Я не видела ни детей,
ни даже собак или коз - обычной накипи такого поселения. Стояла полнейшая
тишина, если не считать раздающегося иной раз сухого змеиного шороха
листьев. Через некоторое время Герет и другие вышли из большого здания,
сопровождаемые еще одним темнокожим, очень высоким, с ожерельем из белых
камней на шее. Этот явно был у них королем или вождем. Он протянул руки и
гортанно произнес, обращаясь к нам:
- Добро пожаловать. Сегодня ночью мы устроим пир.
Караванщики выглядели довольными. Я гадала, что же могло быть такое в
этом неприятном месте, чтобы заставить их порадоваться хоть одной
проведенной здесь лишней секунде.
Герет подошел ко мне.
- Тебе нежелательно приходить к ним на пир, - сказал он. - Не
подходит для женщины. Они самые настоящие свиньи, эти черные, но... - Он
оборвал фразу и усмехнулся. - Видишь вон ту старуху? Иди с ней, и она
найдет тебе место для ночлега. Я приду за тобой завтра, примерно на
закате. Мы тогда поплывем обратно на тот берег.
Я повернулась и увидела старуху, невероятно сморщенную, беззубую и
согнутую почти пополам. С кожи аллигатора меня прожгли взглядом свирепые
черные глаза. Узел у нее на макушке поседел.
Не говоря ни слова, я покинула Герета, и, когда я пошла к ней, она -
тоже не говоря ни слова - повернулась и пошла впереди меня. Мы перебрались
через ручей по грубо сложенному мосту из дерева и камня, прошли между
деревьев-хищников, вверх по склону, в пещерный вход в одной из скальных
стен. Снова короткий проход в темноте, а затем плоское плато, совершенно
бесплодное, покрытое глинобитными хижинами. Здесь я увидела нескольких
женщин и немногочисленных детей; очевидно, они жили отдельно от мужчин.
Меня отвели в свободную хижину и оставили там одну, хотя время от
времени ко входу приближались взглянуть на меня какая-нибудь женщина или
ребенок.
В хижине я оставалась, пока день не завершился мрачным закатом. Я еще
не знала, как поступить - я чувствовала, что если выйду из хижины и
направлюсь обратно через проход в скале, женщины могут остановить меня. На
самом-то деле, я и не собиралась приближаться к зданию из глины и камня, а
хотела лишь выйти из гнетущего оазиса и пуститься в путь через эту
малоприветливую страну, так как чувствовала, что должна это сделать. Меня
переполняло ожидание с легкой примесью страха. Я испытывала неодолимое
притяжение и рассудила, что его, должно быть, вызывал Нефрит или какое-то
место Нефрита.
А затем закат. До того я слышала возню женщин; теперь воцарилась
давящая тишина. Я подошла к двери хижины и выглянула. На плато легли
квадраты приглушенно-красного света. Вход в каждую хижину загораживала
грубая тростниковая ширма, и в них не было огней. Ничто не шевелилось. Я
покинула хижину и прошла между другими, и никто не вышел и даже не
выглянул из слепых провалов окон. Я нашла проход в скале и медленно вошла
в другую часть поселения. Вниз по склону между деревьев, через мост. Здесь
тоже стояла тишина, полная тишина, но когда я перебралась на другой берег
ручья, услышала слабое гудение, словно звук роя пчел, шепот-урчание
глубоко внутри здания в центре поселения. Дверь его теперь была закрыта
кожаной завесой, из-под нее просачивалось слабое оранжевое свечение.
Я не знала, что притягивало меня к этой завесе - возможно, всего лишь
любопытство, а возможно и иное. Но я подошла к ней, ожидая обнаружить там
часового или стоящего на посту караульного, и когда никого не обнаружила,
отодвинула завесу примерно на дюйм и заглянула внутрь.
За дверью тянулся длинный низкий зал, с костровыми ямами в
противоположном конце, где висело мясо - теперь уже одни кости. Среди
грубо высеченных балок клубился дым, а окна закрывали кожаные клапаны.
Освещался зал мрачным и неверным светом, и люди, лежавшие вдоль стен зала
на кожах и шкурах, брошенных поверх утрамбованной земли, казались
неотчетливыми, слабо шевелящимися тенями. В зале клубился туман, а не
просто дым. Я не могла отличить караванщика от хуторянина, но то тут, то
там горбился кто-то из Темнокожего Народа, мальчики или очень молодые
юноши, используемые, кажется, как и в степных племенах, для прислуживания
старшим. Глаза у них были яркими черными линиями на смазанных тенями
лицах, а зубы выглядели заостренными и белыми, как зубы животных.
Затем мой взгляд устремился к центру зала, и я различила трех
обнаженных девушек. В первый раз я увидела в этих темнокожих красоту. И
поняла, что она рано приходила и рано умирала, убитая отвратительной
жизнью и изнурительным трудом. Девушкам было не больше тринадцати, но они
выглядели вполне зрелыми - гибкие, пластичные, с полными
идеально-девичьими грудями, трепещущими при малейшем движении. В отличие
от прочих соплеменников они носили украшения - разноцветные бусы,
спадающие на их дымчатые тела, и маленькие осколки кристаллов, вплетенные
в иссиня-черные волосы. Они были прекрасны, но я увидела не только это.
Казалось, я смотрела то ли в свое прошлое, то ли в свое будущее, то ли на
нарисованную картину, которая вечно менялась, и все же сохраняла свои
основные элементы. В центре круга из трех девушек сидела, сверкая при
свете огня чешуей и выпуклыми черными глазами, гигантская ящерица, а
точнее ящер. Ранее я не заметила его, потому что мой взгляд скользнул по
нему и отбросил, не поверив. Он был размером с большого пса, даже с волка,
какая-то мутация адского характера. Его собственная самоцветная красота
вспыхивала, когда пламя стеклянно поблескивало на его броне, а его
холодные глаза переходили с одной из танцующих девушек на другую, и тут я
ясно определила смысл их танца, чувственного и влекущего, и жесты
танцовщиц обращались к нему. Внезапно одна девушка встала на колени, а
затем сделала мостик, опустив голову к собственным лодыжкам и ступням,
пока ее волосы не коснулись пола. Ее бедра широко распахнулись перед
ящером, она начала напевать и гладить себя. Ящер поднялся, накренился над
ней, при этом его фаллос - гигантский и все же странно похожий на
человеческий - высунулся из чешуйчатых ножен. Я думала, девушка завопит от
боли, когда он вонзился в нее, но она лишь застонала и опустилась еще ниже
к собственным лодыжкам. Другие девушки пристроились вокруг ящера, лаская
его, когда начался противоестественный акт совокупления.
В голове у меня все поплыло. Огненная буря разноцветных огней
затуманила мне взор и исчезла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
ни даже собак или коз - обычной накипи такого поселения. Стояла полнейшая
тишина, если не считать раздающегося иной раз сухого змеиного шороха
листьев. Через некоторое время Герет и другие вышли из большого здания,
сопровождаемые еще одним темнокожим, очень высоким, с ожерельем из белых
камней на шее. Этот явно был у них королем или вождем. Он протянул руки и
гортанно произнес, обращаясь к нам:
- Добро пожаловать. Сегодня ночью мы устроим пир.
Караванщики выглядели довольными. Я гадала, что же могло быть такое в
этом неприятном месте, чтобы заставить их порадоваться хоть одной
проведенной здесь лишней секунде.
Герет подошел ко мне.
- Тебе нежелательно приходить к ним на пир, - сказал он. - Не
подходит для женщины. Они самые настоящие свиньи, эти черные, но... - Он
оборвал фразу и усмехнулся. - Видишь вон ту старуху? Иди с ней, и она
найдет тебе место для ночлега. Я приду за тобой завтра, примерно на
закате. Мы тогда поплывем обратно на тот берег.
Я повернулась и увидела старуху, невероятно сморщенную, беззубую и
согнутую почти пополам. С кожи аллигатора меня прожгли взглядом свирепые
черные глаза. Узел у нее на макушке поседел.
Не говоря ни слова, я покинула Герета, и, когда я пошла к ней, она -
тоже не говоря ни слова - повернулась и пошла впереди меня. Мы перебрались
через ручей по грубо сложенному мосту из дерева и камня, прошли между
деревьев-хищников, вверх по склону, в пещерный вход в одной из скальных
стен. Снова короткий проход в темноте, а затем плоское плато, совершенно
бесплодное, покрытое глинобитными хижинами. Здесь я увидела нескольких
женщин и немногочисленных детей; очевидно, они жили отдельно от мужчин.
Меня отвели в свободную хижину и оставили там одну, хотя время от
времени ко входу приближались взглянуть на меня какая-нибудь женщина или
ребенок.
В хижине я оставалась, пока день не завершился мрачным закатом. Я еще
не знала, как поступить - я чувствовала, что если выйду из хижины и
направлюсь обратно через проход в скале, женщины могут остановить меня. На
самом-то деле, я и не собиралась приближаться к зданию из глины и камня, а
хотела лишь выйти из гнетущего оазиса и пуститься в путь через эту
малоприветливую страну, так как чувствовала, что должна это сделать. Меня
переполняло ожидание с легкой примесью страха. Я испытывала неодолимое
притяжение и рассудила, что его, должно быть, вызывал Нефрит или какое-то
место Нефрита.
А затем закат. До того я слышала возню женщин; теперь воцарилась
давящая тишина. Я подошла к двери хижины и выглянула. На плато легли
квадраты приглушенно-красного света. Вход в каждую хижину загораживала
грубая тростниковая ширма, и в них не было огней. Ничто не шевелилось. Я
покинула хижину и прошла между другими, и никто не вышел и даже не
выглянул из слепых провалов окон. Я нашла проход в скале и медленно вошла
в другую часть поселения. Вниз по склону между деревьев, через мост. Здесь
тоже стояла тишина, полная тишина, но когда я перебралась на другой берег
ручья, услышала слабое гудение, словно звук роя пчел, шепот-урчание
глубоко внутри здания в центре поселения. Дверь его теперь была закрыта
кожаной завесой, из-под нее просачивалось слабое оранжевое свечение.
Я не знала, что притягивало меня к этой завесе - возможно, всего лишь
любопытство, а возможно и иное. Но я подошла к ней, ожидая обнаружить там
часового или стоящего на посту караульного, и когда никого не обнаружила,
отодвинула завесу примерно на дюйм и заглянула внутрь.
За дверью тянулся длинный низкий зал, с костровыми ямами в
противоположном конце, где висело мясо - теперь уже одни кости. Среди
грубо высеченных балок клубился дым, а окна закрывали кожаные клапаны.
Освещался зал мрачным и неверным светом, и люди, лежавшие вдоль стен зала
на кожах и шкурах, брошенных поверх утрамбованной земли, казались
неотчетливыми, слабо шевелящимися тенями. В зале клубился туман, а не
просто дым. Я не могла отличить караванщика от хуторянина, но то тут, то
там горбился кто-то из Темнокожего Народа, мальчики или очень молодые
юноши, используемые, кажется, как и в степных племенах, для прислуживания
старшим. Глаза у них были яркими черными линиями на смазанных тенями
лицах, а зубы выглядели заостренными и белыми, как зубы животных.
Затем мой взгляд устремился к центру зала, и я различила трех
обнаженных девушек. В первый раз я увидела в этих темнокожих красоту. И
поняла, что она рано приходила и рано умирала, убитая отвратительной
жизнью и изнурительным трудом. Девушкам было не больше тринадцати, но они
выглядели вполне зрелыми - гибкие, пластичные, с полными
идеально-девичьими грудями, трепещущими при малейшем движении. В отличие
от прочих соплеменников они носили украшения - разноцветные бусы,
спадающие на их дымчатые тела, и маленькие осколки кристаллов, вплетенные
в иссиня-черные волосы. Они были прекрасны, но я увидела не только это.
Казалось, я смотрела то ли в свое прошлое, то ли в свое будущее, то ли на
нарисованную картину, которая вечно менялась, и все же сохраняла свои
основные элементы. В центре круга из трех девушек сидела, сверкая при
свете огня чешуей и выпуклыми черными глазами, гигантская ящерица, а
точнее ящер. Ранее я не заметила его, потому что мой взгляд скользнул по
нему и отбросил, не поверив. Он был размером с большого пса, даже с волка,
какая-то мутация адского характера. Его собственная самоцветная красота
вспыхивала, когда пламя стеклянно поблескивало на его броне, а его
холодные глаза переходили с одной из танцующих девушек на другую, и тут я
ясно определила смысл их танца, чувственного и влекущего, и жесты
танцовщиц обращались к нему. Внезапно одна девушка встала на колени, а
затем сделала мостик, опустив голову к собственным лодыжкам и ступням,
пока ее волосы не коснулись пола. Ее бедра широко распахнулись перед
ящером, она начала напевать и гладить себя. Ящер поднялся, накренился над
ней, при этом его фаллос - гигантский и все же странно похожий на
человеческий - высунулся из чешуйчатых ножен. Я думала, девушка завопит от
боли, когда он вонзился в нее, но она лишь застонала и опустилась еще ниже
к собственным лодыжкам. Другие девушки пристроились вокруг ящера, лаская
его, когда начался противоестественный акт совокупления.
В голове у меня все поплыло. Огненная буря разноцветных огней
затуманила мне взор и исчезла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147