Конечно, фонд создали, чтобы налог за наследство меньше платить, но это уже другой разговор. Если интересно, сегодня в два часа будет короткая экскурсия по дому. Присоединяйся. Экскурсии раз в неделю, по вторникам. Сегодня как раз вторник. На втором этаже редкая коллекция живописи и каллиграфии. Дом и в архитектурном смысле очень интересный. Так что посмотреть не вредно.
— Спасибо, — сказал я.
Он улыбнулся: мол, не за что. Опять взял карандаш и постучал им по столу. Тем концом, где ластик. Тихонько так, словно хотел меня подбодрить.
— А экскурсоводом вы будете?
На лице Осимы снова мелькнула улыбка:
— Я здесь всего-навсего помощник. А отвечает за все Саэки-сан. Она моя начальница. Дальняя родственница господина Комуры. Саэки-сан и проводит экскурсии. Прекрасный человек. Она тебе непременно понравится.
Я вошел в просторный зал с высоким потолком и стал бродить вдоль полок в поисках чего-нибудь интересного. Потолок поддерживали превосходные балки из толстых бревен. В окна вливались потоки солнечного света. Такое солнце бывает только в начале лета. Рамы были распахнуты наружу, и я слышал, как в саду поют птицы. На ближних полках, как и говорил Осима, стояла поэзия. Сборники, критика, биографии поэтов. Много книг по краеведению.
В глубине зала хранились книги «для широкого читателя». Антологии японской и мировой литературы, собрания сочинений разных авторов, древний эпос, философия, драма, искусствоведение, социология, история, биографическая литература, география… Одну за другой я брал их в руки, открывал, и со страниц на меня дышали века. Особый запах глубоких знаний и бурных страстей, мирно спавших в переплетах многолетним сном.
В конце концов я выбрал один том «Тысячи и одной ночи» из многотомного бёртоновского издания в красивом переплете и направился с ним в читальный зал. Мне давно хотелось прочесть эту книгу. Библиотека всего несколько минут как открылась, поэтому в читальне больше не было никого, и этот изысканный зал оказался в моем полном распоряжении. Все было в точности, как на фотографии в журнале. Высокий потолок, просторно, уютно. Налетавший время от времени легкий ветерок бесшумно шевелил белые занавески на распахнутых окнах, принося запахи с побережья. Удобные диваны, не придерешься. В углу старое пианино. Мне показалось, что я в гостях у старого приятеля.
Устроившись на диване и оглянувшись по сторонам, я понял: вот оно, место, которое я так долго искал. То самое — тихое и спокойное, изолированное от остального мира. Но до сих пор оно было для меня чем-то воображаемым, потайным. Я и представить не мог, что нечто подобное в самом деле где-то существует. Я закрыл глаза, вдохнул, и ощущение растворилось во мне мягким невесомым облачком. Изумительное чувство! Я медленно провел рукой по диванной подушке в кремовом чехле. Встал, подошел к пианино, откинул крышку. Едва касаясь, положил пальцы на пожелтевшие клавиши. Закрыв крышку, прошелся по залу, ступая по старому ковру, на котором были вытканы гроздья винограда. Повернул старинную оконную ручку. Зажег торшер. Потушил. Осмотрел развешенные по стенам картины. Потом снова уселся на диван и стал читать. Ушел в книгу с головой.
Когда настало время обеда, я извлек из рюкзака бутылку минералки и бэнто и перекусил на выходящей в сад открытой галерее. В саду было полно птиц. Они перелетали с дерева на дерево, спархивали к пруду попить воды, прихорашиваясь, чистили перышки. Некоторых я раньше никогда не видел. Тут откуда-то возник здоровый рыжий котяра, и птиц как ветром сдуло, а он на них даже внимания не обратил. Ему просто захотелось погреться на солнышке на мощеной дорожке.
— Что? Каникулы в школе? — спросил Осима, когда я по пути в читальню зашел к нему снова сдать рюкзак.
— Да нет. Это я сам себе маленькие каникулы устроил, — ответил я, осторожно подбирая слова.
— Бастуем, значит?
— Ну…
Осима с интересом посмотрел на меня:
— Что значит «ну»?
— Не бастуем. Просто я решил в школу не ходить.
— Как это? Просто взял и решил?
Мне осталось только кивнуть. Я не знал, что ответить.
— У Платона в диалоге «Пир» Аристофан рассказывает, что в древнем мире, о котором сложены мифы, жили три вида людей, — сказал Осима. — Слыхал об этом?
— Нет.
— Так вот: в древности были не просто мужчины и женщины, а мужчины-мужчины, мужчины-женщины и женщины-женщины. То есть в одном человеке могло уживаться то, что сейчас — в двух. Поэтому все были довольны и жили нормально. Однако Зевс взял и разрубил всех людей на две половинки. Ровненько так разрубил. Мечом. После этого на свете остались только мужчины и женщины, и люди всю жизнь мечутся, ищут свои отрубленные половинки.
— А зачем Зевс это сделал?
— Что, разделил людей? Хм-м. Не знаю. Его разве поймешь. Вспылил. Хотел, наверное, как лучше, да перестарался. А может, там нагрешил кто-то. Как в Библии, Адама и Еву изгнали из Рая…
— За первородный грех, — вставил я.
— Вот-вот. За первородный грех, — подтвердил Осима и, зажав карандаш между средним и указательным пальцами, покачал им, удерживая в равновесии. — Я хочу сказать, что один в жизни не протянешь.
Вернувшись в зал, я попробовал читать дальше историю придворного шута Абу-аль-Хасана, однако никак не мог сосредоточиться. Как это — мужчины-мужчины, мужчины-женщины, женщины-женщины?
В два часа я закрыл книгу и поднялся с дивана — время экскурсии. Саэки-сан оказалась худенькой женщиной лет сорока пяти. Довольной высокой. В голубом платье с короткими рукавами, поверх которого был накинут легкий кремовый вязаный жакет. Очень стройная. Длинные волосы свободно присобраны сзади. Тонкое, интеллигентное лицо. Красивые глаза. По лицу тенью скользила легкая улыбка. Не знаю, как сказать, — какая-то завершенная улыбка. Похожая на солнечную полянку. Маленькую, причудливой формы, такую можно встретить в каком-нибудь укромном уголке. У меня дома, в Ногата, в саду тоже было такое местечко. Солнечная полянка, которую я полюбил еще в детстве.
Женщина меня просто поразила — от нее веяло каким-то теплом. Вот бы мне такую мать! Эта мысль приходила в голову всякий раз, когда я видел красивую (или просто добрую) женщину средних лет. Как было бы здорово, окажись Саэки-сан моей матерью. Конечно, такого быть не может. Вероятность близка к нулю. Тут и говорить нечего. Но теоретически какой-то шанс ведь есть, пусть самый мизерный. Я же ни в лицо матери своей не помнил, ни имени ее не знал. Так что почему бы и нет?
Еще на экскурсию явилась пожилая супружеская пара из Осаки. Жена была пухленькая и в очках с диоптриями. Муж — худой, волосы жесткие, с ними он, похоже, управлялся проволочной щеткой. Глаза узкие, лоб широкий — он мне напомнил вперившегося в горизонт каменного истукана, поставленного неизвестно кем на острове в южных морях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
— Спасибо, — сказал я.
Он улыбнулся: мол, не за что. Опять взял карандаш и постучал им по столу. Тем концом, где ластик. Тихонько так, словно хотел меня подбодрить.
— А экскурсоводом вы будете?
На лице Осимы снова мелькнула улыбка:
— Я здесь всего-навсего помощник. А отвечает за все Саэки-сан. Она моя начальница. Дальняя родственница господина Комуры. Саэки-сан и проводит экскурсии. Прекрасный человек. Она тебе непременно понравится.
Я вошел в просторный зал с высоким потолком и стал бродить вдоль полок в поисках чего-нибудь интересного. Потолок поддерживали превосходные балки из толстых бревен. В окна вливались потоки солнечного света. Такое солнце бывает только в начале лета. Рамы были распахнуты наружу, и я слышал, как в саду поют птицы. На ближних полках, как и говорил Осима, стояла поэзия. Сборники, критика, биографии поэтов. Много книг по краеведению.
В глубине зала хранились книги «для широкого читателя». Антологии японской и мировой литературы, собрания сочинений разных авторов, древний эпос, философия, драма, искусствоведение, социология, история, биографическая литература, география… Одну за другой я брал их в руки, открывал, и со страниц на меня дышали века. Особый запах глубоких знаний и бурных страстей, мирно спавших в переплетах многолетним сном.
В конце концов я выбрал один том «Тысячи и одной ночи» из многотомного бёртоновского издания в красивом переплете и направился с ним в читальный зал. Мне давно хотелось прочесть эту книгу. Библиотека всего несколько минут как открылась, поэтому в читальне больше не было никого, и этот изысканный зал оказался в моем полном распоряжении. Все было в точности, как на фотографии в журнале. Высокий потолок, просторно, уютно. Налетавший время от времени легкий ветерок бесшумно шевелил белые занавески на распахнутых окнах, принося запахи с побережья. Удобные диваны, не придерешься. В углу старое пианино. Мне показалось, что я в гостях у старого приятеля.
Устроившись на диване и оглянувшись по сторонам, я понял: вот оно, место, которое я так долго искал. То самое — тихое и спокойное, изолированное от остального мира. Но до сих пор оно было для меня чем-то воображаемым, потайным. Я и представить не мог, что нечто подобное в самом деле где-то существует. Я закрыл глаза, вдохнул, и ощущение растворилось во мне мягким невесомым облачком. Изумительное чувство! Я медленно провел рукой по диванной подушке в кремовом чехле. Встал, подошел к пианино, откинул крышку. Едва касаясь, положил пальцы на пожелтевшие клавиши. Закрыв крышку, прошелся по залу, ступая по старому ковру, на котором были вытканы гроздья винограда. Повернул старинную оконную ручку. Зажег торшер. Потушил. Осмотрел развешенные по стенам картины. Потом снова уселся на диван и стал читать. Ушел в книгу с головой.
Когда настало время обеда, я извлек из рюкзака бутылку минералки и бэнто и перекусил на выходящей в сад открытой галерее. В саду было полно птиц. Они перелетали с дерева на дерево, спархивали к пруду попить воды, прихорашиваясь, чистили перышки. Некоторых я раньше никогда не видел. Тут откуда-то возник здоровый рыжий котяра, и птиц как ветром сдуло, а он на них даже внимания не обратил. Ему просто захотелось погреться на солнышке на мощеной дорожке.
— Что? Каникулы в школе? — спросил Осима, когда я по пути в читальню зашел к нему снова сдать рюкзак.
— Да нет. Это я сам себе маленькие каникулы устроил, — ответил я, осторожно подбирая слова.
— Бастуем, значит?
— Ну…
Осима с интересом посмотрел на меня:
— Что значит «ну»?
— Не бастуем. Просто я решил в школу не ходить.
— Как это? Просто взял и решил?
Мне осталось только кивнуть. Я не знал, что ответить.
— У Платона в диалоге «Пир» Аристофан рассказывает, что в древнем мире, о котором сложены мифы, жили три вида людей, — сказал Осима. — Слыхал об этом?
— Нет.
— Так вот: в древности были не просто мужчины и женщины, а мужчины-мужчины, мужчины-женщины и женщины-женщины. То есть в одном человеке могло уживаться то, что сейчас — в двух. Поэтому все были довольны и жили нормально. Однако Зевс взял и разрубил всех людей на две половинки. Ровненько так разрубил. Мечом. После этого на свете остались только мужчины и женщины, и люди всю жизнь мечутся, ищут свои отрубленные половинки.
— А зачем Зевс это сделал?
— Что, разделил людей? Хм-м. Не знаю. Его разве поймешь. Вспылил. Хотел, наверное, как лучше, да перестарался. А может, там нагрешил кто-то. Как в Библии, Адама и Еву изгнали из Рая…
— За первородный грех, — вставил я.
— Вот-вот. За первородный грех, — подтвердил Осима и, зажав карандаш между средним и указательным пальцами, покачал им, удерживая в равновесии. — Я хочу сказать, что один в жизни не протянешь.
Вернувшись в зал, я попробовал читать дальше историю придворного шута Абу-аль-Хасана, однако никак не мог сосредоточиться. Как это — мужчины-мужчины, мужчины-женщины, женщины-женщины?
В два часа я закрыл книгу и поднялся с дивана — время экскурсии. Саэки-сан оказалась худенькой женщиной лет сорока пяти. Довольной высокой. В голубом платье с короткими рукавами, поверх которого был накинут легкий кремовый вязаный жакет. Очень стройная. Длинные волосы свободно присобраны сзади. Тонкое, интеллигентное лицо. Красивые глаза. По лицу тенью скользила легкая улыбка. Не знаю, как сказать, — какая-то завершенная улыбка. Похожая на солнечную полянку. Маленькую, причудливой формы, такую можно встретить в каком-нибудь укромном уголке. У меня дома, в Ногата, в саду тоже было такое местечко. Солнечная полянка, которую я полюбил еще в детстве.
Женщина меня просто поразила — от нее веяло каким-то теплом. Вот бы мне такую мать! Эта мысль приходила в голову всякий раз, когда я видел красивую (или просто добрую) женщину средних лет. Как было бы здорово, окажись Саэки-сан моей матерью. Конечно, такого быть не может. Вероятность близка к нулю. Тут и говорить нечего. Но теоретически какой-то шанс ведь есть, пусть самый мизерный. Я же ни в лицо матери своей не помнил, ни имени ее не знал. Так что почему бы и нет?
Еще на экскурсию явилась пожилая супружеская пара из Осаки. Жена была пухленькая и в очках с диоптриями. Муж — худой, волосы жесткие, с ними он, похоже, управлялся проволочной щеткой. Глаза узкие, лоб широкий — он мне напомнил вперившегося в горизонт каменного истукана, поставленного неизвестно кем на острове в южных морях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138