Вернувшись на крыльцо, я стал читать дальше и снова перенесся сердцем под Смоленск, на дорогу, где остались лежать замерзшие трупы.
Осима спал часа два. Проснувшись, вышел на крыльцо, посмотрел на свою машину. «Родстер», пока мы ехали по пыльному проселку, из зеленого сделался почти белоснежным. Осима сладко потянулся и сел со мной рядом.
— Что-то в этом году дождей маловато. Хотя вроде самое время , — протирая глаза, вымолвил он. — Это нехорошо. Летом в Такамацу всегда с водой проблемы, если дождей мало.
— Саэки-сан знает, где я сейчас? — спросил я.
Осима покачал головой:
— Вообще-то я ей ничего не говорил. Про этот домик она знать не должна. Я подумал, чем меньше она знает, тем лучше. Когда не знаешь, ничего скрывать не надо. Меньше забот.
Я кивнул. Конечно, так лучше.
— Ей и без того уже досталось, — сказал Осима.
— Я ей рассказал об убийстве отца. И о том, кто его убил. Только про полицию, что меня ищут, не говорил.
— Мне кажется, Саэки-сан сама обо всем догадывается и без наших с тобой объяснений. Она умная. Так что когда завтра утром я появлюсь в библиотеке и скажу: «У Тамуры какие-то дела, он уехал ненадолго. Просил вам привет передать», — она вряд ли начнет меня расспрашивать. Кивнет и промолчит, если я больше ничего не скажу.
Я кивнул.
— Но ты хотел бы ее видеть?
Я не ответил. Просто не знал, как лучше выразить то, что хочу сказать. Хотя ответ был абсолютно четким.
— Это тяжело. Я понимаю. Но я же говорил: лучше тебе с ней какое-то время не видеться.
— Но может получиться, что я ее больше вообще не увижу.
— Может быть, — подумав немного, согласился Осима. — Наверное, звучит банально, но на свете всегда что-то происходит в первый раз, хотя мы часто этого даже не замечаем.
— Интересно, что она чувствует?
Прищурившись, Осима посмотрел на меня:
— Чувствует?
— Ну… если Саэки-сан поймет, что мы можем с ней больше не встретиться, что она почувствует? То же, что и я сейчас?
Осима улыбнулся:
— А почему ты меня об этом спрашиваешь?
— Потому что не знаю. Вот и спрашиваю. У меня же такого еще не было — чтобы кто-то нравился, был мне нужен. Да и во мне до сих пор тоже никто не нуждался.
— Из-за этого ты и мучаешься?
— Из-за этого и мучаюсь, — кивнул я.
— Не уверен, есть у нее к тебе такое же глубокое чистое чувство, как у тебя к ней?
Я покачал головой:
— Начинаю об этом думать — и так тяжело становится.
Осима замолчал и какое-то время, сощурив глаза, смотрел на деревья, по которым с ветки на ветку прыгали птицы. Потом обнял меня сзади за шею обеими руками.
— Я очень хорошо понимаю, каково тебе, — сказал он. — Но это такое дело… тут надо думать и решать самому. Никто за тебя этого не сделает. Такая уж это штука — любовь, Кафка. Чувства, прекрасные, как дыхание, — они для тебя одного, но во мраке блуждаешь тоже один. Терпи. Закаляйся телом и душой.
Осима уехал в половине третьего.
— Продуктов должно хватить на неделю, если не будешь объедаться, конечно. А потом я приеду. Если к этому времени не выберусь — мало ли что может быть, позвоню брату, попрошу подвезти тебе еды. Он здесь недалеко, всего в часе езды. Я ему сказал, что ты здесь поживешь. Так что не беспокойся. Понятно?
— Понятно — ответил я.
— И еще. Я уже говорил: будь осторожнее в лесу. Особенно вечером. Заблудишься — не выберешься.
— Хорошо.
— Был такой случай перед самой войной. Императорская армия устроила в этом самом месте большие учения. Воображали, как будут воевать с Советами в сибирской тайге. Я тебе не рассказывал?
— Нет, — сказал я.
— Что-то я часто о важных вещах забываю, — посетовал Осима, потирая висок.
— Но здесь же не Сибирь, не тайга.
— Правильно. Здесь лес лиственный, а в Сибири хвойный. Хотя военные на такие мелочи внимания не обращали. Главное им было — в непролазном лесу в полной выкладке учения провести.
Он налил из термоса в чашку приготовленный мной кофе, положил немного сахара и с удовольствием хлебнул.
— Командование обратилось к моему прадеду: мол, у вас в горах должны проводиться учения. Он возражать не стал: ну что ж, проводите, раз надо. Все равно тут никого нет. И вот по дороге, по которой мы с тобой ехали, сюда явились солдаты. Углубились в лес. Через несколько дней учения кончились, устроили перекличку и двоих недосчитались. Пропали вместе со всем обмундированием. Новички, только призвали. Их, конечно, искали, большой шум поднялся. Но они как в воду канули. — Осима сделал еще глоток из своей чашки. — То ли заблудились, то ли сбежали — так никто и не узнал. Но здесь в горах глушь страшная, и еды почти никакой.
Я кивнул.
— С нашим миром, в котором мы живем, всегда граничит какой-то другой. Ты можешь проникнуть в него на сколько-то шагов и благополучно вернуться обратно. Если будешь осторожным. Но стоит лишь переступить некую черту — и возврата назад уже не будет. Ты не сможешь найти обратную дорогу. Знаешь, откуда пошло понятие «лабиринт»?
Я покачал головой.
— Как теперь считают, первым его придумали жители древней Месопотамии. Они вынимали кишки у животных, — а иногда, возможно, и у людей — и по их форме предсказывали судьбу. Чем запутаннее были кишки, тем больше ими восхищались. Поэтому переплетенные ходы лабиринта напоминают кишечник. Иначе говоря, принцип лабиринта лежит внутри тебя. Это внутренняя сторона человека, которая соотносится с хитросплетениями того, что лежит на поверхности.
— Метафора, — сказал я.
— Именно. Причем, обоюдная. Твои внешние проявления — отражение того, что сидит внутри тебя, и наоборот. Поэтому нередко, вступая в лабиринт своих внешних проявлений, ты попадаешь в лабиринт внутри тебя. И часто это бывает очень опасно.
— Прямо как Гензель и Гретель в лесу.
— Вот-вот. Точно. Как Гензель и Гретель. Лес ставит ловушки. Сколько ни стереги, все равно прилетят остроглазые птицы и склюют все крошки.
— Я буду осторожен, — обещал я.
Осима опустил верх своего «родстера», сел на водительское сиденье. Надел солнечные очки и положил руку на рычаг скоростей. Отдаваясь эхом в лесу, знакомо зарокотал мотор. Откинув волосы со лба, Осима легонько махнул рукой и укатил. Поднятая «родстером» пыль какое-то время вилась в воздухе, пока ее не унес налетевший ветерок.
Вернувшись в хижину, я улегся на кровать, где только что спал Осима, и закрыл глаза. Я ведь тоже прошлой ночью толком не спал. Подушка и одеяло еще хранили следы его присутствия. Нет, даже не отпечатки, а остатки его сна. Я погрузился в эту неведомую материю и проспал минут тридцать. Проснулся от какого-то стука наружи. Будто упала ветка дерева, обломившись под собственной тяжестью. Я открыл глаза. Вышел на крыльцо, огляделся, но вокруг ничего необычного не обнаружил. Что это? Один из тех таинственных звуков, которыми наполнен лес?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138