вышвырнула ее. Летела она недалеко, и я нацелила ее на
кучу ковров, сваленных сушиться у костра, но от удара у нее, надо думать,
все кости застучали. Она завопила и завыла, и на ее крики сбежалось много
женщин и несколько мужчин.
Казалось, мне грозила беда, когда раздался холодноватый голос,
потрескивающий как змеиная кожа в сухих тростниках.
- Что же стряслось? Изнасилование или ко мне в фургон забрался волк?
Воцарилось молчание, толпа расступилась и пропустила Уасти. Никто не
говорил и не пытался остановить ее, когда она подошла к коврам, девица
подняла руку и коснулась се запястья.
- Целительница! Она смешивала травы "Дарители жизни" - я видела.
- Ну и что? Я попросила ее об этом.
- Попросила ее?.. Но это же была моя работа, - взвыла, побледнев,
девица.
- Значит, она больше не твоя, нахалка. Отныне можешь приносить еду и
воду, и не более.
- Целительница! - завопила девица, хватая ос теперь за рукав.
Уасти отцепила ее.
- Если я решу по-иному, то скажу тебе, - сказала Уасти. - А до тех
пор - ты только кухарка.
Девица скорчилась в комок и зарыдала.
Я очень рассердилась на Уасти, так как поняла, что было у нее на уме
- лишить работы того, кто в ней нуждался, и дать ее тому, кто ее не желал.
Она вошла в фургон, бросила свою сумку с зельями и уселась на деревянный
пол.
Я села у полога и спросила ее:
- Зачем это делать? Она же много лет служила тебе и училась твоему
ремеслу.
- Зачем? Затем, что она дура и слюнтяйка. Много лет, говоришь? С
двенадцатилетнего возраста, всего пять лет, и усвоила она немного. У нее
нет к этому природных способностей. И в пальцах ее нет Прикосновения. Я уж
думала, что ничего лучшего все равно не подвернется.
- До недавних дней, - уточнила я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147